Пантелеймон Романов - Рассказы

- Что, на наше хозяйство смотришь? - сказал Николай.- Удобно. Все на виду. Это Варина мысль. Андрей Христофорович и сам так думал.

- Ну, что ты тут делаешь, когда нет службы? - спросил он.

- Мало ли что...- отвечал Николай.

- Значит, дела много? А я думал, что тебе все-таки скучновато здесь.

- Нет,- сказал Николай,- не скучно.- И прибавил: - Чего же дома скучать? Дома не скучно.

- Ну, а все-таки, что поделываешь?

- Да как сказать... мало ли что? Весной, еще с февраля семена выписываем и в ящиках сеем.

- Какие семена?

- Огурцы да капусту.

- Потом?

- Потом... ну, там сенокос.

- Подожди, как сенокос? Сенокос в июне, а от февраля до июня что?

- От февраля до июня?.. Ну, мало ли что, сразу трудно сообразить. Всякие текущие дела. Да, а попечительство-то! Попечительство, комитет, беженцы,вдруг вспомнил Николай.- Совсем из головы выскочило. У нас дела гибель! Как же, нельзя,- такое время.

- Сколько же ты времени на него тратишь?

- На кого?

- Фу-ты, да на это дело.

- Ну, как сколько? Разве я считаю? Трачу, и только. Да что это тебя интересует так?

- Просто хотелось уяснить себе, как вы тут живете. За литературой, наверное, перестал следить?

- ...Нет, слежу,- не сразу ответил Николай.

- Много читаешь? Ах, как нам нужно научиться работать, не тратить даром ни одной минуты, чтобы наверстать упущенное время. А времени этого - целые века.

- А что ж не наверстаем, что ли? - сказал Николай,- придет вдохновение, и наверстаем.

- Нате орешка,- сказала Варя.

- Нет, спасибо. Зачем же ждать вдохновения?

- А без этого, голубчик, ничего не сделаешь,- сказал Николай, махнув рукой.

- Так его и ждать?

- Так и ждать.

- А если оно не придет?

- Ну, как не придет? Должно прийти. Это немцы корпят и все берут усилием, а мы, брат...

- Да, именно, нужно постоянное усилие,- сказал профессор,- усилие и культура.

- А душу-то, милый, забываешь,- сказал ласково Николай.

- Сейчас на кухню солдатка Лизавета приходила,- сказала Варя,- говорит, мужа ее ранили. И когда это кончится? А потом, говорит, будто крепость какую-то взяли и всю дочиста взорвали, а с ней сто тысяч человек.

- Кто у кого взял?

- Не спросила. Пойдемте ужинать.

- Вот поговорили, а теперь хорошо и закусить,- сказал Николай, ласково потрепав брата по плечу и провожая его первым в дверь.

IV

Андрей Христофорович испытывал странное чувство, живя у брата.

Здесь жили без всякого напряжения воли, без всяких усилий, без борьбы. Если приходили болезни, они не искали причины их и не удаляли этих причин, а подчинялись болезни, как необходимости, уклоняться от которой даже не совсем и хорошо.

Зубы у них портились и выпадали в сорок лет. Они их не лечили, видя в этом что-то легкомысленное.

- Ей уж четвертый десяток, матушке, а она все зубки свои чистит,- говорила про кого-нибудь Липа.

- А уж мать четверых детей,- прибавлял кто-нибудь.

Если у них заболевали зубы, они обвязывали всю голову шерстяными платками, лезли на стену, стонали по ночам и прикладывали, по совету Липы, к локтю хрен.

А сама Липа ходила следом и говорила:

- Пройдет, бог даст. Ему бы только выболеть свое. Как выболит, так конец. Хорошо бы индюшиный жир к пяткам прикладывать.

- Против природы не пойдешь,- говорил, идя следом, Николай.

- Как не пойдешь? - сказал один раз Андрей Христофорович, возражая на подобное замечание.- Что ты вздор говоришь? Вот мне пятьдесят лет, а у меня все зубы целы.

У Николая на лице появилась добродушно-лукавая улыбка.

- А в сто лет у тебя тоже все зубы будут целы? Ага! То-то, брат. Два века не проживешь. От смерти, батюшка, не отрекайся,- сказал он серьезно-ласково и повторил таинственно:- не отрекайся.

И в лице его, когда он говорил о смерти, появилась тихая сосредоточенность. Казалось, что от лица его исходил свет.

- Смерть, это такое дело, милый...

Николай, несмотря на свои 44 года, был совсем старик, с животом, с мягкими без мускулов руками, без зубов.

И когда Андрей Христофорович по утрам обтирался холодной водой и делал гимнастику, Николай говорил:

- Неужели так каждый день?

- Каждый. А что?

- Господи! - удивилась Липа.

- И зачем вы себя так мучаете? - говорила Варя.- Смотреть на вас жалко.

- Правда, напрасно, брат, ты все это выдумываешь. Ты бы хоть пропускал иногда по одному дню,- говорил Николай.

