Савченко - Лариса Мондрус

Программа Мондрус состояла из популярных песен ее кумиров - Лолиты Торрес, Имы Сумак, Ива Монтана. Особенно она любила выдавать на сцене модуляции в стиле Лолиты Торрес из фильма "Возраст любви". В поисках подходящего незатасканного отечественного репертуара ей много помогала Дина Петровна. Где-то она раздобыла для своей ученицы чудесную песенку "Мадагаскар". Всегда шумливая рижская молодежь мгновенно замирала, когда Лариса Мондрус с печалью в голосе начинала петь:

Есть в Индийском океане остров,

Название его - Мадагаскар.

Томми, негр саженного роста,

На клочке той суши проживал.

В лодку к белой Дженни он садился,

Когда закат над морем догорал.

Тихий голос над водой струился,

Это негр тихонько напевал:

"Мадагаскар, страна моя,

Здесь, как и всюду, придет весна.

Мы тоже люди, мы тоже любим,

Хоть кожа черная у нас, а кровь красна..."

Дине Петровне мечталось, что ее Ларочка непременно будет учиться в консерватории. Она даже представила Мондрус профессору Александру Вилюманису, известному баритону, солисту Латвийского оперного театра. Он вел в консерватории вокальный класс. Прослушав Ларису, профессор выразил удовлетворение: "Голос не сильный, но очень музыкальный. После школы я могу взять ее в класс оперетты".

Юная певица была несколько обескуражена таким предложением. Интуитивно Лариса ощущала, что оперетта не ее стихия - там партнеры, дуэты, ансамблевое пение, а ей виделась эстрада, где в свете юпитеров она будет царствовать единолично, где любовь и аплодисменты публики будут предназначаться только ей одной.

- Когда я пела "Мадагаскар", люди плакали,- вспоминала Мондрус.- И я вдруг осознала, что могу из любого текста, если в нем есть хоть капля чувства, сделать нечто важное и заставить зал слушать меня. Я никогда не начинала выступлений с песен типа "Эх, валенки, да валенки", а наоборот старалась сфокусировать внимание публики с заведомого "пьяно". И если ставила задачу поведать слушателям трогательную историю и заставить их уронить слезу, то мне это удавалось практически всегда.

Популярность Мондрус росла. В 22-ю школу уже наведывались профессиональные музыканты, рыщущие по городу в поисках халтурки. Иногда на школьных вечерах выступал даже со своими лабухами известный в Риге джазист Зигурдс Резевкис. Ребята играли культовый "Караван" и другие самые модные эстрадные шлягеры. А уж аккомпанировать Ларисе Мондрус, когда она пела на чистейшем польском "Ах, сердце мое, пик-пик-пик..." или на английском "Бринь бэк, бринь бэк, о бринь бэк, май бони ту ми" было для них сплошным удовольствием. Солистка демонстрировала настоящий западный стиль - это вам не то что рижский дуэт сестер Вамбуте, чья так называемая популярность ограничивалась рамками сугубо "официальной" эстрады.

Удивительно и другое. Образцовая 22-я школа умудрялась найти деньги, чтобы заплатить "бэнду" Резевкиса как раз за то, что он своей музыкой идеологически "растлевал" молодежь, выбивая синкопами из неокрепших юнцов советское мировоззрение. А ведь оно с таким трудом вдалбливалось в головы учащихся. Один такой вечер, да еще с участием Ларисы Мондрус,- и год учебы насмарку.

Ловлю себя на мысли, что до сих пор ничего не сказал об окружении Ларисы, имея в виду ее сверстников. Без этого у читателя может сложиться впечатление, что друзей она не имела, а одноклассники старались держаться от "звезды" на расстоянии. Все с точностью до наоборот - Мондрус была душой любой компании, отсутствием особого внимания со стороны мальчиков тоже не страдала.

По соседству с Мацлияками, на улице Лачплеша, проживала семья Лекухов. Их дети, Элик и Дина, с ранних лет проводили с Ларисой время в одном дворе. Вместе играли, росли и взрослели. В 1968 году Лекухам удалось, что было еще весьма экстраординарно, добиться эмиграции, и они уехали в Штаты. "Семидесятники", ловившие втихаря на своих "Спидолах" запретные радиостанции, помнят, наверное, долгожданную, прорывавшуюся сквозь помехи фразу: "Вы слушаете "Голос Америки", у микрофона Авива Лекух..." Это начинала свой обзор жена Элика, друга детства и юности Ларисы Мондрус.

Другим близким человеком, лучшей подружкой Ларисы была ее одноклассница Рая Губкина, сыгравшая прямо-таки историческую роль в жизни моей героини. Начну с того, что она научила Ларису целоваться - занятие в юности очень и очень важное. В десятом классе за Мондрус пытался ухаживать ее сосед по парте Рафа Черняк, маленький уродливый мальчик, похожий на карлика. Он был настырен, как молодой Пушкин, ходил за Ларисой по пятам, посвящал ей стихи, подбрасывал записки с признаниями. Она злилась и не отвечала ему. Извечная коллизия прекрасного и безобразного.

