Дьяволы и святые - Жан-Батист Андреа

губам. По другую сторону от бархатной занавески, где спали малыши, остальные из Дозора уже собрались. Проныра сунул шоколадный батончик в руку одному из мальчиков, и тот побежал сторожить у двери в спальню: даже если Лягух медленно разряжался на больничной койке, это не значило, что мы не рисковали. Тем немногим заспанным ребятам, повернувшим головы в нашу сторону, Проныра пригрозил:

— Кто пикнет — завтра не проснется.

Ребята тут же уснули. Спальня малышей сообщалась с душевыми. Последняя кабинка за прогнившей дверцей скрыла от лишних глаз наше первое за три месяца собрание.

— Мы — Дозор, — объявил Данни.

Охваченные волнением, мы повторили:

— Мы — Дозор.

— И мы отсюда свалим.

— Ты спятил. Тебе прошлого раза мало было? — спросил Проныра, бросив на меня быстрый взгляд. — И тебе тоже?

— Делайте что хотите. Я сваливаю. И Джозеф тоже.

Моего мнения он не спросил, но мы были связаны братскими узами Забвения.

— Это нереально, — настаивал Проныра. — Главные ворота на замке. Аббат приказал разобрать часть водостока, ведущую к забору. Даже если мы выберемся отсюда, склон нам не преодолеть, да и на дороге нас поймают.

— Мы сбежим, но не по склону и не по дороге.

— Ну да. И что ты предлагаешь? Улететь?

— Туннель. Железнодорожный туннель. В Испании нас никто не будет искать.

Мы потеряли дар речи. Каждый представлял себе внутренности туннеля как арку, багряную от крови несчастных, которые только подумали туда сунуться. Данни махнул Эдисону. Тот развернул покрытый схемами и расчетами листок и начал объяснять:

— Этьен говорил, что длина туннеля — пять километров. Поезда въезжают каждые полчаса по очереди с каждой стороны и пересекают туннель за четыре минуты. Я уже два месяца занимаюсь расчетами и могу ошибаться на тридцать секунд. Как в большую сторону, так и в меньшую. Это значит, что между двумя составами у нас максимум двадцать девять минут, чтобы добраться до конца туннеля, пока туда не въедет другой поезд и не размажет нас. Из осторожности скажем — двадцать восемь минут. Мы можем вбежать сразу после поезда из Франции или как только уедет поезд из Испании — разницы никакой. Двадцать восемь минут.

Эдисон говорил быстро, словно генерал военной кампании, водя пальцем по рисункам: человечкам из палочек, перемешанным с чудовищными локомотивами, неверными расчетами, переписанными несколько раз заново, чтобы учесть каждую деталь.

— Предположим, мы забежим сразу за поездом с французской стороны, помчимся вслед за последним вагоном. Выход в пяти километрах. Рашид утверждает, что взрослый человек без особой физической подготовки, но в форме, в среднем пробежит подобную дистанцию на скорости десять километров в час. Получается, немного поторопившись, он сможет добраться до выхода за двадцать восемь минут. Проблема в том, что мы не знаем ни его веса, ни выносливости. Это значит: чтобы пересечь туннель до того, как поезд въедет с другой стороны, мы должны много тренироваться. Вопросы?

Я поднял руку, отчего остальные заулыбались.

— Если состав пересекает туннель за четыре минуты, почему они пускают поезда каждые полчаса? Вдруг станут пускать чаще?

— Я задал этот вопрос Этьену. Он сказал, так делают из соображений безопасности. Как-то раз испанский стрелочник отошел пописать, а когда вернулся, то был уверен, что поезд из Франции уже прошел, и отправил испанский. Только вот французский состав сломался и застрял в туннеле. Машинист бежал к аварийному телефону на выходе — и не добежал. Туннель старый, ненадежный, построен не по технике безопасности. Тридцать минут позволяют избежать аварии.

Проныра покачал головой.

— Это все замечательно. Допустим, мы не раскрасим нос локомотива. Что нас ждет в Испании?

Об этом я знал благодаря Розе.

— Там никто не будет нас искать. Мы спрячемся, станем подрабатывать до совершеннолетия, а потом — свобода.

— Ну что, кто бежит? — спросил Данни у присутствующих.

Я поднял руку. Момо повторил за мной. Проныра долго размышлял, но в итоге кивнул. Безродный уже несколько минут тянул вверх обе руки.

— Тебя не возьмем, — ответил Данни. — Ты слишком маленький.

— Мне уже десять! Вы же не гады и не бросите меня здесь!

— Если хочешь сдохнуть… Мне плевать. Это твой выбор.

Эдисон встал на колени перед Безродным.

— Послушай, Данни прав. Ты не сможешь бежать так быстро. Мы сами не уверены, что получится. К чему тебе там погибать? А если останешься здесь, будешь шефом Дозора, наберешь новеньких и расскажешь всем легенду о нас. Что думаешь?

Безродный задумался, с самодовольным видом пожевывая губу.

— Шеф Дозора, ага… — Он выпятил грудь: — Согласен. Но можно мне тренироваться вместе с вами?

— Если хочешь.

— Сбежим, как только будем готовы, — заключил Данни. — И последнее: оказавшись в туннеле, даже не думайте останавливаться. Ни на секунду. Ни чтобы отдышаться, ни чтобы помочь другому. Двум мужчинам не обязательно погибать, когда можно ограничиться одним. Помните наш девиз.

Мы сложили ладони в центре. Под влажным синим потолком раздалась клятва:

— Каждый сам за себя.

Даже если Рашид и удивился, когда мы заявили, что хотим бегать больше, то виду не подал. В прошлом больше похожие на праздные шатания, уроки физкультуры превратились в занятия, требующие максимальной концентрации. Мы стискивали зубы, бледнели от напряжения, теряли сознание под открытым небом и наблюдали, как с каждым днем становимся шире в плечах. Ко всеобщему удивлению, Момо оказался самым способным. Я не знаю, за какой мечтой он гнался: может, сквозь ржавую решетку мрачного двора он видел пустынные пляжи Алжира или смеющуюся девушку — она пряталась и завлекала его все дальше и дальше, туда, где песок окрашивается в лиловый цвет. Момо бежал без всяких усилий, в то время как я уже на четвереньках расставался с завтраком. Данни гнался за разумом, покинувшим его тело. Проныра, Эдисон и я старались изо всех сил. Безродный мчался за нами и кричал: «Подождите меня, ну подождите!» Мы поднимались по лестницам, перепрыгивая ступеньки. Ночью Данни будил нас отжиматься, приседать и делать выпады. Приют сумел то, с чем не справился мой учебник физкультуры. В начале июля тысяча девятьсот семидесятого года после нескольких недель в таком ритме я перестал узнавать себя в зеркале после душа — я превратился в атлета.

Несмотря на все усилия, мы развивали скорость максимум в восемь километров в час на дальних дистанциях. Только Момо подбирался к одиннадцати. Данни ругал нас по ночам. Проныра проворачивал сделки и одаривал шоколадными батончиками ребят, работающих на кухне, чтобы те доставали нам провизию. Мы ужинали дважды: в трапезной и в постели. После тренировок больше не тошнило. Наполнившись силой и окрепнув, мышцы требовали больше. Иногда