Лев Толстой - Сказки, басни, были и рассказы

Я пошёл к матери и говорю:

– Ma, как его зовут?

Мать говорит:

– Так же, как тебя.

Мальчик был худой; ножки, ручки у него были тоненькие, и он всё кричал. Когда ни проснешься ночью, он всё кричит, а мамушка всё баюкает, припевает. Сама кряхтит, а всё поёт.

Один раз ночью я проснулся и слышу – мать плачет. Бабушка встала и говорит:

– Что ты, Христос с тобой!

Мать говорит:

– Мальчик помер.

Бабушка зажгла огонь, обмыла мальчика, надела чистую рубашечку, подпоясала и положила под святые. Когда рассвело, бабушка вышла из избы и привела дядю Нефёда. Дядя принёс две старенькие тесинки и стал делать гробик. Сделал маленькое домовище и положил мальчика туда. Потом мать села к гробику и тонким голосом стала причитать и завыла. Потом дядя Нефёд взял гробик под мышку и понёс хоронить.

Только у нас и было радости, как мы няньку отдавали замуж. Приехали к нам раз мужики и принесли с собой ковригу хлеба и вина. И стали подносить своё вино матери. Мать выпила. Дядя Иван отрезал ломоть хлеба и подал ей. Я стоял подле стола, и мне захотелось хлебушка.

Я нагнул мать и сказал ей на ухо. Мать засмеялась, а дядя Иван говорит:

– Что он, хлебца? – и отрезал мне большой ломоть.

Я взял хлеб и ушёл в чулан. А нянька сидела в чулане. Она стала меня спрашивать:

– Что там мужики говорят?

Я сказал:

– Вино пьют.

Она засмеялась и говорит:

– Это они меня сватают за Кондрашку.

Потом собрались играть свадьбу. Все встали рано. Бабушка топила печку, мать месила пироги, а тётка Акулина мыла говядину.

Нянька нарядилась в новые коты[2], надела сарафан красный и платок хороший и ничего не делала. Потом, когда истопили избу, мать тоже нарядилась, и пришло к нам много народу – полная изба.

Потом подъехали к нашему двору три пары с колоколами. И на задней паре сидел жених Кондрашка в новом кафтане и в высокой шапке. Жених слез с телеги и пошёл в избу. Надели на няньку новую шубу и вывели её к жениху. Посадили жениха с невестой за стол, и бабы стали их величать. Потом вылезли из-за стола, помолились Богу и вышли на двор. Кондрашка посадил няньку в телегу, а сам сел в другую. Все посажались в телеги, перекрестились и поехали. Я вернулся в избу и сел к окну ждать, когда свадьба вернётся. Мать дала мне кусочек хлебца; я поел, да тут и заснул. Потом меня разбудила мать, говорит:

– Едут! – дала мне скалку и велела сесть за стол.

Кондрашка с нянькой вошли в избу и за ними много народа, больше прежнего. И на улице был народ, и все смотрели к нам в окна. Дядя Герасим был дружкою[3]; он подошёл ко мне и говорит:

– Вылезай.

Я испугался и хотел лезть, а бабушка говорит:

– Ты покажи скалку и скажи: а это что?

Я так и сделал. Дядя Герасим положил денег в стакан и налил вина и подал мне.

Я взял стакан и подал бабушке. Тогда мы вылезли, а они сели.

Потом стали подносить вино, студень, говядину; стали петь песни и плясать. Дяде Герасиму поднесли вина, он выпил немного и говорит:

– Что-то вино горько.

Тогда нянька взяла Кондрашку за уши и стала его целовать. Долго играли песни и плясали, а потом все ушли, и Кондрашка повёл няньку к себе домой.

После этого мы стали ещё беднее жить.

Продали лошадь и последних овец, и хлеба у нас часто не было. Мать ходила занимать у родных. Вскоре и бабушка померла.

Помню я, как матушка по ней выла и причитала:

– Уже родимая моя матушка! На кого ты меня оставила, горькую, горемычную? На кого покинула своё дитятко бессчастное? Где я ума-разума возьму? Как мне век прожить?

И так она долго плакала и причитала.

Один раз пошёл я с ребятами на большую дорогу лошадей стеречь и вижу – идёт солдат с сумочкой за плечами. Он подошёл к ребятам и говорит:

– Вы из какой деревни, ребята?

Мы говорим:

– Из Никольского.

– А что, живёт у вас солдатка Матрёна?

А я говорю:

– Жива, она мне матушка.

Солдат поглядел на меня и говорит:

– А отца своего видал?

Я говорю:

– Он в солдатах, не видал.

Солдат и говорит:

– Ну, пойдём, проводи меня к Матрёне, я ей письмо от отца привёз.

Я говорю:

– Какое письмо?

А он говорит:

– Вот пойдём, увидишь.

– Ну, что ж, пойдём.

Солдат пошёл со мной, да так скоро, что я бегом за ним не поспевал. Вот пришли мы в свой дом. Солдат помолился Богу и говорит:

– Здравствуйте!

