Жизнь номер один - Олег Липовецкий

по клавишам, не поддаваясь на его происки. В общем, меня взяли. Три А сказал, что никому меня не отдаст и я буду учиться в его классе. Он мне понравился. У него были длинные волосы и загибающиеся вниз усы. Вообще, он был похож на певца из телевизора, который пел про Олесю в Полесье. Олеся в Полесье, кстати, это моя первая мечта о женщине. Я страшно хотел увидеть красавицу, о которой даже птицы кричат. И был уверен, что придет время, и я ее обязательно найду. И вот часть этой симпатии к Олесе досталась Анатолию Александровичу, потому что он был похож на певца, который был знаком с Олесей и написал про нее отличную песню. Анатолия Александровича я встречал в городе и раньше. Его можно было узнать издалека. Он прихрамывал на правую ногу, и длинная прическа покачивалась в сильную долю. Одноклассники из музыкалки по секрету рассказали мне, что прихрамывал он не на ногу, а на протез, что правой ноги ниже колена у него вообще нет. Это добавило загадочности в его и так романтический образ. Спросить, куда делась нога, я стеснялся, но часто об этом фантазировал, выдумывая про нее разные истории. Вот молодой Анатолий Александрович в армии наступает на мину, а вот заблудился в лесу и ногами отбивается от стаи волков. Иногда он даже становился одноногим пиратом, потерявшим ногу во время абордажа. Но, хотя ему бы очень пошли камзол и сабля, я быстро отметал эту мысль, потому что понимал, что пираты давно вымерли.

Из-за отсутствия ноги Три А нажимал педаль левой, а правую, когда садился за пианино, всегда отставлял в сторону. Я нажимал на педаль правой. Прошло много лет, но, когда я сажусь за пианино, отставляю левую ногу в сторону.

Остаток года в детском саду прошел просто сказочно. Я стал практически взрослым. Мне купили коричневую, пахнущую клеенкой нотную папку с оттиснутой на ней лирой, и я самостоятельно посещал музыкальную школу, ведь родители были на работе. Для этого я уходил из детского сада раньше времени. Мне завидовали абсолютно все. Даже воспитатели. На детсадовском выпускном я исполнил два этюда, спел песню про пограничников и, конечно, сплясал вприсядку.

Впереди была широкая светлая дорога, ведущая в школу, и огромная, необозримо огромная жизнь. В ней больше не было места послеобеденному сну, противной вареной свекле и деревянному домику на участке подготовительной группы. Но я не жалел о них. О ком я жалел, так это о Якубке и Клубке. Это два мифических существа из моего детства, с которыми я заочно очень дружил и когда-нибудь собирался познакомиться. Я их не придумывал. Про Якубку мне спел Михаил Боярский в фильме «Три мушкетера»:

Когда я попросил Три А помочь мне подобрать на пианино эту песню, он долго хохотал, а потом сказал мне, что никакой Якубки нет. Есть кубок. Радоваться надо было красавице и возможности выпить вина. Целый сказочный мир рухнул в этот момент в моем сознании. Я очень переживал. Почти как тогда, когда Яна из нашей группы переехала в другой город навсегда, и папа с мамой объяснили мне, что мы, наверное, больше не встретимся. Ну а с Клубкой после Якубки я разобрался сам. Я думал, что Клубка – это существо вроде Мурзилки. Только Мурзилка сочиняет журнал для детей, а Клубка путешествует с кинокамерой и присылает рассказы о разных странах дядьке, который их пересказывает по телевизору. Оказалось, что телепередача называется не «Клубкино путешествие», а «Клуб кинопутешествий». Короче, Клубка отправился вместе с Якубкой туда, где мы не встретимся, наверное, никогда.

В остальном моя жизнь складывалась удачно. Хотя нет. Забыл сказать, все-таки было еще одно событие, омрачившее безоблачное небо моего дошкольного детства. Девятого мая, а девятого мая родился мой папа, и поэтому в доме всегда был двойной праздник, у нас собрались гости. Приходили они после парада, на котором все взрослые шли в своих колоннах по месту работы, а мы с братом менялись колоннами, потому что папа шел с колонной медиков, а мама – с колонной службы бытового обслуживания. У папы в колонне было веселей – там было много мужчин, которые непонятно шутили, но очень заразительно смеялись и мощно кричали «ура», когда толстый голос из громкоговорителей объявлял: «Мимо трибун шествует колонна Питкярантской районной больницы! С годовщиной Победы! Ура, товарищи!» Я всегда удивлялся, что я шествую, потому что по моим ощущениям – я просто шел, да и трибуна была всего одна, и, как я ни старался, я никогда не мог увидеть вторую. В колонне у мамы было не так весело, зато тетеньки не курили вонючие папиросы и угощали конфетами. Главное, надо было поздороваться, поздравить с праздником и пожелать мирного неба над головой. К концу парада карманы моего светло-коричневого в мелкую крапинку пальто с воротником из черного короткого, наверное искусственного, меха были набиты разными батончиками и карамельками. Кульминацией парада, конечно, был воинский салют после того, как под грустную музыку на гранитные плиты с фамилиями ставились венки из пластмассовых листьев. Они были каждый год одинаковые, и некоторое время я думал, что их просто накануне убирают с плит, немножко моют и во время парада ставят на место. Салютовали солдаты, специально для этого привезенные из соседней пограничной части вместе с карабинами и настоящими патронами, гильзы от которых были самой желанной добычей для любого мальчишки Питкяранты от пяти до восьми лет. Те, кто младше, еще ничего не понимали в гильзах, а те, кто старше, считали ниже своего достоинства бросаться под ноги солдатам, как только они опускали от плеча карабины. Короче, парад на День Победы был огромным событием в нашем городке. Таким же большим, как демонстрация на Первое мая. Они, кстати, ничем друг от друга не отличались, кроме того, что на Первое мая не было салюта и часто шел снег. К этим датам мама готовилась еще в середине апреля. Как только на улице обрезали тополя, мы с папой выбирали прямые веточки и приносили их домой. Еще папа срезал где-то ветки вербы. Мама ставила их в наполненных водой бутылках из-под молока на подоконник, и происходило чудо. Через некоторое время почки утолщались, и из них показывались липкие ярко-зеленые листики. А из почек вербы высовывались, как будто кончики заячьих ушей. Пушистую вербу было очень приятно трогать подушечками пальцев, а зеленые листочки нюхать. За окном