Юрий Кувалдин - Так говорил Заратустра

Из подворотни сквозило, покачивалась лампочка, слабо освещавшая арку, падал легкий снежок. Металлический абажур над лампой походил на мужскую шляпу: мужчина ушел, а шляпа осталась покачиваться на ветру. С улицы во двор вбежала кошка, помедлила и быстро юркнула в подъезд, из которого только что вышел Беляев.

Беляев махнул рукой, сказал сам себе - ладно, и побежал к своим. Дверь была открыта. Он разделся. Из комнаты доносился магнитофонный визг "Битлов". Беляев прошел в комнату, извлек из кармана оставшуюся "Московскую" и поставил ее к другим бутылкам.

- Свет, ты не знаешь, зачем живые деревья... Я имею в виду елку... Зачем их ставят? - спросил, чтобы что-то спросить, Беляев и взглянул на Комарова.

- Философский вопрос! - усмехнулся Пожаров и погладил кок надо лбом.

- Не знаю, - простодушно усмехнулась Света.

- И я не знаю, - сказал Беляев, хотя прекрасно знал.

Его усадили на диван между Лизой и Верой. Было уютно и напряженно. Все время Беляева мучило смущение. Внутренне он готов был стать разговорчивым и веселым, но смущение не позволяло. И он молчал. А касаясь руки Лизы краснел. Да и Лиза, кажется, краснела. На диване сидели вчетвером. Слева от Веры Пожаров. Он ей что-то шептал, а Вера хихикала. Комаров сидел на стуле справа. Напротив дивана была елка. А слева на стуле сидела Света.

Комарову хотелось быть оригинальным, во всяком случае, так Беляеву показалось, Комаров воскликнул:

- Вниманье дружное преклоним ко звону рюмок и стихов...

Беляев улыбнулся, а Светка выпалила:

- И скуку зимних вечеров вином и песнями прогоним!

Голосом рассудительного старика Пожаров пробасил:

- Старый год положено проводить...

Между прочим, когда водка была налита в хрустальные рюмки, Комаров, Пожаров и Беляев, поднимая эти рюмки и собираясь чокаться с девушками, переглянулись и смущение было написано не только на лице Беляева. Дело в том, что друзья еще ни разу водки не пили. Было дело на ноябрьские "Шартрез", сухое. А тут Комаров перед самым Новым, когда деньги собирали, говорит: "Купим водяры!". Это он сказал тоном завзятого пьянчуги.

- Лева, где нас потом искать?! - возразил тогда Беляев.

Не моргнув глазом, Комаров ответствовал:

- В постели!

И сам покраснел, и Пожаров потупился, и Беляев покраснел.

Так вот теперь они с некоторой долей страха переглянулись. Странно, конечно, что девочки не переглядывались, хотя им Комаров тоже налил по полрюмки.

И сейчас, поднимая рюмку, Беляев вспомнил комаровское "в постели", и почему-то эта рюмка стала ассоциироваться у него с этой самой постелью, не с конкретным, допустим, диваном или кроватью, которые стояли в комнате Светы, а с постелью, как с чем-то загадочным, расплывчатым, какими-то белыми складками простыней и пододеяльников, наволочек и, главное, с нежным девичьим телом, таким притягивающим и прекрасным, что дрожь сводила скулы.

- Одним махом семерых убивахом! - голосом дьякона произнес Пожаров, и все выпили.

Лиза, поставив рюмку, вскинула руки вверх и затрясла ими перед ртом, как будто все она в этом рту себе сожгла. У всех примерно была такая же реакция. Беляев сунул Лизе дольку лимона и сам принялся жевать лимон, слышав от кого-то, что именно лимон лучше всего отбивает запах водки. Выражение лиц у Лизы и Беляева было соответствующим.

Часы ударили двенадцать. Шампанское...

Порозовевшая Света через минуту воскликнула:

- А теперь звоним Татьяне Федоровне! Все бросились в прихожую одеваться.

- Телефон работает у ворот? - спросила Света у Беляева.

- Не знаю, - машинально ответил тот.

- Ты же ходил звонить?!

- Ах да, - смутился Беляев. - Вроде работает. Шумно выбежали во двор. Комаров поправил очки, поднял руку вверх и скомандовал:

- Три-четыре... И все грянули:

- С Новым годом!

И эхом отдалось в арке:

- ... вым... дом...

Вшестером втолкнулись в телефонную будку. Света сняла трубку, опустила монету и набрала номер.

- Занято, - сказала она.

- Набирай еще!

Лиза и Беляев вышли из будки. Край неба за бульварами расчистился, показались звезды. Смущение понемногу отпускало Беляева, и ему становилось хорошо, и все было ясным и понятным в жизни.

- Смотри, звезды! - восторженно сказал он Лизе.

- Надо же, звезды! - воскликнула она, глядя на небо. - Как это здорово! Новый год, снег, звезды!

Из будки послышался голос Светы:

- С Новым годом, Татьяна Федоровна! Желаем вам...

И далее, как в новогодних открытках. Потом трубка пошла по кругу.