В ДК строителей, где Лариса занималась в театральной студии, ею увлекся юноша "со стороны" и отнюдь не школьник - Марик Цуканов. Он-то вызывал симпатию у Мондрус, и она постаралась, чтобы Марик обратил на нее внимание. Не зря говорят: не мы выбираем, а нас выбирают. Несколько встреч, кино, мороженое, танцплощадка... Что дальше? Наконец, перед очередным свиданием Рая Гуткина озадачила Ларису:

- Пора вам начать целоваться. Ты умеешь это делать?

- Не-ет,- растерялась Лариса,- не пробовала.

- Тогда я тебя научу. Садись и смотри. Ты открываешь рот... вот так... и прижимаешься губами к его губам. Понятно?

- Ага.

- А языком упираешься в его язык.

- А если он не будет языком?

- Не переживай, будет. Он уже не мальчик.

Когда явился Марик, Гущина усадила его рядом с Ларисой и без стеснения принялась дирижировать:

- Так, начинайте.

Для наглядности она даже сама открыла рот, показывая своим "подопытным", что надо делать. Марик чуточки опешил от бесцеремонности подруги.

- Сначала у нас получился такой детский, совершенно невинный поцелуйчик,- смеясь рассказывала мне Лариса.- Прямо как в детском саде. А когда я нечаянно раскрыла рот, этот Цуканов так впился в меня, устроил такой засос, что сперло дыхание и закружилась голова... С Мариком я дружила года два, но близости у нас не возникло. Мама мне твердила: "Лара, никаких отношений, сперва нужно закончить школу". И я следовала ее наказу - таково было мое воспитание.

Мондрус заканчивала одиннадцатилетку, и на горизонте замаячил вопрос: что делать дальше? Помните, как в том стихотворении Маяковского:

У меня растут года

будет мне семнадцать,

Где работать мне тогда,

чем заниматься?..

В Риге построили завод полупроводников, и отчим уцепился за сей факт:

- Вот, Ларочка, куда тебе нужно определяться. Пойдешь трудиться будут деньги, мы вечно тебя кормить не сможем. А там девочки работают на конвейере, в белых халатиках, все красиво, чисто...

О какой-то артистической перспективе для дочери Гарри Мацлияк не помышлял. Считал, что девичьи увлечения пройдут сами собой.

Мама советовала поступать в иняз. Лариса склонялась к тому же, прикидывая, что, если она каким-то чудесным способом не попадет сразу на профессиональную сцену, то делать нечего - придется уповать на запасной вариант, идти в институт. Любимой школьной учительницей была для нее преподавательница английского языка Фаина Валентиновна, знавшая свод предмет в совершенстве. Лариса трепетно относилась к ее урокам и потому преуспела в английском на порядок выше, нежели одноклассники.

Пока продолжались раздумья, в ситуацию вмешалась энергичная Губкина. Она позвонила своей приятельнице - молодой, но уже вышедшей в "примы" балерине из оперного театра: "У меня есть безумно талантливая подружка Лариса Мондрус. Ты еще услышишь это имя. Она потрясающе поет. Нельзя ли ее куда-нибудь пристроить? Может, у тебя есть адрес какого-нибудь композитора, который сумел бы ей помочь?.."

Такой человек, к счастью, нашелся. Всех рижских композиторов условно можно было разделить на две категории: "этаблированных" то есть уже получивших определенное признание, и тех, кто еще пытался проникнуть в элитный круг. К последним принадлежал некто Хвойницкий, сочинитель средней руки, но с большими претензиями. Мондрус оказалась для него сущей находкой. Он вручил ей пачку нот с песнями, которых никто не пел, и заставил выучить под рояль: "Я хочу показать их в Рижском эстрадном оркестре". Так Лариса впервые услыхала название ансамбля, с которым - она еще не ведала того начнется ее профессиональная карьера.

Песня Хвойницкого ей откровенно не понравились, но отступать было некуда. Эти спесивые авторские амбиции под лозунгом "пой, что дают, а не то, что хочешь" сопровождали ее долго, может быть, всю творческую жизнь. Стоило ей познакомиться с каким-нибудь композитором - будь то Эдди Рознер в Москве или Ральф Зигель в Германии,- как маэстро сразу предлагал в качестве "обязаловки" образцы своего сочинительства. Но Хвойницкий в тот момент доказал и свою полезность. На очередную встречу с Мондрус он пригласил директора Рижского эстрадного оркестра Яшу Штукмейстера, человека доброго, знающего и с собачьим нюхом на новые таланты. После прослушивания Штукмейстер сказал Ларисе: