Михаил Арцыбашев - Мститель

Маркиз шел самоуверенно и легко, видимо совершенно не беспокоясь предстоящим объяснением. Рекка шла задумчиво, опустив лицо и нерешительно играя лаун-теннисовой ракеткой.

— Итак, Рекка, — с фамильярной почтительностью, которую он всегда в разговоре с нею невольно подчеркивал, что все-таки он — маркиз Паоли, а она — всегда только дочь банкира, еврейка. — Вы не говорите ни да, ни нет?

Девушка, видимо, волновалась, ее тяжелые плечи колыхались, грудь дышала напряженно.

— Да, — тихо проговорила она.

— Но почему? — с притворным смирением, которое так шло к его смелому мужественному лицу, спросил маркиз. — Вы сомневаетесь во мне или не любите меня?.. Значит, ваши слова тогда, в Венеции, когда я был так счастлив… были шуткой?

Рекка подняла на него свои черные миндалевидные глаза, и маркиз увидел в них борьбу и страх.

— Рекка! — вдруг тихо сказал он, и лицо его послушно приняло выражение сдерживаемой страсти.

Она потупилась и вздрогнула. Ах, эти глаза! При одном взгляде их отчего так томилось и млело ее молодое, требующее ласки и страсти тело?

— Рекка! — умоляюще повторил он и тихо взял ее за руку.

На секунду она безвольно замерла почти в его объятиях, полузакрыв глаза, которые не совсем закрывались, и чувствуя, каким жаром пышет ее собственное тело. Маркиз самодовольно и плотоядно смотрел на нее сверху и тихо придвигал лицо к ее горячим губам, но вдруг она вырвалась, оттолкнула его руку и стала в двух шагах:

— Оставьте меня!

Маркиз, смущаясь, смотрел на нее и заботился только о том, чтобы не утратить того выражения, которое, он знал, действовало на всех женщин: выражения почтительно сдержанной, но в то же время и нагло-откровенной, даже циничной страсти.

— Как вы прекрасны, Рекка! — как бы не заметив ничего, проговорил он и нарочно открыто скользнул глазами по всему ее телу.

Смуглое лицо девушки покраснело, но она выдержала взгляд.

— Вы, значит, лгали мне тогда?! — с притворной горечью спросил маркиз.

— Я никогда не лгу! — надменно возразила девушка.

— Значит, вы меня любите, Рекка?

— Не знаю… да… может быть… Ну да, я люблю вас! — с болью вскрикнула девушка, движением руки останавливая его преждевременное радостное движение. — Но я не могу… не могу забыть, что на ваших руках… кровь!

Она быстро отвернулась и стала спиной к нему, испугавшись своих слов.

Маркиз презрительно посмотрел на нее и закусил губу. Минуту было молчание. Потом маркиз дерзко и резко сказал:

— В этой крови повинны вы, Рекка!

Она обернулась как от удара, и полные изумления и ужаса глаза ее уставились ему прямо в лицо.

В свою очередь, маркиз великолепно выдержал взгляд.

— Я? — воскликнула девушка.

— Рекка, Рекка! — горестно и страстно сказал он, протягивая руку трагическим жестом актера. — Неужели вы не понимаете, что я совершил преступление только потому, что узнал вас?

Рекка слушала как во сне.

— Я любил эту женщину, и она любила меня… Но я встретил вас и… Я не в силах был противиться вашей покоряющей, властной красоте… Она не могла жить без меня… Мы оба решили умереть!

«Ты, однако, не умер?» — спросили ее огромные неверящие глаза.

Вся жизнь маркиза, сытая, обеспеченная именем и связями, праздная и безнаказанная, была посвящена науке овладевать женщиной. Он не смутился.

— Я исполнил ее волю, и верьте, что моя рука не дрогнула бы последовать за нею!.. Но в последнюю минуту, когда дуло револьвера уже касалось моего виска, образ другой женщины… ваш образ, Рекка… мелькнул передо мною! Я увидел ваши глаза, ваше тело… ваше прекрасное тело богини и женщины, которое сулило мне столько безумных наслаждений…

Голос маркиза как будто задрожал от бешеной слепой страсти. Словно горячий туман обволок все тело девушки: черные страстные глаза скользили по изгибам ее тела, срывали с нее платье, обнажали, ласкали и жгли сладким стыдом. Она уже верила, не могла не верить.

— Я понимаю, что это — злодейство!.. Я был злодеем в ту минуту, когда труп любимой женщины лежал передо мною холодный и прекрасный, а я вдруг понял, что я не свободен, что я не могу умереть, что я… Рекка, я убийца, но убийцей сделали меня вы! Я люблю вас, я люблю вас!.. Не мучьте меня, будьте моей!..

Девушка закрыла лицо руками.

Жестокая, сладострастная и презрительная усмешка тронула правильные губы маркиза. Он шагнул вперед и протянул руку.