- Это я, Комаров... Да нет... Веду себя прилично... Работаю с энтузиазмом...

- Это я, Пожаров... Учусь хорошо... Да... На экономическом...

- Это я, Вера Глухова... Хорошо... Зачеты сдала...

- Это я, Лиза Севергина... Мы с Верой... Сессия... Хорошо...

- Это я, Коля Беляев... С Новым годом, Татьяна Федоровна!.. Нравится... Грызу гранит науки...

Закончив разговор с бывшей классной руководительницей, ребята взяли друг друга под руки и, входя под арку двора, запели:

Ах, какие удивительные ночи!

Только мама моя в грусти и в тревоге:

"Что же ты гуляешь, мой сыночек,

Одинокий, одинокий?..

На лестнице было тихо, точно все спали. И только внимательно прислушавшись, можно было различить за дверями слабые голоса или работающий телевизор. Удивительная ночь, никто не спит! Сговорились и не спят. Беляев думал, что это будет не то, будет что-то совсем непредсказуемое, и Лиза хороша для него, когда находится на расстоянии. Он уже знает это, когда ездил летом на Север, на быструю и холодную порожистую речку, деревенская девушка, была далека, потом стала близка до противного, видеть ее не мог больше. И хорошо, что только на неделю ездил, перед экзаменами, чтобы сил набраться и развеяться. Сближение убивает впечатление. Должен быть люфт. Воздух. Расстояние до объекта. Иначе объект исчезает, просто-напросто ты сам его поглощаешь и больше нечем любоваться. Яблоком можно любоваться до съедения.

Когда вошли в квартиру, Комаров подмигнул Беляеву и отозвал на кухню.

- Зря ты отнес этому, - Комаров поправил очки на переносице и кивнул куда-то за стену, - бутылку...

- Откуда ты знаешь? - чуть не покраснел от такого провидения Беляев.

- Знаю. У тебя на лице написано.

- Неужели? - пытался отшутиться Беляев.

- Ладно. Чего говорить. Зря отнес. Я, конечно, не обижаюсь. Но, клянусь, зря ты это сделал. Светка мне говорила, что за тем окном, с которого мы сетку срезали, бывший палач живет.

Беляев вздрогнул.

- Палач?! - переспросил он с долей испуга.

- Палач. Стрелял в затылок своим жертвам.

Беляев взглянул в темное окно, затем, подумав, сказал:

- И все же... Пусть палач... Но нечего тырить... Чего у нас своего питья нет?!

Комаров посмотрел ему прямо в глаза.

- Есть. Но дело не в этом.

- А в чем, по-твоему?

- В том, что вешать их нужно...

- Око за око, зуб за зуб?

- Так точно, ваше превосходительство... Ладно, не буду спорить, пошли выпьем... Ты с Лизкой где ляжешь? - вдруг спросил он.

Беляев опешил и, пожимая плечами, ответил:

- Где хозяйка постелет...

- Вот это правильно, - засмеялся широко Комаров. - Только, чур, мы со Светкой на диване...

- Это твое дело, - сказал Беляев, о чем-то напряженно думая. - Как-то неудобно...

- Чего неудобного-то? Дуралей. Они сами хотят. Хочешь я спрошу?

Беляев в испуге схватил его за руку.

- Не смей! Это же личное... Комаров поднял ладонь.

- Понимаю, - сказал он.

Пожаров возился с магнитофоном, что-то в нем заело, лентопротяжка, наверно. Он ковырялся в нем ножом и громогласно скандировал:

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана...

- Из рюмки! - крикнул Комаров. - Выпьем за новое безграничное счастье!

К этому никто ничего не добавил. Беляев смотрел на Лизу. Она взяла рюмку и сделала попытку встать с дивана - слегка подалась вперед с задумчивым выражением, но тут же засмеялась звенящим смехом, и Беляев тоже засмеялся и шагнул к дивану.

- Какой же Комаров смешной, - сказала она.

Беляев взял ее руку и некоторое время не отпускал. Все выпили. Пожаров что-то принялся рассказывать. А Беляев смотрел на Лизу. Выпитое приятнейшим образом действовало на него и смущение пропадало. Смотреть на Лизу ему было радостно. Она была стройная, с маленькой грудью, с очень прямой спиной, что еще подчеркивала ее манера держаться - плечи назад, словно у балерины. И в эту минуту Беляеву хотелось ее поцеловать, но вновь стало страшно.

Погасили свет, горели только лампочки на елке. У Пожарова наконец-то заработал магнитофон, но с более медленной скоростью, звук плыл и голоса "Битлов" стали походить тембром на низкий голос самого Пожарова. Образовались три пары танцующих

- А я хочу обрезать волосы, - шепнула Лиза Беляеву.

Он, высокий, склонился и заглянул ей за спину, как бы еще раз проверяя, на месте ли длинная русая коса, спадающая до того места, где кончается талия.

- У тебя такие прекрасные волосы! - воскликнул Беляев. - Особенно, когда ты их распускаешь... Помнишь, как ты их распустила на выпускном вечере?