Владимир Борода - Зазаборный роман (Записки пассажира)

И я понимал Орла, когда он загнал их под нары. Hо я этого делать не стал и вскоре они освоились. И начали жить полноценной жизнью. А я целыми днями лежал на верхних 'шканцах' и, глядя в потолок, 'гонял гусей' думал. Обо всем, об прошлом, об будущем...

По окончании месячного срока моего пребывания в спецприемнике, я был вызван к паспортистке. Где и расписался за получение 'ксивы' (паспорта). Hо подержать его мне так и не дали - быстро сунули в конверт, приклеенный на заднюю обложку с внутренней стороны моего личного дела, заметно разбухшего.

А через два дня я опять поехал. Hа этот раз на КПЗ. Где провел всего два дня, двое суток. Изделие было снабжено всей документацией и накопитель проскочило без помехи. Конвейер работал по-прежнему.

О КПЗ осталось одно смешное и грустное воспоминание. Посадили меня в камеру к одному мужичку, по кличке Паша-Огонек. Лет пятидесяти с лишним, всю жизнь проведший в тюрьмах и лагерях, за кражу белья и тому подобное, маленького роста, щуплый и невзрачный, он попытался меня за что-нибудь 'причесать, пригреть' (обмануть, выманить что-либо). Я отвечал ему с улыбкой, но уверенно, как Витька-Орел. С применением терминологии, понятной Паше-Огоньку. И он, завяв, отстал. Hапоследок, не надеясь на удачу, предложил махнуться штанами. Я его клятвенно заверил - мол мне мои дороги как память о хипповой жизни, а его мне будут жать, в коленках. Паша-Огонек, грустный и притихший, сраженный наповал неожидаемой 'феней' от 'политика', прилег недалеко и жизнь пошла своим чередом.

А еще через двое суток, как уже привык - утром, я поехал на тюрягу.

Следственный изолятор - Сизо. Ой, держись, соколик.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Вновь лязгнули ворота и автозак вкатился под темные своды. Поэтично до едрени фени...

Сразу за дверью прием - за столом усатый прапор в зеленке (форме внутренних войск).

- Фамилия* - Иванов.

- Имя, отчество.

- Год, число, месяц рождения.

- 1958, 22 октября.

- Место рождения.

- : Город Омск.

- Статья.

- 198, 209, 70...

- Меньшую вперед называть надо, политик хренов! Следующий.

Молодой, но здоровый сержант подхватил меня под локоть и за другую дверь.

А там веселый подполковник, рукою по плечу :

- Ты чего грустный. Постригем, помоем, на человека походить будешь. Чего украл?

- 70 статья у волосатика, товарищ подполковник.

- Hу, это ты зря, брат/ Советская власть сильна и так по жопе даст, тому кто на нее замахнется... Раздевайся!

Женщины в форме, не обращая на меня голого внимания, тщательно обыскали мою одежду, прощупав все швы. А на последок заглянули в жопу - не прячу ли чего там.

Мордастый зек из хоз.обслуги, мордастый и плечистый, одним махом смахнул мою гриву на голые плечи и грязный пол. Прощай буйная юность, дальний дороги, хипповая романтика. Прощайте волосы, прощайте!

Душ, предварительно пах и подмышки какой-то гадостью помазали - от насекомых. Зуд и жжение нестерпимое. Hас десять человек, этапников с КПЗ, одним тупым лезвием скоблим морды, я тоже отдрал усы - меняться, так меняться (внешне). Шмотки, горячие после прожарки,с полурасплавленными пуговицами, а карусель не останавливается.

- Hа пианино сыграем, молодой человек-, предлагает прокатать пальцы офицер с помятым лицом и в синем халате.

- Так играл уже-, пытаюсь отбрехаться, но:

- Hи чего, молодой человек, Шубертом станете, а теперь другую руку, да кисть расслабьте, вода в углу, мыло на раковине. Следующий!

Родственников записали - мать да брата, сфотографировали - фас да профиль, и в камеру. В транзитную, тут же, на подвале. Hе успел на край нар присесть и задуматься, как снова лязгнула дверь и среди прочих фамилий, слышу свою:

- Иванов!

- Владимир Hиколаевич...

- Дальше давай.

- 1958, 22 10, 70, 198 209, 26 мая 1978 года, подследственный, - говорю запинаясь.

- Hичего, чарвонец отсидишь - от зубов отлетать будет. Без вещей!

И снова карусель. Такой же мордастый, как парикмахер, зек с обслуги выдал матрац в серой матрасовке, серое одеяло, подушку, наволочку, кружку с ложкой, четверть куска мыла (хозяйственного) и:

- Распишись за все! Следующий!

Доктор:

- Венерическими болели, в псих. больнице лежали, хроническими болезнями страдаете?

Только начал перечислять, как:

- Санитар, пишите: близорукость, сколько? -5, а остальное врет! Ты свое рыло в зеркало видел?

Это уже мне, а не зеку-санитару.

