Наталья Баранская - Неделя как неделя

Но я поверила и теперь стала видеть девочку, светленькую и голубоглазую, как Дима (Котя каштановый, кареглазый - в меня). Девочка бегала в коротенькой юбочке, трясла смешными косичками, качала куклу. Дима сердился, когда я рассказывала ему, что вижу, и мы поссорились.

Подошел самый крайний срок. Был у нас решительный разговор. Я сказала: "Не могу я убивать свою дочку только потому, что нам будет труднее жить",и заплакала. "Не реви ты, дуреха, ну рожай, если ты такая безумная, но вот увидишь - родишь второго парня! - Тут Дима осекся, долго смотрел на меня молча и, хлопнув ладонью по столу, вынес резолюцию: - Итак, решено рожаем; хватит реветь и спорить.- Он обнял меня.- А что, Олька, второй мальчик - это тоже неплохо... Косте в компанию". Но родилась Гулька и была сразу такая хорошенькая - беленькая, светленькая, до смешного похожая на Диму.

Мне пришлось уйти с завода, где я работала всего полгода (с Котькой я уже просидела дома год, чуть диплома не лишилась). Дима взял вторую работу - преподавать в техникуме на вечернем. Опять мы считали копейки, ели треску, пшено, чайную колбасу. Я пилила Диму за пачку дорогих сигарет, Дима корил меня тем, что не высыпается. Котю опять отдали в ясли (с двумя я одна не могла управиться), а он постоянно болел и больше был дома.

Выбирала ли я такое? Нет, конечно, нет. Жалею ли я? Нет, нет. Об этом даже говорить нельзя. Я так люблю наших маленьких дурачков.

И я спешу - скорей, скорей к ним. Я бегу, сумки с продуктами мотаются и бьют меня по коленкам. Я еду в автобусе, а на моих часах уже семь. Вот они уже пришли... Только бы Дима не давал им напихиваться хлебом, не забыл поставить на газ картошку.

Я бегу по тропкам, пересекая пустыри, взлетаю по лестнице... Так и есть - дети жуют хлеб, Дима все забыл, он углубился в технические журналы. Зажигаю все конфорки: ставлю картошку, чайник, молоко, бросаю на скороводку котлеты. Через двадцать минут мы ужинаем.

Мы едим много. Я вообще первый раз за день по-настоящему. Дима после столовой тоже не очень сыт. Ребята - кто их знает, как они ели.

Детей размаривает от горячей и обильной еды, они уже подпирают щеки кулаками, глаза заволакивает сном. Надо тащить их быстро в ванну под теплую струю, класть в кроватки. В девять они уже спят.

Дима возвращается к столу. Он любит спокойно напиться чаю, посмотреть газету, почитать. А я мою посуду, потом стираю детское - Гулькины штанишки из яслей, грязные передники, носовые платки. Зашиваю Котькины колготки, вечно он протирает коленки. Готовлю всю одежду на утро, собираю Гулькины вещи в мешочек. А тут Дима тащит свое пальто - в метро ему опять оторвали пуговицу. Еще надо подмести, выбросить мусор. Последнее - обязанность Димы.

Наконец все переделано, и я иду принимать душ. Я это делаю всегда, даже если мне дурно от усталости. В двенадцатом часу я ложусь. Дима уже приготовил постель на нашем диване. Теперь он идет в ванную. Уже закрыв глаза, я вспоминаю, что опять не пришила крючок к лифчику. Но никаким силам не вытащить меня из-под одеяла.

Через две минуты я сплю. Я еще слышу сквозь сон, как ложится Дима, но не могу открыть глаза, не могу ответить на какой-то его вопрос, не могу поцеловать его, когда он целует меня... Дима заводит будильник, через шесть часов эта адская машина взорвется. Я не хочу слышать скрежета часовой пружины и проваливаюсь сквозь диван в глубокий, темный и теплый сон.

Среда.

После вчерашнего "базара" всем как-то неловко, все подчеркнуто вежливы и сосредоточенно работают.

Я беру дневник испытаний и ухожу в электролабораторию, где меня ждет Люська. Она уже на месте. Кокетничает с новым лаборантом, ахает и охает, глядя на устрашающие надписи "ОПАСНО! ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ!", как будто видит в первый раз.

Здесь мы не хозяйничаем, а только присутствуем. Образцы наши, помещенные еще вчера в термостаты с заданной температурой и влажностью, теперь закладываются в прибор, определяю-щий электрическое сопротивление. Шесть пластинок, одна после другой,- это поверхностное сопротивление, а еще шесть - объемное.

