Дар речи - Юрий Васильевич Буйда

– Sinister[52], как и ты…

– В данном случае это не важно. Он не похож на человека, который действует на нервах, необдуманно. Значит, сейчас он поднимется к нам – и мы всё обсудим…

– Надеюсь.

– А может, притащить сюда Дидима?

– Не уверена…

– Нет-нет, в самом деле, надо привести сюда Дидима. Мне показалось, что вечером он не пил, – тем лучше. А вдруг само присутствие Юга вернет его к речи? Да еще Юг скажет ему, кого Дидим убил… Неужели и это не подействует?

– Можно попробовать, – сказала Шаша. – Кто это там? Наверху?

Где-то послышался звук шагов, но нельзя было разобрать: наверху или в прихожей.

Дидим показался на лестнице в тот момент, когда в гостиную вошел Юг. Выглядел он свежим, отдохнувшим, но напряженным.

Я вздохнул с облегчением, когда увидел, что в руках у Юга не было пистолета.

– Добрый день, – сказала Шаша.

– А вы говорите, болен. – Юг протянул руку Дидиму. – Привет, брат.

Дидим прошел мимо него, словно не заметив, и ничего не ответил Шаше.

Он сел напротив дивана, который занимали мы с Шашей, и откинулся на спинку кресла.

Юг занял кресло, стоявшее между нами и Дидимом.

– А что тут у вас делала полиция? – спросил Юг. – Когда я приехал, они собирались уезжать: три полицейских машины, скорая… Что там натворила Джульетта?

– Кажется, убила своего любовника, – сказал я.

– Круто, – сказал Юг.

– Должен тебе открыть маленькую тайну, – сказал я, обращаясь к Дидиму. – Девочка, которая… которая в подвале… она – дочь Юга. Ольга – так ее зовут.

– Оль, – с трудом выдавил из себя Дидим, не меняясь в лице. – Соль…

– Фасоль, – сказала Шаша. – Он хотел сказать – Фасоль. Как ты себя чувствуешь?

Дидим мотнул головой.

Юг смотрел на нас в задумчивости.

– Значит, он всё понимает, – сказал он, – но не может говорить. Пока не может.

Мы молчали.

– Если дойдет до суда, – продолжал Юг усталым голосом, – то, думаю, никто не станет усугублять ситуацию. Никто не станет утверждать, что водитель за рулем был в состоянии алкогольного опьянения… ну и, конечно, никто не скажет, что это он стрелял в тело пострадавшей…

Он не смотрел на Шашу, но я почувствовал, как она напряглась.

Дидим смотрел на Шашу с полуулыбкой, которую я назвал бы ироничной.

– Если дойдет до суда, – с трудом проговорила Шаша, – я не стану скрывать, что он был сильно пьян…

Дидим выпрямился, сунул руки за спину, подался вперед, не сводя глаз с Шаши.

Обычно движения Дидима отличались элегантностью, точностью, экономностью. Но сейчас части его тела двигались как будто каждая сама по себе и слишком размашисто. Было очевидно, что многодневный запой повлиял на ту часть его мозга, которая отвечает за координацию движений. Он попытался взять со стола стакан, но тотчас поймал левой рукой правую и опять спрятал обе за спину.

– Дидим, – сказал я, – послушай…

Но он резко двинул головой вбок, подняв плечо, и было в этом движении столько непривычной и нелепой внезапности, что я замолчал.

– …и что это он стрелял в тело – тоже не стану скрывать, – продолжала Шаша. – Уверена, он меня поймет, потому что его всегда раздражала российская практика вип-справедливости… и недосказанности… он не раз говорил: что не позволено быку – не позволено и Юпитеру…

Дидим привстал – в темноте я не сразу увидел пистолет в его руке, но курок они нажали одновременно: один раз Дидим и два раза Юг.

Шаша упала на меня, а Дидим рухнул в кресло, поежился, как будто хотел поудобнее сесть, и замер, склонившись набок.

Мне показалось, что Дидим целил не в Шашу – в Юга, а Юг выхватил пистолет на миг позже, чем Дидим.

– Свитер! – приказал Юг, подхватывая Шашу под мышки и усаживая поудобнее.

Я задрал свитер – ее живот слева был залит кровью.

– Сквозное сбоку. Кожу распороло. Бинт, вата!

– Где? – спросил я.

– В ванной, – сказала Шаша. – Это ведь самое глупое, что он мог сделать… он – всё?

Юг кивнул.

Я обыскал всю ванную, но ни бинта, ни ваты не нашел.

– Прокладки, – сказал Юг. – Женские прокладки!

– В спальне, – сказала Шаша. – В тумбочке.

Юг закрыл рану прокладками, сверху обмотал моим длинным тонким шарфом. Провел ладонью по Шашиному животу.

– Мальчик? Девочка? Если девочка, назовите Ольгой. Это последняя просьба.

– Девочка, – сказала Шаша. – Что с Дидимом?

– Ольга, – сказал Юг, словно не расслышав ее вопроса. – А теперь уезжайте. Тебе нужен врач. Рана неопасная, но все-таки лучше показать врачу. Чего ждем?

– Юг, что ты собираешься делать? – спросил я.

– Ничего, – сказал Юг. – Теперь – ничего.

– Позвонишь в полицию? – спросил я.

– Еще не решил. – Он посмотрел на Шашу. – И тебе советую пока никому не звонить. – С трудом улыбнулся. – Пожалуйста…

– До свидания, Юг, – сказала Шаша.

– Прощайте.

И тут я вспомнил о письмах.

– Письма! – вспомнил я, бегом поднялся в комнату Дидима, схватил флешку и спустился вниз.

– Я ничего не чувствую, – сказала Шаша, глядя на Дидима. – Должна, а нет. Только говорить больно…

Она сидела возле неподвижного тела на корточках, спрятав ладони под мышки: словно боялась, что Дидим вдруг очнется и схватит ее за руки.

– Он же не хотел в меня стрелять, – сказала она. – Это случайность… в кого угодно, только не в меня…

– Пойдем, Шаша. – Я взял ее за руку. – Прощай, Юг.

Он не ответил.

2020

Одеваясь, помогая одеться Шаше, усаживая ее в машину, открывая ворота, выруливая из поселка на шоссе, – я никак не мог остановиться. Я старался делать всё не торопясь, аккуратно, иногда даже медленно, но внутренний Илья Шрамм бежал, дрался, кого-то бил, получал сдачи, прыгал, падал, вскакивал и снова бежал, стоял на коленях у тела Дидима, тупо глядя на его окровавленную грудь, и снова вскакивал, бежал, бежал, и я даже несколько мгновений думал, что раздваиваюсь, расчетверяюсь, расщепляюсь и вот-вот сойду с ума. И более или менее успокоился, лишь когда оказался в тесном потоке машин – перестраивающихся, ускоряющих или замедляющих ход.

Я никак не мог отделаться от мыслей о Бобиньке и Юге.

Мне казалось, что Бобинька никуда не уехал, а свернул в лес и где-нибудь на повороте заснеженной дороги упал, выбрался и побрел, медленно переставляя ноги и держа руки далеко от тела, с ног до головы в бинтах, с воспаленными глазами, белая фигура во тьме, внутри которой, может, уже никаких мыслей не осталось, ни желаний, а только стремление вперед и страх перед падением – скатиться в