Маруся Климова - Голубая кровь

Дома отец встретил ее молчанием и стал к ней присматриваться. Маруся хотела пройти к себе и лечь, но он пошел за ней и встал в дверях. „Ты где была?“ — спросил он. „У Лиды,“ — ответила Маруся. Она уже рассказала маме про Лиду. Иногда она рассказывала маме про своих знакомых девочек, про мальчиков же не рассказывала никогда. Про девочек она рассказывала затем, чтобы, когда ее будут спрашивать, где она была, иметь возможность ответить, что была у этих девочек. Правда, родители требовали номера телефонов и всегда могли проверить, правду ли говорит Маруся. Маруся иногда давала настоящие телефоны, иногда неправильные, но телефон Лиды она дала отцу, потому что он был сильно раздражен. Таким она еще его не видела. „А ты знаешь, что это за люди? — стал кричать он. — Ты давно знакома с этой девицей? А ведь это самые настоящие подонки! Расскажи-ка мне, о чем вы говорили? Может, они предлагали тебе почитать какие-нибудь книги? Да это самые настоящие отщепенцы, ведь я уже проверял!“ Маруся ничего не могла понять, ей ужасно хотелось спать, в голове был сплошной туман, да еще внезапно захотелось опять поблевать, хотя, кажется, она уже все выблевала. Отец продолжал: „А вот я сейчас позвоню Геннадию Аристарховичу, мы возьмем машину и поедем в этот твой притон и посмотрим, чем они там занимаются!“

„Ты же не знаешь адреса“, — пролепетала Маруся. Теперь ей стало по-настоящему страшно, ведь получалось, что она заложила Лиду, и что из-за нее к ней могли прийти из КГБ.

„Ха-ха-ха, — злобно рассмеялся отец, — все я знаю! Родители этой твоей Лиды уже давно на учете, и их адрес занесен в картотеку. А вот их я отучу совращать детей. И с тобой, может быть. уже тогда не захочет дружить эта сволочь. Ишь, как она в тебя вцепилась. Наверное, получить что-нибудь хочет! У них ведь просто так ничего не делается!“

„Папа, не надо туда ездить, — стала просить Маруся со слезами — Я не буду с ней дружить! Я больше никогда туда не пойду!“

Отец, вроде бы, смягчился, да ему и неохота было тащиться куда-то из дому так поздно. „Ну ладно, прощу их на первый раз. Но смотри, хоть что-нибудь замечу, и им несдобровать! Это я гарантирую!“ Маруся сразу протрезвела. Она не могла заснуть всю ночь. Она лежала и думала о том, как бы ей все же уйти из дому да так, чтобы ее не могли найти. Но у отца же были связи с КГБ, он всегда любил повторять, что они знают все и могут достать любого человека хоть из-под земли. Маруся думала о том, чтобы отравиться или повеситься. Но повеситься ей казалось невозможно — надеть грубую веревку себе на шею, как она тебя будет душить, это ужасно! Отравиться казалось легче, тем более что одна девочка из параллельного класса чуть не отравилась насмерть из-за несчастной любви. Ее звали Ира. Как раз незадолго до того Маруся спрашивала, нет ли у нее места, где она может спрятаться от родителей, чтобы ее не нашли. Ира ей сказала, что есть, крыша над головой будет, и даже кормить будут, и никто не найдет, только трахаться придется. Марусе это показалось отвратительным, и больше на эту тему она с ней не говорила. А вскоре узнали, что Ира отравилась. Она съела целый пузырек снотворного, которое принимала ее мать, и ее увезла „скорая помощь“, ее младшая сестра вовремя заметила, что Ира как-то странно хрипит во сне. Маруся с Машей Степановой тогда приезжали к ней домой и разговаривали с ее младшей сестрой. Сестра с грязным лицом и спутанными волосами рассказывала им: „Ирка сказала мне: „Или я прыгать буду, или я буду на том свете!“ А потом так легла и стала хрипеть! А я маме сказала!“ Маруся с Машей долго обсуждали, что же хотела сказать Ира этими странными словами, что значило: „Я буду прыгать“? Иру потом засадили в психушку, потому что туда сажали всех, кто пытался совершить самоубийство, считалось, что, если человек пытается наложить на себя руки, значит, он психически болен. Маруся и Маша навещали Иру, ее положили в „Скворешник“, когда они приходили на отделение, им стало жутко, потому что кругом ходили всякие бабы, одна быстро-быстро что-то говорила, другая, очень мрачная, подошла к Марусе и погрозила ей пальцем. Потом пришла и Ира. Она была в синем халате с болтающимися завязками и с опухшим лицом. Они передали ей яблоки и конфеты, она очень обрадовалась, но почти ни о чем их не спрашивала. Рядом все время стояла рыжая санитарка и следила за ними. Конфеты она все вытрясла из пакета и просмотрела, и яблоки тоже, и все сложила в алюминиевый тазик с номером, грубо намалеванным красной краской. Через пятнадцать минут она объявила, что свидание окончено, и девочкам пора уходить.

