Валентин Распутин - Рудольфио

- Я уже целую неделю здесь.

Народу в трамвае было много, и их беспрерывно толкали. Пришлось встать совсем близко друг к другу, и ее голова касалась его подбородка, а когда она поднимала лицо и он, прислуши-ваясь, наклонялся, приходилось отводить глаза - настолько это было рядом.

- Рудольфио, хочешь, я тебе что-то скажу? - спросила она.

- Конечно, хочу.

Она опять подняла лицо, совсем близко к его лицу, так что ему захотелось зажмуриться.

- Я все время скучаю без тебя, Рудольфио.

- Глупышка ты,- сказал он.

- Я знаю.- Она вздохнула.- Но ведь не скучаю же я по всяким мальчишкам, они мне сто лет не нужны.

Трамвай остановился, и они сошли.

- Ты пойдешь к своей Клаве? - спросила она.

- Нет, давай погуляем.

Они свернули к реке, туда, где начинался пустырь, и шли без дорожки, перепрыгивая через кочки и кучи мусора, и он взял ее за руку, помогая перебираться через завалы.

Она молчала. Это было непохоже на нее, но она молчала, и он чувствовал, что она, как и он, тоже полна волнения - сильного, гудящего и ничему не подвластного.

Они вышли к яру и, все еще держась за руки, смотрели на реку, и куда-то за реку, и снова на реку.

- Рудольфио,- не выдержав, сказала она.- Меня еще ни разу никто не целовал.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку,

- В губы,- попросила она.

- В губы целуют только самых близких людей,- мучаясь, выдавил он.

- А я?

Она вздрогнула, и он испугался. В следующее мгновение он вдруг понял не почувствовал, а именно понял,- что она ударила его, закатила самую настоящую пощечину и бросилась бежать, снова туда - через пустырь, через кочки, через волнение и ожидание.

А он стоял и смотрел, как она убегает, и не смел даже окликнуть ее, не смел броситься за ней и догнать. Он еще долго стоял - опустошенный, ненавидящий себя.

* * *

Это случилось в субботу, а в воскресенье рано утром ему позвонила ее мать.

- Рудольфио, простите, пожалуйста, я, наверное, подняла вас...

Голос у нее был сбивчивый, дрожащий.

- Я слушаю,- сказал он.

- Рудольфио, Ио сегодня не ночевала дома.

Ему надо было что-нибудь ответить, но он молчал.

- Мы в отчаянии, мы не знаем, что делать, что предпринять, это впервые...

- Сначала успокойтесь,- сказал наконец он.- Может быть, она заночевала у подруги.

- Не знаю.

- Скорей всего так оно и есть. Если часа через два не придет, будем искать. Только успокойтесь, через два часа я позвоню вам.

Он опустил трубку, подумал и сказал сам себе: ты тоже успокойся, может быть, она заночева-ла у подруги. Но успокоиться он не мог, наоборот, он почувствовал, что его начинает бить нервная дрожь. Чтобы унять ее, он пошел в чулан и, насвистывая, стал рыться в своих старых, еще школь-ных учебниках. Задачник по алгебре где-то запропастился, и, отыскивая его, он немножко отвлекся.

Телефон, притаившись, молчал. Рудольф закрыл за собой на кухне дверь и стал листать учебник. Вот она: если из одного резервуара в течение двух часов перекачивать воду в другой резервуар...

Зазвонил телефон.

- Она пришла.- Не сдержавшись, мать заплакала.

Он стоял и слушал.

- Рудольфио, придите, пожалуйста, к нам.

Она опять заплакала и уж потом добавила:

- С ней что-то случилось.

* * *

Не спрашивая разрешения, он снял плащ, и мать молча показала ему рукой на дверь ее комнаты.

Ио сидела на кровати, поджав под себя ноги, и, раскачиваясь, смотрела прямо перед собой в окно.

- Рудольфио! - позвал он.

Она обернулась к нему и ничего не сказала.

- Рудольфио!

- Перестань,- брезгливо сморщилась она.- Какой ты Рудольфио, ты самый обыкновенный Рудольф. Самый обыкновенный Рудольф, понимаешь?

Удар был настолько сильным, что боль сразу охватила все тело, но он заставил себя остаться, он подошел к окну и оперся на подоконник.

Она все раскачивалась взад и вперед и все смотрела перед собой, мимо него, и тихо скрипели под ней пружины кровати.

- Ну хорошо,- соглашаясь с ней, сказал он.- Но объясни, где ты была!

- Иди ты к черту! - не оборачиваясь, устало ответила она.

Он кивнул. Потом снял с вешалки свой плащ и, не отвечая на молчаливые вопросы ее матери, спустился с лестницы и пошел к черту. Воскресенье только еще начиналось, прохожих на улице было мало, и никто его не остановил. Он перешел через пустырь, спустился к берегу и вдруг подумал: а куда же дальше?

1965