Тень тела кучера - Петер Вайсс

Мои занятия в этой комнате состоят, помимо ежедневных действий по одеванию и раздеванию, умыванию, отходу ко сну и подъему, а также попыток писать, в которых я еще ни разу не продвинулся дальше разрозненных коротких и обрывочных зарисовок, в выдумывании картин. Для осуществления этой деятельности я вытягиваюсь на кровати; на расстоянии вытянутой руки на столе стоит тарелка с солью, несколько крупинок которой я время от времени сыплю в глаза. Задача крупинок соли состоит в том, чтобы раздражать слезные протоки, дабы взор мой становился расплывчатым; возникающие в результате потоки слез, огоньки и наплывающие и растворяющиеся клинья света накладываются на отчетливо вытравленный на сетчатке облик комнаты; и даже несмотря на то, что в комнате нет ничего кроме стола, стула, умывальника и кровати, а на косой стене ничего кроме оконного люка над столом, а на противоположной, отвесной, - только дверь, а на двух остальных, доходящих до скатов крыши, и вовсе ничего, взгляд все равно упирается в эти ограничения и твердые формы и я в слезах отвожу глаза. Если я широко открытыми глазами смотрю прямо перед собой, постепенно из невнятных, мерцающих теней, лучей призм, цветовых пятен и линий возникают первые намеки на очертания предметов, поначалу прерываемые внезапными всполохами полной темноты. Результаты этих опытов, которым я посвятил едва ли десять минут, самое большее четверть часа, следующие: сначала я смог различить окружность, нечто вроде баллона или стеклянного шара неопределенного, меняющегося от зеленого к желтому или синему цвета, чем дальше, тем все ярче сияющую. Шар мог быть лампой или крупным свисающим посреди комнаты украшением; затем шар обвили разноцветные ленты из блестящего шелка или тонкого металла, а сверху шар распадался на все новые округлости, утолщения, разрезы, подобно формам, что возникают из глины на круге под руками гончара. Образование сияло радужным блеском на черном фоне, на котором проступали новые подробности. Покрытые фиолетовыми и розовыми крапинами поверхности указывали на глубины, пространство распадалось на части, словно растворяясь в бесконечности. В глубинах, которые постоянно перемещались и иногда открывали проплывающую мраморную стену или фрагмент полированного паркета, всплывали небольшие шары, также мерцающие в стеклянном огне, и фигуры, словно шахматные ладьи или балетные танцоры; они были из той же материи, что и шары, но сущность их была куда мимолетнее; пока шары медленно наплывали и перемещались, фигуры постоянно менялись, походя то на растения, то на минералы, то на скульптуры или кристаллы, или же просто громоздились из темноты неопределенными формами, являя собой лишь игру форм и цветов. Задержав дыхание, я следил за их движением, как вдруг, когда я почувствовал помутнение видения и добавил еще несколько крупинок соли в глаза, в сценографии наступила перемена. Я будто облокотился на парапет балкона, высоко над ночным городом; неопределенная глубина предыдущего видения уступила место отчетливой неизмеримости небосвода. Глубоко внизу была улица, а вокруг разметались крыши, но улица казалась лишь черной расщелиной или узким проемом, а прямо подо мной, на террасе дома напротив, сияло, словно освещенное Луной, хотя ни Луны, ни звезд видно не было, лицо с высокими скулами, широкими темными губами, сокрытыми тенью глазами, а под лицом была тонкая шея, обрамленная распущенными волосами, ниспадающими на резко очерченные ключицы и непокрытые плечи и ниже, на подведенную тенями обнаженную грудь с темнеющими сосками; ниже груди легкие тени обрисовывали ребра и изгиб гладкого живота с темным провалом пупка, а еще ниже — темный треугольник лона и угловатые выступы костей узкого таза; ниже бедер, до ограничивающего взгляд края стены — полукружия бедер; я перегнулся через балюстраду, навстречу женскому телу; его близость ощущалась столь явственно, что я спутал фантазию с действительностью и протянул к нему руки, тем самым немедленно разрушив образ.

Ужинаем мы, как, впрочем, и завтракаем, и обедаем, за столом в кухне. Несмотря на изобилие посуды в шкафу у стены, для еды используется весьма ограниченное количество тарелок, стаканов, мисок и приборов, так что и закуска, и десерт, и главное блюдо подаются в одной и той же глубокой тарелке из белого фарфора. Для всех перемен блюд предусмотрена оловянная ложка, как и для перемешивания напитков в стакане, будь то вода, пиво, вино или кофе. О чистоте столешницы, в отличие от пола, который хозяйка надраивает по несколько раз на дню, никто не заботится; стол часто оказывается в муке или ошметках теста, высохших хлебных крошках и волокнах мяса, оставшихся от предыдущих приемов пищи. Вот в каком порядке гости сидят за столом: на табурете по дальней узкой стороне, у очага сидит хозяйка, по левую руку, на скамье у стены с окном — капитан в черном в белую полоску старомодного кроя сюртуке и таких же штанах и в сером жилете, не избежавшем за долгие годы носки, несмотря на тщательный уход, нескольких пятен, в белой сорочке с высоким стоячим воротом и черным, закрепленным булавкой с жемчужиной галстуке; слева от капитана сидит господин Шнее, по вечерам обычно укутавшись в шелковый халат; слева от господина Шнее, забинтовав голову толстой повязкой и наклеив на нос и верхнюю губу пластырь, повязав горло и кисти рук, с бесформенными бандажами на ногах, поджав губы от боли, которая, кажется, пронизывает все его тело и тщится прорваться наружу через рот, сидит доктор, спрятав глаза за черными стеклами очков. С противоположной узкой стороны стола сидит батрак в шапке; слева от него, по другую длинную сторону стола — портной в одеянии из сшитых воедино лоскутов, пестром как у Арлекина, его движения столь продуманны что постоянно словно выходят за рамки, описывая широкие дуги, вычурные арабески и размашистые углы. Слева от портного сижу я. Слева от меня никто не сидит, место пустует и ждет нового постояльца. (Семья, которая занимает комнату рядом с кухней, не принимает участия в наших трапезах, они ведут хозяйство сами.) Посреди стола стоят два горшка, один с картошкой, другой с брюквой. Со всех сторон к горшкам тянутся руки с ложками, красная, одутловатая, распухшая от воды рука хозяйки, рука капитана с полированными, ухоженными ногтями, рука доктора с полоской пластыря на каждом суставе и фаланге пальцев, рука батрака в пятнах глины и удобрений, дрожащая рука портного, сухая, словно пергамент, моя собственная рука, моя собственная рука и никакая рука в пустом пространстве в ожидании руки. Ложки погружаются в горшки