Юрий Коваль - Суер

Чудовищный жар охватил наши татуировки.

С лоцмана ринул такой поток пота, что я невольно вспомнил о течении Ксиво-пиво. Удивительно было, что наш слабовольный лоцман сумел произвести такое мощное явление природы.

- Что же это? - шептал он. - Неужто это остров неподдельного счастья?

Да, это было так. Счастье полное, чистое, никакой подделки. Жители острова парились и мылись с утра и до вечера. Мыло и веники березовые им выдавались бесплатно, а за пиво и воблу они должны были только радостно скакать.

Весь день мы парились и мылись, скакали за пиво и прятали его под лопушки, и доставали, доставали, поверьте, из лопушков, и обгладывали воблью головку, и прыгали в океан. Пахомыч до того напарился, что смыл почти все свои татуировки, кроме, конечно, надписи: "Помни заветы матери". А надпись: "Нет в жизни счастья" он смыл бесповоротно. Счастье было! Вот оно было! Прямо перед нами!

В тот день мы побывали в Тетеринских, Можайских, Богородских, Донских, Дангауэровских, Хлебниковских, Оружейных, Кадашевских банях и, конечно, в Сандунах. Оказалось, что на острове имеются все московские бани *.

- Откуда такое богатство? - удивлялся Суер.

- Эмигранты повывезли, - ответствовали островитяне. К вечеру на берегу запылали костры и, раскачиваясь в лад, островитяне запели песню, необходимую для их организма:

В нашей жизни и темной и странной

Все ж имеется светлая грань.

Это с веником в день постоянный

Посещенье общественных бань.

Что вода для простою народа?

Это просто простая вода.

Братства банного дух и свобода

Нас всегда привлекали сюда.

В Тетеринские,

Воронцовские,

Донские,

Ямские,

Машковские,

Измайловские,

Селезневские,

Центральные

И Сандуны.

А Семеновские ликвидировали,

А Мироновские модернизировали,

Краснопресненские передислоцировали.

Доброслободские закрыли на ремонт.

Было много тяжелого, было,

Но и было всегда у меня:

Дуб, береза, мочало и мыло.

Пиво, вобла, массаж, простыня.

Тело - голое! Сердце - открытое!

Грудь - горячая! Хочется жить!

В наших банях Россия немытая

Омовенье спешит совершить!

Они пели и плакали, вспоминая далекую Россию.

- Мы-то отмылись, - всхлипывали некоторые, - а Россия...

Я и сам напелся и наплакался и задремал на плече капитана. Задремывая, я думал, что на этом острове можно бы остаться на всю жизнь.

- Бежим! - шепнул мне вдруг капитан. - Бежим, иначе нам не открыть больше ни одного острова. Мы здесь погибнем. Лучше ходить немытым, чем прокиснуть в глубоком наслажденьи.

И мы растолкали наших спящих сопарильщиков, кое-как приодели их, затолкали в шлюпку и покинули остров неподдельного счастья, о чем впоследствии множество раз сожалели.

Глава XVII Мудрость капитана

Только уже ночью, подплывая к "Лавру", мы обнаружили, что, кроме мичмана, прихватили с собой случайно еще одного Хренова. Ложного.

Это Пахомыч расстарался в темноте.

- Не понимаю, старпом, - досадовал Суер, - на кой хрен нам на "Лавре" два Хренова? Я и одним сыт по горло.

- Не знаю, кэп, - оправдывался Пахомыч. - Орут все: "Хренов, Хренов" ну я и перепутал, прихватил лишнего.

- А лишнего Семенова вы не прихватили?

- Надо пересчитаться, - растерянно отвечал старпом. Стали считать Семеновых, которых, слава Богу, оказалось один.

- А вдруг это не наш Семенов? - тревожился капитан. - Потрясите его.

Мы потрясли подозреваемого. Он мычал и хватался за какие-то пассатижи.

- Наш, - успокоился капитан.

- Что же делать с лишним Хреновым, сэр? - спрашивал старпом. Прикажете выбросить?

- Очень уж негуманно, - морщился Суер, - здесь полно акул. К тому же неизвестно, какой Хренов лучше: наш или ложный?

Оба Хренова сидели на банке, тесно прижавшись друг к другу.

Они посинели и дрожали, а наш посинел особенно. Мне стало жалко Хреновых, и я сказал: - Оставим обоих, кэп. Вон они какие синенькие.

- Ну нет, - ответил Суер, - "Лавр Георгиевич" этого не потерпит.

- Тогда возьмем того, что посинел сильнее.

Наш Хренов приободрился, а ложный напрягся и вдруг посинел сильнее нашего. Тут и наш Хренов стал синеть изо всех сил, но ложного не пересинил.

Это неожиданно понравилось капитану.

- Зачем нам такой синий Хренов? - рассуждал он. - Нам хватит и нашего, слабосинего.

- Капитан! - взмолился ложный Хренов. - Пожалейте меня! Возьмите на борт. Хотите, я покраснею?

- А позеленеть можете?

- Могу что угодно: краснеть, синеть, зеленеть, желтеть, белеть, сереть и чернеть.