— Рекка, забудем мертвых! Нам принадлежит жизнь! Мы хозяева жизни! Мой род не привык отступать и смиряться… все принадлежит нам… — уже бессвязно и уже не следя за своими словами, говорил маркиз. — Я люблю вас, я хочу вас, Рекка!.. Вы — женщина… поймите, чего не сделает страсть! Мои предки уничтожали целые города и сотни трупов бросали под ноги своей возлюбленной!.. Я — Паоли, во мне их кровь, и я люблю вас!..

Голос его уже звучал над самым ухом ее и горячие губы касались ее нежной розовой раковины. Она открыла глаза, взглянула в его красивое, бешеное от страсти лицо и, слабо застонав, откинулась назад, как бы падая.

Солнце клонилось к западу и пылало над вершинами гор, в дыму красных и золотых облаков, когда маркиз, шагом ехавший по шоссе, увидел на краю его, на куче щебня согбенную человеческую фигуру.

Оборванец, в синей блузе и рыжей шляпенке, сидел, сгорбившись, и внимательно рассматривал стоптанные, запыленные башмаки на своих вывороченных ногах. Казалось, он в отчаянии упал посреди дальней и трудной дороги. Маркиз ехал, опустив поводья и глядя вниз.

При стуке лошадиных копыт оборванец живо поднял голову, и из-под полей шляпы показалось его темное, грубое, широкоскулое лицо, покрытое пылью и грязью, с низким лбом и огромной нижней челюстью.

Если бы маркиз мог придавать какое бы то ни было значение встрече с каким-то босяком, он должен был бы заметить, что при виде его, маркиза Паоли, маленькие глазки оборванца сверкнули странным и диким выражением: он как будто не поверил какому-то счастью и в то же время почти задохнулся от злобной радости.

Но мысли маркиза были полны Ревеккой Фельчини, и ее прекрасные еврейские глаза еще носились перед ним в золотистом тумане наступающего вечера.

«Жидовка! — с угрызением стыда думал маркиз. — Но что же делать! Она будет прекрасной любовницей, а ее деньги заставят забыть о ее происхождении. Доброго синьора банкира можно будет держать и подальше!.. Глупец, он уже мечтает о том, как появится под руку с маркизом Паоли!.. Дружески похлопывая его по плечу и представляя: мой зять, маркиз!.. Ну, я дорого заставлю его заплатить за эту честь! Несчастный жид!..»

— Господин маркиз! — раздался позади хриплый, как бы сдавленный голос.

«А Рекка страстная девушка!..»

— Господин маркиз! — настойчивее и ближе прозвучал тот же голос.

Маркиз оглянулся, машинально сдержав лошадь. Ему вдруг смутно припомнилось, что уже где-то он сегодня слыхал этот голос.

Оборванец стоял у самых ног лошади и несколько впереди. Его маленькие сверлящие глазки дерзко смотрели прямо в лицо маркизу.

— Что тебе нужно? — недовольно и пренебрежительно, даже брезгливо сказал маркиз.

— Я хочу переговорить с вами! — ответил оборванец, не отступая перед удивленным такой дерзостью маркизом и все загораживая дорогу. Лошадь, пугливо насторожив уши, дернула головой.

— Я не подаю нищим… Прочь с дороги! — небрежно сказал маркиз и тронул лошадь.

Но оборванец, с ловкостью обезьяны, схватил ее под уздцы. Прелестное животное вскинулось и захрапело.

— Это еще что! — негромко вскрикнул маркиз, более удивленный, чем оскорбленный такой дерзостью. — Руки прочь, негодяй!..

Он взмахнул хлыстом.

— Слезай! — вместо ответа мрачно и решительно проговорил оборванец.

И в голосе его было нечто, отчего рука маркиза бессильно опустилась. Слегка побледнев, он невольно оглянулся кругом, и чувство страха впервые шевельнулось в его сердце.

В обе стороны лежало пустынное белое шоссе. Солнце уже опиралось на края мрачных, повитых облаками гор. Поля лежали пустынны и мертвы. Легкая дымка вечера уже курилась по долинам. Крыша ближайшей фермы едва виднелась вдали, в кущах дерев. Никого не было кругом, он был один, лицом к лицу с этим непонятным человеком, и в первый раз понял ужас одиночества.

«Грабитель!» — мелькнуло у него в голове.

— Слезай! — повторил оборванец и дернул лошадь так, что она замотала головой.

— Чего тебе надо? — со страхом и с угрозой спросил маркиз, еще не вполне отдавая себе отчет даже в самой возможности какой-либо опасности для него, маркиза Паоли, от какого-то оборванца.

— Слезай… а то! — прохрипел оборванец, и узкое лезвие ножа мелькнуло под животом лошади. Она тревожно храпела, инстинктом чувствуя то, чего еще не понимал маркиз.

— Это черт знает что такое! — возмущенно воскликнул маркиз и опять невольно оглянулся.