Брак с другими видами - Юкико Мотоя

встречи я поняла, что доход у него выше среднего. И как только он намекнул, что работать мне, в общем, не обязательно, я ухватилась за этот шанс, как утопающий за соломинку. С тех пор я так и играю роль счастливой домохозяйки, хотя душу порой царапает чувство вины за то, что вся эта благодать досталась мне слишком просто. В таком юном возрасте заполучила собственное жилье? Разве одно это не значит, что я где-то в жизни смошенничала? Конечно, расти я в этом доме детей — возможно, мне было бы чем оправдаться. Но, словно в подтверждение моих корыстных мотивов, зачать у нас с мужем не получается хоть убей.

Второй час дня. Сегодня истекает срок годности фарша, вспоминаю я и решаю запечь его в кисло-сладком соусе с баклажанами.

Когда муж дома, мы ужинаем за столом, но есть в одиночку я люблю на диване перед телевизором. Уплетая говядину с баклажанами, я открываю ноутбук, вижу новое письмо от Сэнты. Без особого смысла. Пробегаю по нему глазами, разгрызаю свежий, чуть подсоленный огурец и невольно вспоминаю о супружеской паре из рассказа Китаэ-сан.

Неужели все это случилось в реальности? И что было с ними потом? Вопросы эти весь день не выходят у меня из головы, и вечером, когда приходит с работы муж, я делюсь этой историей с ним. Вот только в моем пересказе она выходит совсем бессвязной. То, что в устах Китаэ-сан звучало загадочно, у меня получается долгим, запутанным и не производит на него ни малейшего впечатления.

— Это что, какая-то страшилка? — роняет он, скользнув по мне взглядом, и продолжает выуживать кусочки курицы из чашки с мисо. Упорно и сосредоточенно, как птица склевывает зернышки с земли. Каждый раз я прошу его есть несчастный суп как положено, но он повторяет, что доктор велел ему ограничить потребление соли. И от ужина к ужину выклевывает только начинку, а бульон оставляет нетронутым.

Накладывая себе салат из кальмаровых щупалец с зеленым луком в уксусе и мисо, я украдкой разглядываю профиль мужа, сидящего за столом. За ужином он любит смотреть телевизор, так что от вечера к вечеру мое место — справа от него, а совсем не напротив.

На пике блаженства он стискивает в пальцах бокал виски с со льдом и, как завороженный, погружается в очередное эстрадное шоу.

Эту свою зависимость он отчаянно скрывал от меня до самой свадьбы. Лишь когда мы поженились, вдруг усадил меня перед собой и, нервно выпрямив спину, заявил:

— Сан-тян! Я — из тех мужчин, которые должны по три часа в день смотреть телевизор.

Сама я вышла замуж впервые, но у него за плечами уже был один распавшийся брак. Первой жене он, похоже, в своей мании не признался и притворялся как мог, пока это не измотало его окончательно.

— И я бы хотел, дорогая, чтобы ты видела меня настоящего, — добавил он тогда. Так искренне и серьезно, что я лишь доверчиво порадовалась тому, что он захотел мне открыться.

О том, что «телевизор» в устах мужа означает исключительно эстрадные шоу, я поняла в тот же вечер. Как и о том, что «три часа» — не преувеличение: пока оставалось хоть что-нибудь выпить и съесть, его взгляд прилипал к телевизору так, словно слизывал еще и картинку с экрана. А чуть погодя — вероятно, решив, что показал мне достаточно «себя настоящего», — он заявил мне:

— Я из тех мужиков, которые не желают ничем грузиться, когда приходят домой!

Примерно с тех пор его лицо начало как-то странно разглаживаться. Взгляд, если расценивать позитивно, стал очень внимательным, но если судить негативно — подозрительным и скачущим с места на место, как у рептилии. Сутулой спины он разгибать не любил, и окружающим людям то и дело казалось, будто за ними подглядывают исподтишка, так что первое впечатление он, как правило, создавал неприятное. Длинный нос чуть приплюснут внизу, губы узкие, тонкие.

Моя же физиономия с рождения весьма заурядна. Нос лепешкой, как у отца. Губы от матери — пухловатые, но общая бледность кожи словно съедает их, и все лицо в целом выглядит настолько невзрачным, что его отражение в зеркале напоминает пустую, никем не подписанную открытку. А еще у меня разные верхние веки: правое из двух складок, а левое — из трех, и ощущения полноценного взгляда не возникает. В юности мои бойфренды — один, а то и два — говорили, что им моя внешность нравится, так что я особенно не волновалась; но после свадьбы поводов накраситься стало меньше, и проклятое сходство с пустой открыткой, по-моему, только усилилось.

В общем, считать таких разных людей, как мы с мужем, «похожими» обычно никому в голову не приходит. Почему же это кажется мне самой? И отчего всякий раз, косясь на его гладко выбритые скулы, я чувствую себя так странно?

Однажды муж заявил, что хочет устроить небольшое путешествие.

В тот вечер у нас в доме был Сэнта — заглянул по дороге с работы, чтобы подготовить наш холодильник к аукциону. Расстелил в кухне газету, разложил принесенные инструменты и принялся за дело. Оторвав взгляд от его спины, я с удивлением обернулась к мужу в гостиной:

— Чего это вдруг?

— Но мы уже тыщу лет никуда не выбирались!

Он был абсолютно расслаблен, в пальцах — виски со льдом. Всего пару минут назад мы решили заказать пиццу, как только Сэнта закончит с ремонтом, но муж решил откупорить бутылку, не дожидаясь нас. Этим он лишний раз дал нам понять, что ни за что не опустится до столь унылого занятия, как ремонт электроприборов. Он словно вернулся в привычную ему роль младшего ребенка в семье — любимчика, который мог пользоваться чужой добротой до бесконечности, — и перспектива быть снова обязанным своему шурину ничуть его не смущала.

Сэнта, впрочем, оставался самим собой. Этот здоровяк, если нужно, способен постоять за себя, но всегда готов тянуть дальше свою лямку младшего братца — и ладит с таким зятем на удивление отлично. Теперь муж вызывает Сэнту по любой бытовой заморочке, и мы с братцем видимся куда чаще, чем до моей свадьбы.

— Сан-тян, — окликнул меня муж с дивана. — Ты помнишь Увáно? Я недавно приводил его к нам…

— А! Тот, что похож на обезьянку? Он еще собрал нам стеллаж?

Через пару месяцев после свадьбы муж заявил, что хочет соорудить себе стеллаж до самого потолка, и позвал на помощь сослуживца. Эксплуатировать моего братца он тогда еще не решался.

— Ну да, он самый…