- Ну тогда ты, парень, не пропадешь, - сказал капитан и одним махом выкинул за борт неправильного Хренова.

И ложный Хренов действительно не пропал. Как только к нему приближались акулы, он то синел морскою волной, то зеленел, будто островок водорослей, то краснел, как тряпочка, выброшенная за борт.

Глава XVIII Старые матросы

В эту ночь мы не ложились в дрейф. Хотели было лечь, но Суер не велел.

- Нечего вам, - говорил он, - попусту в дрейф ложиться. А то привыкли: как ночь, так в дрейф, как ночь, так в дрейф.

Ну, мы и не легли. Раздули паруса и пошли к ближайшему острову.

Старые матросы болтали, что это остров печального пилигрима.

- Никак не пойму, открыт этот остров или еще не открыт, - досадовал Суер. - На карте его нет, а старые матросы знают. Но отчего этот пилигрим печалится?

- Вот это, сэр, совсем неудобно, - стеснялся Пахо-мыч. - Старые матросы болтают, будто бабу ждет, подругу судьбы.

Старые матросы топтались на юте, били друг друга в

грудь:

- Бабу бы...

- Вообще-то у нас есть мадам Френкель, - сказал Суер-Выер. - Чем не баба? Но она - непредсказуема.

В этот момент мадам снова закуталась в свое одеяло, да так порывисто, что у "Лавра Георгиевича" стеньги задрожали.

- Грогу бы... - забубнили старые матросы.

- Старпом, - сказал Суер, - прикажите старым матросам, чтоб прояснились. То им грогу, то им бабу.

Извините, сэр, бабу - пилигриму, а им только грогу. Ну ладно, дайте им грогу.

Пахомыч пошел за грогом, но наш стюард Мак-Кингсли вместо грогу выдал брагу.

- Грог, - говорит, - я сам выпил. Мне, как стюарду, положено, квинту в сутки.

- Пинту тебе в пятки! - ругался Пахомыч. Дали старым матросам браги.

Обрадовались старые матросы. Плачут и смеются, как малые ребята.

- Старая гвардия, - орут, - Суера не подведет!

А Суер-Выер машет им с капитанского мостика фуражкой с крабом. Добрый он был и справедливый капитан.

Глава XIX Остров печального пилигрима

Ботва - вот что мы увидели на острове печального пилигрима. Огуречная ботва. И хижина.

Из хижины, покрытой шифером, и вышел пилигрим.

Описывать его я особенно не собираюсь. Он был в коверкотовом пиджаке, плисовых шароварах, в яловых сапогах, в рубашке фирмы "Глобтроттер". Лицом же походил на господина Гагенбекова, если сбрить полбаки и вставить хотя бы стеклянный левый глаз. У пилигрима такой глаз был. Хорошего швейцарского стекла. С карею каемкой.

Пилигрим поклонился капитану и произнес спич:

Какой же это дирижабль

Привез мою печаль?

О, мой неведомый корабль!

Причаль ко мне, причаль!

Наш капитан поклонился и приготовил экспромт:

Я видел, как растут дубы,

Играл на флейте фугу.

И я привез тебе судьбы

Нетленную подругу.

- Не может быть, - сказал пилигрим, протирая карюю каемку.

- Привез, привез, - подтвердил старпом. - Она пока в каюте заперта, чтоб не попортилась. А то нам говорили, что вы без подруги печалитесь.

- Я? - удивился пилигрим. - Печалюсь? Что за чушь? Но, конечно, не откажусь, если толк будет.

- Это нам неизвестно, - сказал Суер. - Привезти-то привезли, а насчет толку ничего не знаем. Она в каюте заперта.

- Крепко, что ли?

- Не знаю, - смутился капитан, - я не пробовал. Но у меня тоже есть вопрос: почему вас пилигримом называют?

- Кого? Меня? Кто? Первый раз слышу.

- Послушайте, кэп, - кашлянул Пахомыч. - Кажись, ошибка. Это не пилигрим, а долбоеб какой-то. Поехали на "Лавра", надоел, спасу нет.

- Ничего не пойму, - сказал Суер уже на борту. - Какой мы остров открыли? Печального пилигрима или какой другой?

- Я предлагаю назвать этот остров, - сказал Пахомыч и произнес такое название, которое лежало на поверхности.

Я тут же предложил другое, но и оно, как оказалось, тоже лежало на поверхности.

Тут и матрос Вампиров предложил новое название, которое не то что лежало - оно стояло на поверхности!

Ну что тут было делать? Так и остался остров под названием "Остров печального пилигрима", хотя не было на нем ни пилигрима, ни печали, а только огуречная ботва.

Глава XX Сущность "Лавра"

Под вечер и по якорной цепи на "Лавра" вскарабкался все-таки этот Псевдопилигрим. В руках он держал предмет, название которого многие из нас -позабыли, потому что давно не бывали на осмысленных берегах.

- Что это? - спросил Пахомыч.

- Гвоздодер, - ответил Псевдопилигрим и направился прямо к каюте мадам Френкель. Приладив свой инструмент ко гвоздю, он дернул и выругался: