Валентин Черных - Женщин обижать не рекомендуется

-- А мне он понравился.

-- А ты заметила, как он на тебя смотрел?

-- Как?

-- А никак. Как на табуретку. Такие на учительницах не женятся.

-- И зря. Многое теряют. А почему он Будильник? Он всех будит?

-- Потому что он точен, как будильник. Он не человек. Он механизм. У него все по расписанию. Понедельник -- теннис и сауна. Вторник и среда -- театр или консерватория. Четверг -библиотека.

-- Он и читает? -- вставила я.

-- Он пишет диссертацию. Пятница -- ночной клуб. Субботу и воскресенье он проводит за городом, но никто не знает, где и с кем. Он меня ненавидит.

-- За что?

Бармен принес джин с тоником. Я попросила бутерброды. Бармен принес с осетриной. Я считала быстро -- на кофе у меня денег уже не оставалось.

-- За что? -- повторила я.

-- Потому что я когда-то спала с Иваном, потому что я с Иваном на "ты", потому что, прежде чем принять решение, Иван советуется со мной.

-- И поступает, как советуете вы? -- спросила я.

-- Да.

-- Тогда посоветуйте, чтобы отец уволил Будильника, и никаких проблем.

Настя внимательно посмотрела на меня. Я ей улыбнулась. Я всегда улыбаюсь, когда говорю гадости.

-- А ты, наверное, сучонка? -- предположила Настя после небольшой паузы.

-- Конечно, -- согласилась я. -- Но немного. А вы?

-- Когда-то я была большой сукой...

Мен заносило, я этого совсем не хотела, Настя мне нравилась, и я ей об этом сказала:

-- а вы мне нравитесь.

-- Не скажу, что я от тебя в восторге, -- ответила Настя, -- но дело с тобою, наверное, можно иметь. Ты не такая уж мышка, как показалось вначале.

-- Это вы об одежде?

--И об одежде тоже.

-- Учительницы, как разведчики, не должны веделяться, иначе ученики будут тебя не слушать, а разглядывать. От меня очень пахнет алкоголем?

Настя открыла сумочку, достала коробочку и вытряхнула из нее небольшую пастилку:

-- Пососи. Отбивает запах. Держу для ГАИ.

-- А вы за рулем?

-- Всегда, -- ответила Настя.

-- Сейчас, может быть, не стоит садиться за руль? -предположила я.

-- Два джина -- это меньше моей нормы. Я не сужусь за руль после пяти.

Я достала кошелек и начала отсчитывать половину.

-- В следующий раз заплатишь, -- сказала Настя.

-- Следующего раза может и не быть.

-- Будет. И не один раз.

Мы вышли из прохладного бара в уже нагретые московские улицы. Я дошла с Настей до ее "девятки". Она села, вставила ключ в замок зажигания, тронулась с места, посигналила мне, перестроилась во второй, потом в третий ряд. На все это ей потребовалось не больше семи секунд.

Я вернулась в институт Склифосовского, но попасть к отцу мне не удалось. Так всегда бывает, когда я выпиваю. Вначале я энергична и даже нахальна, потом наступает апатия, хочется спать, и я теряю кураж. Можно было, конечно, подождать, когда заступит вечерняя смена, но ждать придется часов пять, и я решила вернуться домой. Я обещала Нугзару, что приду на переговоры.

Нугзар, пятидесятилетний грузин, уже больше тридцати лет жил в Москве, был женат на русской, но сохранил вкусы мальчика с проспекта Руставели в Тбилиси. Он носил кепки, которые были шире общепринятых, по-прежнему любил яркие галстуки и лаковые ботинки.

Он меня встретил во дворе многоэтажного дома, в котором снимал подвал для хранения овощей, хотя обычно овощи привозили на грузовиках и сразу распределяли по точкам, по маленьким муниципальным рынкам, палаткам у станций метро. Скоропортящийся товар надо было продавать как можно быстрее.

-- Нугзар, -- сказала я, -- у меня отец попал в автомобильную аварию. Сейчас в реанимации. Раньше, чем через неделю, я не смогу выйти на работу.

-- Отец -- это святое, -- Нугзар вздохнул. -- Придется взять шалаву.

Шалавами Нугзар называл женщин, которые жили за счет кавказцев. Они сдавали им квартиры, спали с ними и торговали их товаром, обсчитывая покупателей, сбивая весы.

Покупатели жаловались. Общество потребителей устраивало контрольные закупки, выписывали штрафы. Приходилось еще снабжать овощами милицию, особенно муниципальную, потому что при всех правильно оформленных документах и оплаченных налогах они могли придраться к чему угодно. На разбирательство уходило время, овощи гнили, Нугзар давно подсчитал, что выгоднее давать взятки, чем ссориться с представителями власти.

