Ксения Курякова - Небо закрывается на ночь

- Я тоже много ругаюсь и ору на него, когда никого рядом нет. Но он, по-моему, только ожесточается. Пороть? Не решаюсь. Не женское это дело.

- Надо с кем-то советоваться. Не знаю, какой Макаренко должен воспитывать этого ребенка, - говорит бабулечка.

За окном Степка лепит на машкину кисть пластырь.

- У нее "бандитская пуля", - кричит он.

Это из их семейного фольклора. Авторство принадлежит бабулечке. Все повреждения на детском тельце она всегда шутливо обзывала "бандитскими пулями".

Далее мама видит, что надо бежать вытирать машкину попку. В этот раз дочь успела добежать.

Володя возмущен тем, что его поместили в кроватку, и начинает упражнять свои голосовые связки.

В дальнем конце огорода есть яма, куда обычно выливается содержимое детских горшков. Будущее удобрение. Дорожка туда ведет узкая. Мама носится по ней, как цирковая лошадь. Туда еще шагом, а обратно галопом. Под вой володиной сирены. Бабулечка всякий раз отвлекается от своего огородного труда, чтобы проследить ее бег до конца. Не грохнется ли где-нибудь, споткнувшись. Бабуля продолжает работать, размышляя о том, что дочь ее, тридцати лет от роду, мать троих детей, внешне похожа на "синий чулок". Неухоженная, худосочная. Ни высоких каблуков, ни макияжа, ни украшений. Даже сережки перестала носить, когда заболела. Одевается во все темное, как монашка.

Володя спит, наконец. Остальные на речке. Мама переживает очередной публичный скандал. Хорошо, что публики немного.

Чуть позже она рвет голыми руками длинные плети крапивы. Пусть ей тоже будет больно. Ее вина, что сын такой.

Сердце гулко стучит. Степан брошен на кровать. Штаны стянуты. Мытье под холодным краном просто материнская ласка по сравнению с этой гестаповской сценой.

Мама крупными шагами меряет свою "беговую дорожку". Руки дрожат. Прислушивается к тому, что происходит в доме. Что он там делает?

Появляется на крыльце Степка с зареванным лицом, веником и большим совком, куда сметены все последствия недавней порки.

- Куда выбросить?

Так жалобно. Они с мамой идут в дом, в свою комнату. Там мама берет в руки молитвослов.

За ужином сын уже сидит.

- Мам, никакого пластыря не хватит, чтобы залепливать такие "бандитские пули". Но, кажется, и так прошло.

x x x

Утро темное, холодное. В такую погоду бабулечка с особым трепетом наблюдает в окно, как ее безжалостная дочь полощет под краном младенца. "Измывается. Другого слова не подберешь. Хоть бы с ребенком на руках так не носилась", - думает она.

Мама с голым Володей врывается на веранду и далее следует в детскую. Через несколько минут все, наконец, за столом.

- Съешь, пожалуйста, мою кашу. Она опять с подсолнечным маслом, говорит бабулечка.

- Ой, я забыла, что ты не любишь.

Мама с готовностью принимается за вторую порцию овсянки, сваренной на воде. За детьми доедать не приходится. Они такую, как ни странно, любят.

- Тебе намазать бутерброд, или у тебя сегодня пятница? - обращается к маме бабулечка.

- Я с сухариком.

Мама жует, раздумывая, чем бы ей развеять дурное бабулечкино настроение.

- А неплохая картинка получилась.

Ничего лучшего не придумала, как похвалить себя. На стене висит в скромной бумажной рамочке маленький пейзажик. На первый взгляд даже кажется, что это писано маслом. А это пластилин, тонко размазанный по обычной картонке. Чистейший плагиат. Два года назад она увидела подобное произведение у одной своей дачной знакомой. В результате в то лето ни краски, ни карандаши не находили у них своего применения. Мама, Степка и Марья мазали пластилином по всем плотным картонным поверхностям, какие попадались им под руку.

- Это в стиле постимпрессионизма, - блещет мама эрудицией.

Она уже собирается сравнить свое пластилиновое детище с Гогеном, как по оконным стеклам начинает барабанить дождь. Мама, передав из рук в руки Володю, бежит на улицу срывать с веревки почти высохшие пеленки.

- Одна туча включается, другая выключается, - задумчиво изрекает Степка, отхлебывая какао.

Мама вскоре опять за столом.

- Ты у нас теперь горшечных дел мастер, - мрачно произносит бабулечка. - Какой там импрессионизм.

- А ведь сегодня дядьдимин день рождения! - вдруг восклицает мама. Сколько же ему стукнуло?

- Тридцать семь, - еще мрачнее говорит бабулечка. - Утром отошли воды, а муж пошел себе на работу, решил, что я и сама справлюсь. Пешком двадцать минут шла в роддом.

- У тебя, бабуль, целых трое детей! - удивляется Степка. - Тетя Лена, дядя Дима и мама.