День здесь у всех проходил без всякого определенного порядка: один вставал в 6 часов, другой - в девять. Дети, которых родителям было жалко будить, спали иногда до 12 часов.

Обедали то в два часа дня, то в одиннадцать утра. А то кто-нибудь подойдет перед самым обедом к шкафчику, увидит там вчерашнюю вареную курицу и приберет ее всю. А там отказывается от обеда, жалуясь на то, что у него аппетита нет. К вечернему же чаю, глядишь, тащит себе тарелку холодных щей.

Потом кто-нибудь после вечернего чаю прикурнет на диване и, смотришь, промахнул до самого ужина.

- Что это Варя спит? - спросил Андрей Христофорович.

- Отдохнуть после обеда легла, да заспалась,- ответил Николай. А когда уж все легли, она бродит ночью по дому, натыкаясь на стулья, и бормочет, что наставили всего на дороге. Утром же, по обыкновению, жалуется на бессонницу.

- Сушеной мяты под подушку хорошо от бессонницы класть,- говорила Липа.

- Сколько верст от тебя до Москвы? - спросил один раз профессор.

- Верст двести, не больше. Пять часов езды,- отвечал Николай.- Почему ты спрашиваешь?

- Так, просто захотелось спросить.

- Близко. К нам все в тот же день приходит.

Памяти ни у кого не было. Если нужно было купить что-нибудь в городе, то писали все на записку с вечера, и весь платок завязывался узелками. Но Николай каждый раз ухитрялся платок оставить дома, а записку потерять.

Один раз он собирался на почту. Андрей Христофорович попросил его отправить срочное заказное письмо.

- Пожалуйста, не забудь,- сказал профессор.

- Ну, вот, что ты, слава богу, на плечах голова, а не котел.- А через три дня полез к себе зачем-то в карман и выудил оттуда засаленный конверт.

- Что такое? - бормотал он в недоумении.- Да еще как будто на твой почерк похоже, Андрей.- И тут его осенило. Он хлопнул себя изо всей силы по лбу.

- Братец ты мой, да ведь это твое! Что же это? Отроду со мной такой истории не было.

Конверт был уже настолько грязен и замусолен, что пришлось писать другое письмо и еще радоваться, что он не отправил его в таком виде.

Перед домом была неудобная земля, кочкарник, и Андрей Христофорович, как-то посмотрев на него, сказал:

- Что же это ты?

- А что? - спросил Николай.

- Да раскопал бы кочки-то, а то прямо неприятно смотреть, вместо хорошей земли перед глазами какие-то волдыри.

- А зачем тебе непременно сюда смотреть, мало тебе другого места. У нас, брат, вон сколько его!

- Некрасиво же.

- Не ищи, батюшка, красоты, а ищи доброты,- говорила ласково Липа.Так-то!

- Во всех этих прикрасах, милый, толку мало. Природа, уж если она природа - красивей ее не сделаешь. А натуральней русской природы нету, хоть весь свет обойди.

- Да ведь ты не видел.

- И видеть не желаю,- отвечал Николай. Он помолчал, потом прибавил: - Все от своих коренных заветов подальше уйти хотим, а это-то и плохо.

- Да в чем они, эти заветы? Отдай, пожалуйста, себе хоть раз ясный отчет.

- Как в чем? Да мало ли в чем ..- сказал Николай.

И никто ни разу не спросил профессора о чужих краях, о его путешествиях. Только один раз племянница поинтересовалась узнать, правда ли, что в Италии живут на крышах.

- А тебе зачем это понадобилось? - сейчас же строго крикнула на нее Липа.Себе на крышу хочешь залезть, бесстыдница?

- Слушай, что бабушка говорит,- сказала Варя и прибавила:- И куда нелегкая носит, скоро на стены полезут!

V

- Ну, а как живет Авенир? - спросил один раз Андрей Христофорович, соскучившись у Николая.

- Авенир, брат, живет хорошо.

- А сколько у него детей?

- Восемь сынов.

- Как много! Ему, должно быть, трудно с ними.

- Нет, отчего же трудно... на детей роптать нехорошо, это дар... И он все такой же горячий, проворный. Умная голова.

- У него всегда было слишком много самоуверенности,- сказал Андрей Христофорович.

- Да, ум у него шустрый, это правда,- сказал Николай, покачав опущенной над коленями головой, и вдруг поднял ее.- Вот, брат, настоящий человек.

- То есть как настоящий?..- спросил профессор, почувствовав какой-то укол, точно в этом была косвенная мысль о том, что сам Андрей Христофорович не настоящий...- Как настоящий? - повторил он.

- Да так,- сказал Николай,- вот ты говорил, что ценишь людей, у которых мысль постоянно работает. Вот тебе Авенир. У него, милый, мысль ни на минуту без работы не остается.

- Может быть,- сказал профессор,- но вопрос: над чем и как?

- Мало ли над чем,- сказал Николай.

- А местечко у него хорошее?

- Ничего. Но все-таки, конечно, не то, что у нас. И потом,- продолжал Николай,- это человек - весь без обмана.