Потом разделся, сел на конник и стал оглядывать избу и говорит:

– Что ж, у вас семьи только-то?

Мать оробела и ничего не говорит, только смотрит на солдата. Он и говорит:

– Где ж матушка? – а сам заплакал.

Тут мать подбежала к отцу и стала его целовать. И я тоже взлез к нему на колени и стал его обшаривать руками. А он перестал плакать и стал смеяться.

Потом пришёл народ, и отец со всеми здоровался и рассказывал, что он теперь совсем по билету вышел.

Как пригнали скотину, пришла и нянька и поцеловалась с отцом. А отец и говорит:

– Это чья же молодая бабочка?

А мать засмеялась и говорит:

– Свою дочь не узнал.

Отец позвал её ещё к себе и поцеловал и спрашивал, как она живёт. Потом мать ушла варить яичницу, а няньку послала за вином. Нянька принесла штофчик, заткнутый бумажкой, и поставила на стол. Отец и говорит:

– Это что?

А мать говорит:

– Тебе вина.

А он говорит:

– Нет уж, пятый год не пью; а вот яичницу подавай!

Он помолился Богу, сел за стол и стал есть. Потом он говорит:

– Кабы я не бросил пить, я бы и унтер-офицером не был, и домой бы ничего не принёс, а теперь слава Богу.

Он достал в сумке кошель с деньгами и отдал матери. Мать обрадовалась, заторопилась и понесла хоронить.

Потом, когда все разошлись, отец лёг спать на задней лавке и меня положил с собой, а мать легла у нас в ногах. И долго они разговаривали, почти до полуночи.

Потом я уснул.

Поутру мать говорит:

– Ох, дров-то нет у меня!

А отец говорит:

– Топор есть?

– Есть, да щербатый, плохой.

Отец обулся, взял топор и вышел на двор. Я побежал за ним.

Отец сдёрнул с крыши жердь, положил на колоду, взмахнул топором, живо перерубил и принёс в избу и говорит:

– Ну, вот тебе и дрова, топи печь; а я нынче пойду – приищу купить избу да лесу на двор. Корову также купить надо.

Мать говорит:

– Ох, денег много на всё надо.

А отец говорит:

– А работать будем. Вон мужик-то растёт! – отец показал на меня.

Вот отец помолился Богу, поел хлебца, оделся и говорит матери:

– А есть яички свежие, так испеки в золе к обеду. – И пошёл со двора.

Отец долго не ворочался. Я стал проситься у матери за отцом. Она не пускала. Я хотел уйти, а мать не пустила меня и побила. Я сел на печку и стал плакать.

Тут отец вошёл в избу и говорит:

– О чём плачешь?

Я говорю:

– Я хотел за тобой бечь, а мать меня не пустила, да ещё побила, – и ещё пуще заплакал.

Отец засмеялся, подошёл к матери и стал её бить нарочно, а сам приговаривал:

– Не бей Федьку, не бей Федьку!

Мать нарочно будто заплакала, отец засмеялся и говорит:

– Вот вы с Федькой какие на слёзы слабые, сейчас и плакать.

Потом отец сел за стол, посадил меня с собой рядом и закричал:

– Ну, теперь давай нам, мать, с Федюшкой обедать: мы есть хотим.

Мать дала нам каши и яиц, и мы стали есть. А мать говорит:

– Ну, что же, – иструб?

А отец говорит:

– Купил: восемьдесят целковых, липовый, белый, как стекло. Вот дай срок, мужикам купим винца, они мне и свезут воскресным делом.

С тех пор мы стали хорошо жить…

У одного караульщика была жена и двое детей – мальчик и девочка. Мальчику было семь лет, а девочке было пять лет. У них была лохматая собака с белой мордой и большими глазами.

Один раз караульщик пошёл в лес и велел жене не пускать детей из дома, потому что волки всю ночь ходили около дома и бросались на собаку.

Жена сказала:

– Дети, не ходите в лес, – а сама села работать.

Когда мать села работать, мальчик сказал своей сестре:

– Пойдём в лес, я вчера видел яблоню, и на ней поспели яблоки.

Девочка сказала:

– Пойдём.

И они побежали в лес.

Когда мать кончила работать, она позвала детей, но их не было. Она вышла на крыльцо и стала кликать их. Детей не было.

Муж пришёл домой и спросил:

– Где дети?

Жена сказала, что она не знает.

Тогда караульщик побежал искать детей.

Вдруг он услыхал, что визжит собака. Он побежал туда и увидал, что дети сидят под кустом и плачут, а волк сцепился с собакой и грызёт её. Караульщик схватил топор и убил волка. Потом взял детей на руки и побежал с ними домой.

Когда они пришли домой, мать заперла дверь, и они сели обедать. Вдруг они услыхали, что собака визжит у двери. Они вышли на двор и хотели впустить собаку в дом, но собака была вся в крови и не могла ходить. Дети принесли ей воды и хлеба. Но она не хотела ни пить, ни есть и только лизала им руки. Потом она легла на бок и перестала визжать. Дети думали, что собака заснула; а она умерла.