Михаил Шолохов - Червоточина

- Сколько десятин посева?

Яков Алексеевич, помолчав, деловито прижмурил глаз.

- Жита две десятины,- на левой его руке палец пригнулся к ладони,проса одна десятина,- согнулся другой растопыренный палец,- пшеницы четыре десятины...

Яков Алексеевич придавил третий палец и поднял глаза к потолку, словно что-то про себя подсчитывая. В толпе кто-то хихикнул; покрывая смех, кто-то густо кашлянул.

- Семь десятин? - спросил статистик, нервно постукивая карандашом.

- Семь,- твердо ответил Яков Алексеевич.

Степка, расчищая локтями дорогу, прорвался к столу.

- Товарищ! - Голос у Степки суховато-хриплый, рвущийся.- Товарищ статист, тут ошибка... Отец запамятовал...

- Как запамятовал? - бледнея, крикнул Яков Алексеевич.

- ...запамятовал еще один клин шпеницы... Всего двадцать десятин посеву.

В толпе глухо загудели, зашушукались. Из задних рядов несколько голосов сразу крикнули:

- Верна! Правильна! Брешет Яков... у него три раза по семь будет!..

- Что же вы, гражданин, вводите нас в заблуждение? - Статистик вяло сморщился.

- Кто его знает... враг попутал... верно, двадцать.. Так точно... Вот, боже ты мой... Скажи на милость, запамятовал..

Губы у Якова Алексеевича растерянно вздрагивали, на посиневших щеках прыгали живчики. В комнате стояла неловкая тишина. Председатель что-то шепнул статистику на ухо, и тот красным карандашом зачеркнул цифру "7" и вверху жирно вывел - "20".

x x x

Степка забежал к Прохору, и через сады, торопясь, дошли до дому.

- Ты, брат, поспешай, а то придет отец с собрания, быков ни черта не даст!

Наскорях выкатили из-под навеса арбы, запрягли быков. Максим с крыльца крикнул:

- Записали посев?

- Записали.

- Что же, сделали тебе какую скидку?

Степка, не поняв вопроса, промолчал. Выехали за ворота. От площади к проулку почти рысью трусил Яков Алексеевич.

- Цоб!

Кнут заставил быков прибавить шагу. Две арбы с опущенными лестницами, мягко погромыхивая, потянулись в степь.

Возле ворот запыхавшийся Яков Алексеевич махал шапкой.

- Во-ро-чай-ся! - клочьями нес ветер осипший крик.

- Не оглядывайся! - крикнул Степка Прохору приналег на кнут.

Арбы спустились, как нырнули, в яр, а от станицы, от осанистого дома Якова Алексеевича, все еще плыл тягучий рев:

- Вер-ни-ись, су-кин сы-ын!..

x x x

Затемно доехали до Прохоровых копен. Распрягли быков, пустили их щипать огрехи на скошенной делянке. Наложили возы сеном и порешили ночевать в степи, а перед рассветом ехать домой.

Прохор, утоптав второй воз, там же свернулся клубком, поджал ноги и уснул. Степка прилег на землю. Накинув зипун от росы, лежал, глядя на бисерное небо, на темные фигуры быков, щипавших нескошенную траву. Парная темь точила неведомые травяные запахи, оглушительно звенели кузнечики, где-то в ярах тосковал сыч.

Неприметно как - Степка уснул.

Первым проснулся Прохор. Мешковато упал с воза, присел над землей, вглядываясь, не видно ли где быков. Темнота густая, фиолетовая, паутиной оплетала глаза. Над логом курился туман. Дышло Большой Медведицы торчало, опускаясь на запад.

Шагах в десяти Прохор наткнулся на спавшего Степку.

Тронул рукою зипун, шерсть, взмокшая леденистой росой, приятно свежила руку.

- Степан, вставай! Быков нету!..

Пропавших быков искали до вечера. Исколесили степь кругом на десять верст, облазили все буераки, втоптали пышный цвет нескошенных трав по логам и балкам.

Быки - как сквозь землю провалились.

Перед вечером сошлись возле осиротелых возов, и ночерневший, осунувшийся Прохор первый спросил:

- Что делать?

Голос его звучал глухо. Раскосые беспокойные глаза слезливо моргали...

- Не знаю,- с тяжелым равнодушием ответил Степка.

x x x

Яков Алексеевич глянул на солнце, чихнул и позвал Максима.

- Не иначе, обломались в яру. Вечер на базу, а их нету... Приедет, проклятый,-поучим, да хорошенько... За посев поблагодарить надо... Оказал отцу помочь... Воспитал змеиного выродка...- И, багровея, рявкнул: Запрягай кобылу!.. Поедем встретим!..

Еще издали Максим увидел возле возов с сеном недвижно сидящих Степку и Прохора.

- Батя!.. Гля-ко, никак, быков нету...- шепнул он упавшим голосом.

Яков Алексеевич согнул ладонь лодочкой, долго вглядывался: разглядев, стегнул кнутом кобылу. Повозка заметалась по кочковатой целине. Максим, причмокивая, махал вожжами.

- Где быки?..- покрывая стукотню колес, загремел Яков Алексеевич.

Повозчонка стала около переднего воза. Максим на ходу спрыгнул, осушил ногя и, морщась, быстро подошел к Степке.

- Быки где?

- Пропали...

Страшный в зверином гневе, повернулся к бегущему отцу Максим, заорал исступленно:

- Пропали быки, батя!.. Твой сынок... разорили нас!.. По миру с сумкой!..

Яков Алексеевич с разбегу ударяя побелевшего Степку и повалил его наземь.

- Убью!.. Зоб вырву!.. Признавайся, проклятый: продал быков?! Тут небось купцы... ждали... Через это и охотился за сеном ехать!.. Го-во-ри!..

- Батя!.. Батя!..

В стороне Максим катал по земле Прохора. Бил сапогами в живот, грудь, голову. Прохор закрывал ладонями лицо и глухо мычал.

Выхватив из воза вилы, Максим вздернул Прохора на ноги, сказал просто и тихо:

- Признайся: продали со Степкой быков? Сговорено дело было?

- Братушка!.. Не греши...- Прохор поднимал руки, и кровь, густая, синевато-черная, ползла у него из разбитого рта на рубаху.

- Не скажешь?..- шепотом просипел Максим.

Прохор заплакал, икая и дергаясь головой... Зубья вил легко, как в копну сена, вошли ему в грудь, под левый сосок. Кровь потекла не сразу...

Степка бился под отцом, выгибаясь дугою, искал губами отцовы руки и целовал на них вспухшие рубцами жилы и рыжую щетину волос...

- Под сердце... бей...- хрипел Яков Алексеевич, распиная Степку на мокрой, росистой, земле...

x x x

Домой приехали затемно. Яков Алексеевич всю дорогу лежал вниз лицом. На ухабах голова его глухо стукалась в днище повозки. Максим, бросив вожжи, обметал со штанов невидимую пыль. Не доезжая до хутора, скороговоркой кинул:

- Приехали, мол, а они лежат побитые. Не иначе, мол, порешили их из-за быков... А быков взяли...

Яков Алексеевич промолчал. У ворот их встретила Аксинья, Максимова жена. Почесывая под домотканой юбкой большой обвислый живот (ходила она на сносях), сказала с ленивым сожалением:

- Зря вы кобылу-то гоняли... Быки, вон они, домой пришли, проклятые. Что же Степка-то, аль остался искать?

И, не дождавшись ответа, крестя рот, раззявленный зевотой, пошла в дом тяжелой, ковыляющей походкой.

1926