Михаил Волконский - Ищите и найдете

В душе его вспыхнуло чувство неудовольствия, и он готов был резко выразить его Августе Карловне, но вовремя спохватился и подавил свое волнение.

Для Герье была отведена комната, и он остался в ней ночевать, надеясь, что "утро вечера мудренее" и что завтра он ближе познакомится со всей обстановкой дома и тогда решит, что ему делать для достижения цели.

На другой день выяснилось, что в доме жила, кроме Августы Карловны и ее узницы, одна только служанка, исполнявшая обязанности горничной и кухарки, да был еще старик сторож, помещавшийся в особом строеньице, предназначавшемся когда-то для бани.

Такой штат был весьма немногочислен и не мог оказать серьезное сопротивление в случае, если бы Герье даже понадобилось действовать силой.

Главное, нужно было устранить Августу Карловну, так как ясно было, что ни горничная, ни сторож не будут противодействовать, если со стороны немки не будет оказано препятствие.

Для этого Герье решился на крайнее средство, применять которое он, как врач, собственно, не имел права, но он решился, так как другого выхода у него не было, или, вернее, не было выхода более мирного, тихого и спокойного.

В походной аптечке, которую всегда возил с собой Герье, у него были всякие средства, между прочим, и сонные порошки, и этими-то порошками он и решил воспользоваться.

За обедом Герье подсыпал порошок Августе Карловне в воду.

Она спокойно выпила и через некоторое время заявила, что у нее темнеет в глазах и кружится голова.

Доктор Герье отвел ее в ее комнату, уложил на постель и был свидетелем того, что Августа Карловна погрузилась в глубокий сон. Таким образом, Герье оставался полным хозяином в доме. Он уже заранее сговорился со своим кучером, и тот обещал, что выедет, если нужно будет, даже в темноту.

Уложив Августу Карловну, Герье выбежал на крыльцо и крикнул кучеру, чтобы тот закладывал как можно скорее.

Сумерки уже спускались на землю, и поднявшийся с утра туман усиливал их.

Тогда Герье, отдав приказание кучеру, кинулся в дом, чтобы найти ту, помочь которой так страстно желал.

Комната Августы Карловны была в верхнем этаже и, по всем вероятиям, там же была комната, в которой находилась молодая девушка. Вдоль всего верхнего этажа тянулся коридор, по бокам которого были комнаты.

В одной из них была, очевидно, она!

Доктор Герье попеременно брался за ручку каждой двери, выходившей в коридор, но все двери были заперты на ключ и ключей не было в замочных скважинах.

Герье стучал, подавал голос, но ни из-за одной двери не было ответа.

Казалось, все запертые комнаты верхнего этажа были пусты.

Герье остановился в недоумении. Затем он вспомнил, что вчера за чаем, внизу, горничная уносила чашку совсем не в том направлении, где была лестница наверх, и он побежал в нижний этаж.

Возился он наверху довольно долго. Уже совсем стемнело, когда он, наткнувшись в нижнем этаже на запертую дверь и постучав в нее, услышал тихий вопрос:

— Кто там?

— Друг! — ответил он. — Я пришел спасти вас отсюда… Умоляю вас, доверьтесь мне!

— Кто бы вы ни были, — ответили ему, — я готова идти за вами, если вы меня выведете отсюда и увезете!

— Так отворите поскорее дверь, карета готова, и вы уедете немедленно!

— Дверь заперта! — послышался ответ.

— Где же ключ?

— Не знаю.

— Есть у вас верхнее платье? — произнес, волнуясь, Герье. — Одевайтесь и будьте готовы, я сейчас достану ключ, — и он побежал опять наверх и, дрожа всем телом, стал обыскивать карманы Августы Карловны, не сомневаясь, что ключ был у нее.

Было что-то очень неприятное, унизительное и скверное в том, что делал Герье. Он чувствовал это и торопился, как вор, который боится, что его сейчас поймают.

Руки у него тряслись и не слушались, но он все-таки нашел ключ у Августы Карловны, схватил его и спустился по лестнице.

Была минута, когда совсем не замысловатый по своему расположению дом показался ему вдруг безвыходным лабиринтом, в котором он не может разобраться, и вследствие этого он, скорее, инстинктивно, чем сознательно, снова нашел запертую дверь, вложил в замок ключ. Замок звонко щелкнул, и дверь тотчас же отворилась.

Она, в бурнусе и большом шелковом капоре, отороченном широкой оборкой, ниспадавшей ей на лицо, стояла у двери.