- Но у меня же был второй брак, - словно оправдывается бабулечка.

- А что это - брак?

- А ничего хорошего. Брак в работе - позор, как говорили на производстве.

- А ты ведь была против Володи,- Степка не страдает деликатностью.

Тут уж бабулечка совсем темнеет лицом. Вспоминает, в каком шоке была, когда узнала, что дочь, только год назад прошедшая последний курс химиотерапии, опять ждет ребенка.

- Я была не против Володи, а против решения папы с мамой.

Мама понимает, что теперь лучше разойтись подобру-поздорову, и с грохотом начинает собирать со стола посуду. Бежит мыть.

Бабулечка отправляется заниматься трудотерапией. Особенно хорошо помогает ей работа в теплице, с помидорами. И дождь - не помеха.

Мама принимается за стирку. Среди пеленок рука нащупывает что-то твердое. Выуживает из воды взмокшую тапочку. Ничего себе! Бабулечка выглядывает из теплицы.

- Да выброси ты ее. Все равно рваная.

Далее по расписанию магазин. Мама берет Степку, сумку, кошелек, список необходимых продуктов. Идут. Их обгоняет на велосипеде соседский Колька четырнадцати лет. Тоже в магазин. Остаток пути мама идет одна. Степка укатил на колькином багажнике.

Прибыв на место, мама застает сына, оживленно беседующим с местной продавщицей.

- А зовут-то тебя как?

- Степан.

- А...Ну ничего. Не имя красит человека, а человек имя.

- Мам, дай мне на две шоколадки. Я сам куплю.

- А вторую кому? - спрашивает продавщица.

- Марье. Сестре, - отвечает Степа.

- Да у тебя еще и сестра есть?! В наше время двоих детей поднять! горько качая головой, говорит сердобольная женщина.

Мама поспешно начинает зачитывать свой список.

- Два десятка яиц, пожалуйста, - говорит она, улыбаясь. Наверное, ее рассмешила надпись: "яйцо куриННое".

Простая деревенская женщина ужасается огромному количеству детей. Двое! Тут у них в деревне такая жизнь, что особо не нарожаешь. Ни денег, ни мужиков нормальных. Хорошо еще, что Степа не стал уточнять, что их на самом деле трое. Он ведь себя к детям не относит. Одна из его постоянных игр состоит в том, что он исполняет роль мужа, главы семейства. Эдакого командира-начальника.

- Ты, мам, будешь жена, я - муж, а Маша - наш сыночек, - заявил он когда-то.

А недавно он заметил, что им с мамой очень повезло со вторым ребенком. Это о Володе.

Маме даже приходилось краснеть, когда Степан громко и повелительно окликал ее на улице: "Жена"!

- А хлеба в магазине нет. Ну, ладно. Вечером напечем лапериков и устроим сабантуй в честь дядьдиминого дня рождения.

Бабулечка весь день занята. Ей недосуг. Мама же, набегавшись вдоволь, засыпает после обеда раньше своих детей.

- Мама! Ма-а-ам!!! - тревожно зовет ее Степа.

- Ну что ты орешь? Я сплю.

- Если ты решила уснуть, то так и предупреди: "Не разговаривайте со мной, я уже сплю". А то мне кажется, что тебя убили из снайперской винтовки с глушителем.

Вскоре бабушке приходится прервать процесс консервирования огурцов на самом интересном месте. Проснулся на улице Володя. Минуты две уходит на расталкивание разоспавшейся мамаши.

- И когда ты кончишь читать по ночам?

- Я вот уже две ночи безмятежно и безкнижно сплю, - бормочет лениво мама.

- Не выражайся, - бросает ей, убегая к огурцам, бабулечка.

Мама плетется к коляске. Просыпаются остальные дети. Они все выставлены бабулечкой из дома.

Степка то и дело наведывается на кухню посмотреть, что там происходит.

- Уйди, окаянный. Тут кипяток!

- Бабуль, а у меня волдырь вздулся от ожога. Дай иголку, чтобы проткнуть.

- Ты что, издеваешься? У меня непрерывный процесс. Уйди...Два.Три...Уйди, говорю. Четыре, - бабуля бросает в банку соль чайной ложкой.

Ничего не остается, как все-таки удалиться. Степка роет яму небольшой лопатой на краю огорода.

- Чем больше из нее берешь, тем больше она становится, - говорит ему мама.

- Это что, загадка?

- Да. Отгадай.

- Сдаюсь.

Мама смеется. А Степан этого не любит.

- Загадай что-нибудь другое, - говорит уязвленный сын.

- Висит груша, нельзя скушать.

- Сторож?

- Почему сторож?

- Ну, он ее охраняет, потому и нельзя.

- Нет, неправильно.

- Тогда, может, это огрызок?

А Машка тянет маму водить хоровод вокруг воткнутой в землю палки. У нее своя любимая игра. "В елочку".

- Этот прут совсем не похож на елочку, - пробует отказаться мама.