И горы смотрят сверху - Майя Гельфанд

Глава вторая

На следующий день я отправилась на работу. Дверь мне открыл высокий мужчина средних лет, лысый, худощавый, с несколько брезгливым выражением лица.

– Вы из агентства? – спросил он, окинув меня оценивающим взглядом.

– Да, – ответила я на иврите.

– По-русски говорите?

– Да, – ответила я.

– Это хорошо.

Мужчина буравил меня взглядом маленьких, умных глаз.

– Я должен вас предупредить, – сказал он хриплым, грубым голосом, – мама – человек тяжелый. С ней сложно ужиться. А вам придется видеться каждый день, по много часов… Вы понимаете?

– Понимаю.

Он продолжал изучать меня. Невысокая, коренастая, я никогда не блистала красотой, и если раньше спасало очарование юности, то теперь и оно стало меня покидать.

– Не думаю, что вы понимаете, – сказал мужчина.

Я съежилась под его тяжелым, пытливым, недовольным взглядом.

– Мне нужна работа.

Он промолчал.

– Присядь здесь, – указал он на стул возле круглого столика, покрытого клеенкой.

Я осмотрелась. Это была маленькая квартирка, опрятная, но несколько запущенная. Стены и потолки давно не белены, а в углах заметны следы плесени. Окна чистые, но рамы в некоторых местах расколоты. На полу кое-где виднелись трещины, на стенах – подтеки. В единственной вазе, стоявшей на небольшом полированном столе, – давно засохшие цветы. На выцветшем, то ли розовом, то ли фиолетовом, диване – пыльные подушки.

– Это она? – послышался старческий голос.

– Мама, ты только не волнуйся.

Я встала. Из темной глубины коридора медленно выползала старуха. Опираясь на ходунки, она с трудом двигалась по направлению ко мне. В комнате было жарко, но кондиционер не включали. Старуха, одетая в легкий халат и теплые тапки, согнувшись над ходунками, еле-еле передвигала ногами, при этом не забывая недобро поглядывать на меня.

Наконец она доплелась до стола и плюхнулась на стул, где я только что сидела.

– Ну? – она вопросительно посмотрела на меня.

– Здравствуйте! – Я пыталась говорить, как можно вежливей. – Я Ева.

– А мне какая разница? – Старуха сразу же поставила меня на место.

Удивительно – несмотря на дряхлость и немощность, глаза у нее были живые и умные. Темные, глубоко посаженные, с сохранившимися ресницами, они смотрели внимательно, словно заглядывая в самое сердце.

– Что умеешь делать?

– Вообще-то, в мои обязанности входит ухаживать за вами. – Я попыталась встать в защитную позицию.

Она только усмехнулась:

– Гулять я не буду. Не в детском садике.

– Хорошо.

– Готовить мне не надо, я твою отраву есть не буду.

– Хорошо.

– Читать мне не надо, сама грамотная.

– Понятно.

– Телевизор я не смотрю, там сплошная дрянь.

– Ясно.

– Что тебе ясно? Что ты тут делать собираешься?

Я была совершенно обескуражена. Делать мне действительно было нечего, разве только окна мыть…

– Окна мыть.

Старуха взглянула на меня вновь.

– Окна, говоришь? Ну, бери тряпку и мой.

Все это время мужчина, видимо, приходившийся старухе сыном, недоверчиво и придирчиво глядел на меня.

– Где ведро? Вода?

– Я сейчас покажу, – сказал он и повел меня к чулану. Спиной я чувствовала на себе старухин взгляд.

– Да, у мамы характер сложный, – сказал он, как будто оправдываясь. – Но ты привыкнешь… Наверное.

– Я – Ева, – решила я представиться.

– Я – Роман.

– Ну, что ты там копошишься? – послышался недовольный старухин голос.

– Иду, иду! – ответила я.

Я вернулась в комнату, где она сидела, с ведром и тряпкой.

– А у вас тут средство для чистки окон есть?

– Чего это? – Старуха злобно взглянула на меня.

– Ну, чтобы окна мыть. А то как тряпкой-то… – Я растерянно взглянула на тряпку.

– Вот, газету бери, – предложила она. – Газета – самый лучший способ. Мы так раньше всегда делали.

– Мама, раньше газетой и кое-что другое делали! – попытался вступить в разговор Роман.

– Ну и что, что жопы подтирали! Зато больных не было, все здоровые. Это вы теперь гнилые. То у вас аллергия, то пневмония, то родильная горячка!

– Нет, это невыносимо, – вздохнул Роман. – У