Герье схватил ее за руку и вывел на крыльцо, на ходу накинув плащ и захватив шапку в передней.

Кучер успел уже заложить, и они сели в карету.

Никто не препятствовал им.

Когда карета тронулась, было уже так темно, как ночью. Звезды на небе были скрыты густым пологом облаков, и два зажженных фонаря по сторонам каретных козел, бросавших свет вперед на дорогу, увеличивали только темноту, царившую внутри кареты.

Граф Рене, принадлежа к числу членов общества перфектибилистов, не знал никого из них в Петербурге. От перфектибилистов он различными путями получал сведения и из Петербурга, и из других городов, но сам мог сноситься только с Кенигсбергом, куда ему сказано было направлять свою переписку на имя старика книгопродавца, торговавшего в небольшой, скромной лавочке.

Граф был одним из покровительствуемых, а не деятельных членов общества, и потому не был посвящен в тайны и открыто ему было весьма немногое.

Поэтому-то, явясь в Петербург, граф и решился действовать самостоятельно, не обращаясь за помощью к братьям общества, обещавшим ему найти его дочь по лозунгу: "Ищите и найдете".

Уехав из Митавы совершенно неожиданно для себя, граф не дал знать в Кенигсберг, что отправляется в Петербург.

Ему так страстно хотелось скорее найти свою дочь, он так искренне огорчался, когда ничего не мог сделать в этом отношении в Петербурге, что при появлении доктора Герье он поверил, что при помощи этого доктора найдется его дочь. Притом доктор Герье являлся для него не первым встречным, а человеком, произнесшим перед ним условленную фразу: "Ищите и найдете", мистический смысл которой был известен графу Рене: перфектибилисты разъяснили ему этот смысл. Доктор Герье, очевидно, принадлежал к перфектибилистам и, очень может быть, был послан ими, чтобы оказать ему помощь.

Так думал граф Рене и надеялся, что поездка доктора в Финляндию увенчается успехом и что он привезет ему его дочь.

Вследствие этого графу после отъезда Герье оставалось только терпеливо ждать его возвращения, и он действительно ждал, стараясь по возможности так провести свое время, чтобы оно прошло для него незаметно.

Лучшим средством к тому, разумеется, оказывалось чтение, и граф Рене проводил целый день за книгой, выходя из дому только для прогулки, которую делал ради моциона.

Обыкновенно граф шел на набережную подышать там свежим воздухом и возвращался домой всегда по бойким улицам Петербурга.

Как ни разнился Петербург от Парижа, но все-таки этот город был больше похож на него, чем Митава, где Рене сидел почти безвыходно в стенах замка. Тут, в Петербурге, все-таки чувствовался город, с движением на улицах и с магазинами, из которых несколько было французских. И графу Рене было приятно это движение города и приятно было смотреть на магазины.

Между прочим, его заинтересовало окно небольшой лавки часовщика, где были выставлены старинные часы превосходной и хитрой работы.

Граф издавна чувствовал некоторую страсть к часам, и в прежнее время у него была недурная коллекция их.

Выставленные в лавке часы до того ему нравились, что граф готов был зайти и спросить, сколько они стоят, и купить их, если цена окажется хоть сколько-нибудь подходящей.

На другой день после отъезда Герье граф Рене гулял и снова остановился у окна часовщика; он полюбовался на интересные часы и хотел было зайти в лавку, чтобы узнать их стоимость, как вдруг поднял голову и увидел, что в окне, по ту сторону стекла, стоит молодая девушка, как двойник, похожая на его дочь.

В первую минуту он счел это видением или галлюцинацией, провел рукой по глазам, встряхнул головой.

Но видение не исчезало, галлюцинация не прекращалась.

Девушка стояла у окна, глядела на него и улыбалась, как будто тоже узнавая его, как он узнавал ее.

Граф Рене бросился к двери лавки, с шумом растворил ее и вбежал в лавку…

Однако там, у окна, уже вовсе не было никакой молодой девушки, а стоял и задумчиво смотрел на улицу лишь какой-то старичок, по-видимому, хозяин лавки.

— Что вам угодно? — обернулся он к вошедшему слишком шумно и стремительно графу.

Тот, смущенный, остановился, оглядываясь и не зная, что сказать, и удивляясь, как мог он принять этого старика в синих очках и парике с косичкой за дочь.

"Впрочем, немудрено! — сообразил он. — Я все время думаю о ней, вот мне и показалось".

И, успокоившись на этом соображении, граф извинился перед стариком на французском языке и спросил его, говорит ли он по-французски.