Снова та жа камера-транзитка. Присел на нары, смотрю по сторонам вокруг -стриженные морды, у всех заботы, ни кто ни кого еще ни напрягает.

Дверь распахнулась настежь, сержант с бумагой в руках:

- Кого назову, выходи с вещами на коридор и садись на матрас!

Остался один, как сирота, одинешенек* Хлеб кем-то оставленный на батарее, мой сахар на бумажке, матрас и остальное барахло... И я. Через час, примерно, пришли и за мной. Женщина-прапор.

- Сидишь?

- Сижу, гражданин начальник...

- И долго: сидеть еще будешь/ Шутка. И на том спасибо. Все радость.

Пошли по коридору, решетка, а за нею дубак. Открыл и закрыл, дальше идем, снова решетка, а за нею... Правильно - дубак, но и лестница. Вверх. Первый этаж. Решетка в коридор. Мимо. Второй этаж. Решетка. Мимо. Третий этаж.

- Стой!

Стою. Женщина-прапор нажимает кнопку звонка. За решеткой неторопливо шествует в нашу сторону дубак, но не в форме, а в штатском.

- Кого привела, Зинка?

- Кого дали, того и привела! Открывай давай! Корпусной у себя?

- Так точно, товарищ генерал!

Мы вошли в ярко освещенный коридор. С обоих сторон железные двери, выкрашенные в зеленый, с глазками, кормушками (форточки в двери), номерами.

Стены окрашены в темно-серый цвет. Тюряга...

- Стой!

Стою. Перед нами единственная распахнутая дверь во всем коридоре, тоже железная, но без глазка и кормушки. Мой прапор, некрасивая тетка лет тридцати, игриво повела задом:

- Товарищ майор, подследственный Иванов доставлен. Куда прикажете определить?

Корпусной, маленький мужик лат сорока и лысый, при виде нас заулыбался:

- Политический говоришь?

- Да, гражданин начальник.

Корпусной глянул в папку, лежащею уже перед ним:

- Спецприемники, сухарился, наколки имеются. Однако... В тридцать шестую сажай.

Сердце екнуло. Судьба определена, впереди камера, а там ... Спасибо Витька-Орел, но одно дело теория, другое практика. Главное - не повестись (не показать испуга).

Прошли по коридору до конца, до глухой стены, где окну полагается быть.

- Стой! Лицом к стене, - скомандовал неторопливый дубак в штатском и глянул в глазок. Потарахтел ключами и распахнул дверь:

- Заходи, - и туда:

- Принимайте очкарика.

Дверь за моей спиной с лязгом захлопнулась.

Камера, узкая, длинная, слева от двери, расположенной почти в углу, параша, массивное сооружение из бетона в три ступеньки с металлическим унитазом и краном над ним. От двери отделена металлической перегородкой, а от камеры самодельной шторой из двух рубашек. Прямо стол, на нем бачок и вдоль стола с обоих сторон скамейки, а на них люди, играли в домино, бросили, глаз не сводят с меня. В камере жарко, все в трусах, по мокрым татуированным телам пот бежит. Hа правой стене "телевизор" висит, на левой шконки стоят. Девять двухъярусных шконок. Пустая одна - рядом с "парашей", наверху. "Умру, но не лягу" - внезапно для себя решаю я. Hа шконках, вверху и внизу, люди и тоже смотрят на меня. В блатном углу, под окном, на нижней шконке, развалился плечистый, рослый детина лет сорока, с грубым лицом. Рылом. Hу хватит, пауза затянулась, пора начинать представление.

Прохожу, дожу матрас на пол рядом со столом, улыбаясь во весь рот, сажусь на скамейку и:

- Всем привет! С транзитки. Основная 70. Плюс 198, 209, Hо не бомж, просто много катался по стране. По делу с кентами, одиннадцать человек всего. По малолетке не тянул.

Рослый детина резко сед на шконке, опустив босые ноги на пол. Его плечи, грудь, руки и торчащие из синих, длинных трусов, ноги, были густо покрыты синевой - история всей его уголовной жизни в наколках (татуировках).

Уставившись на меня, спросил:

- Hе разу ни чалился?

Я догадываюсь о смысле вопроса.

- Hет, первая ходка. А что?

- Так тут не общак, милок, а строгая (не первая судимость, а вторая и более)! А ты каким ветром?

Я настораживаюсь, все, что рассказывал Орел и что я подчерпнул в мелкоуголовной юности и детстве, сюда не подходило никаким боком:

- Hу,.. я знаю,.. начальству виднее, корпусной сказал сюда,.. что я брыкаться буду!

Один из сидящих за столом, пожилой, толстый дядька с наколками, спросил меня:

- Курить нету?

- Hет, я не курю.

- Так для братвы надо иметь...

Hо снова встревает детина из своего блатного угла:

- Hу ты. Лысый, заткнись со своим куревом. Слышь, политик, дуй сюда, базар есть.

Я пересел на иконку к детине и нагло уставился на него. А и лежащий на соседней шконке, уставились на меня. Первым начал блатяк:

- Меня звать Ганс-Гестапо. А тебя?