Маруся рассказала дома про этот случай, и мама все ужасалась: „Какой кошмар! Какой ужас! Но ведь у них неблагополучная семья! По-моему, даже отца нет! И мать пьет, а у нее трое детей!“ Маруся каждое мамино слово внушало отвращение и вызывало тошноту, почти физическую. С Лидой они встретились через два дня, и Маруся рассказала ей, что могло произойти в тот день. На лице Лиды отразился ужас. „Ой, это было бы очень плохо. Это было бы очень-очень плохо, — проговорила она дрожащим голосом, — ведь мои мама и папа тогда пришли из гостей и сами были в таком состоянии, а у них и так неприятности…“ Маруся почувствовала себя словно зачумленной, причем способа излечиться не существовало. Маруся стала всячески скрывать свою дружбу с Лидой, а теперь Лида познакомила ее еще с двумя девочками. Их звали Ляля и Лена. Ляля с Лидой очень любили театр, особенно ТЮЗ. Им там нравился один актер, и они всячески выражали ему свое восхищение. Они даже узнали, где он живет, и караулили его у дома. А когда он выходил из дому, шли за ним. Они бежали за троллейбусом, в который он садился, если им не удавалось сесть в тот же троллейбус или хотя бы в следующий. Таким образом, они знали обо всех связях этого артиста с разными девушками и знали, что он изменяет жене, которая работала в том же театре. Это был их большой секрет, и они однажды рассказали об этом Марусе и взяли с нее клятву, что она никому не расскажет. Маруся и не собиралась никому рассказывать. Она была скрытная девочка, так говорила про нее мама. Хотя Маруся иногда начинала рассказывать маме про разные случаи в классе, но это она делала нарочно, чтобы создать впечатление, что она все ей рассказывает.

Ходить за этим актером Маруся не хотела, ей казалось, что это неинтересно, а бегать за троллейбусами она и тем более не собиралась. Лида и то жаловалась, что это для нее хуже всего, эта беготня, она готова была часами караулить у его дома, только бы не бегать. Марусе очень понравилась Лена. Лена не ходила за актером, она была тихая девочка, задумчивая. Ей нравились стихи Блока, она любила ходить по магазинам старой книги и рассказала Марусе то, чего Маруся никогда не знала и о чем не подозревала. Например, она открыла для нее радость просто заходить в магазин старой книги. смотреть на разные книги в старых переплетах с ветхими страницами и вдыхать их запах. Мама Маруси любила только все новое, ну а если старое, то оно должно быть „старинным“, таким, за чем все гоняются и стараются достать. Вообще, конечно, марусина мама старалась привить детям любовь к книгам и даже сама им покупала разные книги. Маруся все их добросовестно читала, она уже с детства любила читать, это было для нее как наркотик. С книгой она забывала обо всем на свете, она сама себе качалась красивой и замечательной, как герои этих книг. Еще она любила читать и есть, особенно конфеты. К сладости конфет добавлялось легкое опьянение, и Маруся могла читать без конца, без остановки. При этом она сменяла одну книжку другой, не обращая внимания на названия. Когда она была в седьмом классе, она любила книжки про детство Ленина, про то, как он жил на Волге и помогал бедным во время голода, а его мама давала бедным голодным детям пирожки. При этом Марусе самой нравилось есть пирожки, поэтому она всегда, когда мама пекла пирожки, старалась найти в книге это место. Она прочитала очень много книг, но не могла вспомнить ни их авторов, ни самих книг, эти книги слились во что-то одно расплывчатое, вызывающее в памяти то вкус шоколадных конфет, то разноцветного фруктового сахара, то пирожков с мясом.

Только когда Маруся познакомилась с Леной, она впервые прочитала Достоевского. И тут есть ей совершенно расхотелось. Она читала, и при одной мысли о еде ей становилось противно, она читала даже по ночам с карманным фонариком под одеялом, с тем самым, с которым отец отучал Гришу от онанизма. Потом она решила худеть и вообще перестала есть. Только когда они с Леной гуляли по Таврическому саду, Маруся иногда съедала пару листиков с тополя. Так продолжалось неделю, а потом Маруся утром вышла на кухню и упала в обморок. Она сама стала зеленого цвета, как листик. Мама дала ей меду, и она оклемалась.

Достоевский навсегда остался для Маруси замечательным, прекрасным, недосягаемым идеалом. Она хотела стать сама, как его герои. Хотела быть бедной, нищей, побираться на помойках, ходить в обносках, в рваной обуви. А марусина мама все время покупала ей новые платья, уродливые, квадратные, каждый раз, когда мама заставляла Марусю надеть обновку, разражался скандал, потому что Маруся отказывалась наотрез. Но, в конце концов, мама одерживала верх. Для Маруси дружба с Леной была причастием, приобщением к чему-то высшему, тому, что было недоступно Марусе, и никогда не будет доступно, потому что она не прошла через то, что позволяет приобщиться. Однажды они с Леной гуляли по Литейному и наткнулись на отца Маруси. Он куда-то спешил, был очень раздражен и устроил Марусе скандал, что она тут делает и почему не идет домой. Маруся пыталась отвечать нейтрально, чтобы Лена не подумала, что у нее плохой отец. Лена отошла в сторону и рассматривала витрину магазина. Маруся покраснела, ей показалось, что Лена все слышала, хотя, может и не слышала, она что-то лепетала, и чувствовала, что ненавидит отца.