В прошлом году в первый же день моей торговли подъехала машина муниципалов, из нее вышли двое здоровых, уже ожиревших парней с автоматами в полувоенной, в полуспортивной форме. Они ничего не требовали, ни к кому не придирались, просто шли вдоль рядов торговцев. И Ахмет, в обязанности которого входили контакты с властями и разбирательства с обиженными покупателями, быстро обошел нас, набил два огромных целлофановых пакета огурцами, помидорами, горячим лавашом, маринованным луком и погрузил их в багажник милицейской машины. Все эти поборы увеличивали стоимость продуктов.

Вечером я позвонила в Управление муниципальной милиции отцу одного из своих учеников, рассказала о посетителях и назвала ему номер милицейской машины. Я знала о традиционном антагонизме между обычной милицией и муниципальной. Муниципалы больше получали и меньше работали. Милицию традиционно презирало КГБ, нынешнее ФСБ -- Федеральная служба безопасности, сотрудники которой не брали взяток, во всяком случае, не мелочились, как в районных отделениях милиции.

-- Куда мне обратиться? -- спросила я, -- в ФСБ или в Управление по организованной преступности?

-- Никуда не надо обращаться. Я разберусь.

И муниципалы перестали делать поборы возле универсама. Но Нугзар предупредил меня:

-- Спасибо, но не надо больше. Теперь с других берут больше. Они на меня держат обиду, хотят, чтобы я тебя уволил.

-- Это совет глупых людей, -- сказала я Нугзару.

-- Они не глупые, они опасные, -- возразил Нугзар.

-- Глупые! -- не согласилась я. -- Умный, прежде чем взять на работу или уволить, все узнает о человеке. Если меня уволить, вреда будет еще больше.

-- Почему?

-- Пусть они сходят в школу и все про меня узнают.

Я знала, что обо мне скажут в школе: она тихая, но не гнется, лучше с нею не связываться. Я вошла в конфликт с директором школы, он больше занимался коммерцией, чем процессом обучения. Директор не заключил со мною контракта, я подала в суд. Директора уволили, а я осталась.

Через несколько дней Нугзар подошел ко мне с предложением.

-- Эти неглупые люди все про тебя узнали и предлагают, чтобы ты заняла место Ахмета. У весов стоять не будешь, а получать будешь в десять раз больше.

-- Спасибо, но я временный работник. Я через два месяца уйду, а Ахмет работает круглый год.

-- И ты работай. Будешь получать в двадцать раз больше, чем учительница. Сейчас и профессора торгуют.

Я добилась своего: с меня не стали брать поборов, и я могла торговать, не обвешивая и не обсчитывая.

-- Я тебя буду ждать, -- сказал Нугзар, а шалаву возьму временно.

Я поблагодарила Нугзара еще раз и поехала в госпиталь Бурденко, где, по моим расчетам Гузман уже должен был закончить операцию.

Гузман пил чай в своем кабинете. Он налил мне чай в чашку из тонкого фарфора, хорошего английского чая с бергамотом.

-- Как мать? -- спросил он.

-- Здорова.

-- Агрессивна по-прежнему?

-- По-прежнему.

-- Русские женщины хороши в обороне -- не сдаются и не предают. Но они так привыкли защищаться, что, когда наступит мирное время, не могут перестроиться.

-- Илья Моисеевич, но ведь у вас жена тоже русская.

-- Но моя жена из великих русских женщин!

-- А вы знаете, как бы она повела себя, узнав о вашей измене?

-- Знаю, -- сказал Гузман. -- Лет десять назад у меня был роман, небольшой, на полгода, так она мне только недавно сказала, что знала о нем.

-- Знала десять лет и не проговорилась?

-- Да.

-- Тогда она действительно великая женщина.

-- Конечно. Я ее так и зову: Евдокия Великая.

-- А что с отцом? -- перевела я разговор, заметив, что Гузман посмотрел на часы.

-- Травма позвоночника, не опасная. Я не исключаю того, что после несложной операции он встанет на ноги. Но сегодня ему уже сделали томографию мозга и обнаружили опухоль. Я вначале думал, что врачи ошибаются, он проходил у меня через томограф полгода назад. Поехал, посмотрел сам. Опухоль есть. Перед этой катастрофой он три месяца провел в Бразилии, процесс, вероятно, только начался, солнце могло активизировать его: он же никогда не прикрывает голову. Если это злокачественная, то последствия могут быть самые разные.

-- Какие?

-- Иногда одной операцией не обходимся. Бывают и две, и три, и пять. А сердце у него... Ты же знаешь, у него был инфаркт.

Об инфаркте я ничего не знала.

-- Так что, если ты собираешься ехать отдыхать, лучше тебе все отложить. Может, придется выхаживать.

-- Операцию будете делать вы?

-- Обычно хирурги стараются не оперировать родственников и друзей. Посмотрим. Я знаю только одно: Иван надолго вываливается из тележки.