Нежный холод - Марико Тамаки

Через несколько минут к Гриви и Дэниелсу приехал коп с распечатанной цветной фотографией Тодда, которую тут же прикрепили к доске синей изолентой.

Тодд отчетливо помнил день, когда было сделано это фото. Фотографировались в школьной столовой, всем надо было записаться на определенное время, к которому следовало подойти и щелкнуться. Тодд тогда учился в двенадцатом классе и специально выбрал обеденное время, чтобы ни с кем не пересекаться.

Он помнил, как стоял тогда перед фотографом, а тот сильно потел в своей желтой футболке, которая ему была явна мала. В руке фотограф сжимал плюшевого желтого цыпленка и весело размахивал им перед школьниками.

— Улыбочку? — попросил фотограф.

Тодд немного покрутился на стуле. За спиной у него располагался баннер с гербом академии.

— Нет, — отрезал он.

Выпрямившись, он принял позу и почувствовал, как по венам пробежал лед.

«Тодд Майер холоден как лед».

— Ой, да ладно тебе, — начал уговаривать его фотограф, потрясая перед Тоддом плюшевым цыпленком. — Ну улыбнись разок.

И тут дверь за фотографом отворилась.

Лицо Тодда расплылось в улыбке. Словно энергичный молодой росток, она пробилась сквозь застывшее выражение его лица, обычно говорящее, что ему все по барабану. Эта улыбка напоминала беглеца, вырвавшегося на свободу, и именно из-за нее Тодд выглядел недоумком.

Как оказалось, в столовую вошел парень с пышной копной волос и немного флегматичной улыбкой. Он повалился на стул, придвинутый к стене, потому что был следующим в очереди фотографироваться.

Прежде чем Тодд успел опомниться и вернуть себе дежурное выражение лица, фотограф (Тодд был уверен, что он ненавидел свою работу) успел сделать снимок.

Вот так и получилась эта единственная в мире фотография, на которой уже взрослый Тодд лыбится, как идиот.

Он даже на себя непохож.

А теперь эту фотку будут рассматривать детективы и думать, что вот таким и был Тодд Майер. Эту фотку и фото его тела в парке. Что за двойственность!

— Ладно, — пробормотала Гриви, постукивая блокнотом по столу и не отрываясь от фото на доске. — Пора.

Сегодня 21 января. Когда я узнала о смерти Тодда Майера, я сидела на уроке французского рядом с Кэрри.

Мы «составляли глаголы», как это называла мадам де ла Фонтен. «Составляли таблицы глаголов».

— Kate manges un gommes avec[1]. — Кэрри выводит фразу на французском в рабочей тетради. В ее ручке почти закончились чернила. У Кэрри длинные и тонкие пальцы, а на ногтях прозрачный лак, который она обдирает, когда ей становится скучно. Она задумчиво крутит ручку в руках.

— Жует avec?

— Как можно с кем-то жевать жвачку? — спрашиваю я Кэрри. В классе пахнет чипсами со вкусом лука и сметаны.

Кэрри очень blanche, то есть очень белая. Может, поэтому она настолько популярна в школе, а я, наполовину азиатка, нет. Но я, конечно, не эксперт. А еще Кэрри очень богатая, ну, или ее семья. В частной школе для девочек, в которой учится полно богатеньких детей, это важно. И белой быть очень важно.

До прошлого года Кэрри была лучшей подружкой этой Ширли Мейсон, пожалуй, самой популярной девочки в школе. Ширли тоже очень белая и очень богатая. Ширли и Кэрри всегда носили одинаковые прически, заколки, даже рюкзаки. Не удивлюсь, если они и на занятия по верховой езде ходили вдвоем или что-то в этом роде.

И тут ни с того ни с сего в начале этого учебного года они перестали друг с другом разговаривать. Понятия не имею почему.

В сентябре, когда все выбирали, за какой партой сидеть, вместо того чтобы сесть рядом с Ширли и компанией, Кэрри прошла в самый конец класса и встала прямо за моей партой. Там обычно сидела Лена Хорнби.

Кэрри ткнула в место пальцем и посмотрела на меня. Как будто я могла ей что-то возразить по этому поводу. Я пожала плечами. Тогда Кэрри села за парту, да так аккуратно, словно боялась, что стул под ней не выдержит. Я тоже села.

А потом Кэрри взглянула на меня и сказала, указывая на свою макушку:

— Мне нравятся твои кучки.

Я поняла, что она имела в виду два кольца волос, напоминавших по форме ушки. Я начала носить их в этом году. Что-то типа дани уважения принцессе Лее. Или нет.

— «Кучки» — это то, что оставляют на дороге мелкие собаки, — огрызнулась я. — Кучки дерьма, в курсе?

Кэрри даже не изменилась в лице, а просто тоже пожала плечами.

— Ну, значит, мне нравятся эти кучки дерьма у тебя на голове.

Вот и все. Неожиданно Кэрри Харпер и я стали друзьями.

(К тому же, очевидно по причине смены места в классе, Лена начала тусоваться с Ширли и ее друзьями. Странная штука — жизнь.)

Вот почему много месяцев спустя, зимой, на уроке французского, Кэрри перегибается через парту, которая стоит вплотную к моей (как и все парты в нашем классе), и улыбается. На полях она нарисовала две головы с надутыми щеками.

— Видишь? Deux[2] человека вместе жуют жвачку.

— Это просто deux человека, — замечаю я. — С чего ты взяла, что они жуют le gomme?[3]

Кэрри кивает.

— Точно.

Она пририсовывает большой пузырь рядом со ртом одного из персонажей и проводит линию от пузыря ко второй голове. И снова улыбается. У нее очень ровные зубы.

— Вот, — говорит она, постукивая ручкой по рисунку.

— Окей, теперь понятно, — отвечаю я. — Bon[4].

Мадам де ла Фонтен возвращается в класс после десятиминутного отсутствия (это в порядке вещей, готова поспорить, что, пока мы составляем «лё глаголы», она выбегает за школу выкурить «лё сигарету»).

— Les filles[5], — обращается она к нам, откашлявшись.

Мадам де ла Фонтен — самый молодой педагог в школе имени Святой Милдред. У нее длинные светлые волосы, иногда она носит джинсы с какой-нибудь необычной футболкой и пиджаком, что смотрится очень не по-учительски, как по мне. Выглядит она порой так, будто на жизнь зарабатывает где-то еще, а не в школе. Хотя, возможно, это всего лишь предубеждение, посеянное в наших головах всеми теми учителями, которые не вылезают из полиэстеровых платьев в цветочек и колготок, кажущихся им единственным приемлемым вариантом одежды.

А еще я люблю мадам ДЛФ, потому что она почти никогда не повышает на нас голос, и это