Люська делает вид, что боится - "еще убьет", пятится к двери и как-то незаметно смывается.

Удивляет она меня: руками работает ловко, что ей раз покажут запоминает, но в суть дела вникать не хочет. Я пыталась втянуть ее в расчеты, объяснять формулы. Она говорит: "Я и так все знаю теплостойкость, чтобы трубы не растаяли, искростойкость, чтобы крышу молнией не пробило". Жалеет, что пошла в наш техникум. Очень любит шить, хотела учиться на закройщицу, да боится: "Кто захочет жениться на портнихе".

В перерыв моя очередь делать закупки. Продукты на всех - нелегкое дело. Не только потому, что тяжело тащить. А потому, что тебя непременно будет ругать очередь, хоть и самая маленькая. Купишь колбасу раз, да еще раз, да еще... И начинаются реплики: "Вы что же, для буфета закупае-те?", "Всю квартиру обслуживает, а мы тут стой..." У нас в Москве все всегда спешат. Даже те, кому некуда. Ток спешки заряжает всех подряд. В магазинах лучше всего молчать.

С видом угрюмым и замкнутым покупаю я в гастрономическом отделе три полкило масла, шесть бутылок молока, три - кефира, десять плавленых сырков, два кило колбасы и дважды по триста граммов сыра. Очередь сносит это терпеливо, но под конец кто-то вздыхает притворно:

- А все жалуются - денег мало.

Подгружаюсь еще в полуфабрикатах четырьмя десятками котлет и шестью антрекотами. Ничего себе сумочки!

И вот с этими-то сумочками я вдруг сворачиваю со своего пути, петляю между домами и выхожу к стеклянному кубу парикмахерской. У меня еще двадцать минут. Остригусь! Когда-то мне это здорово шло.

Очереди нет. Под свирепую воркотню гардеробщика оставляю свои сумки возле вешалки на полу, поднимаюсь наверх и сразу же сажусь в кресло к моложавой женщине с подбритыми бровями.

- Что будем делать? - спрашивает она и, узнав, что только стричься, поджимает губы.

"Ну, сейчас обкорнает..." Так и есть. Смотрю в зеркало: окороченные волосы топорщатся возле щек, голова как равнобедренный треугольник. Я чуть не плачу, но почему-то даю ей тридцать копеек сверх положенного и спускаюсь одеваться.

Гардеробщик гмыкает и, отклонив мою руку с номерком, кричит:

- Ленька, иди-ка сюда!

Появляется парень в белом халате.

- Вот, Леня,- говорит гардеробщик участливо,- эту девушку наверху подстригли. Ты как, можешь ее произвести?

Леня оглядывает меня хмуро и кивает в сторону пустующих кресел мужского зала. Я не противлюсь - хуже не будет.

- Согласно вашему лицу, предлагаю под мальчика - не возражаете? спрашивает Леня.

- Стригите,- шепчу я и закрываю глаза.

Леня щелкает ножницами, приговаривая что-то свое, поднимая и опуская мою голову легким прикосновением пальцев, потом стрекочет машинкой, взбивает волосы расческой и наконец, сняв с меня простыню говорит:

- Можете открыть.

Открываю глаза и вдруг вижу молоденькую забавную девчонку, улыбаюсь ей, а она - мне. Я смеюсь, Леня тоже. Я гляжу на него и вижу: он любуется своей работой.

- Ну как? - спрашивает он.

- Замечательно, вы просто волшебник!

- Я просто мастер,- отвечает он.

Сунув Лене в карман рубль, я смотрю на часы и ойкаю - уже три часа двадцать минут.

- Опаздываете? - сочувствует Леня.- В следующий раз приходите пораньше.

- Обязательно! - восклицаю я.- Спасибо!

Запыхавшаяся, прибегаю в лабораторию - конечно, обо мне спрашивал шеф. Он в библиоте-ке, просил меня к нему заглянуть. Все ахают, увидев мою голову, но мне некогда, схватив блокнот и карандаш, я вылетаю из комнаты. Я бегу по коридорам и придумываю, что я буду врать шефу, если он спросит, где я была. Потом соображаю: это бесполезно, увидит, все поймет.

Вхожу в читальный зал, он сидит над книгой и пишет.

- Яков Петрович, я, кажется, вам нужна?

- Да, Ольга Николаевна, садитесь.- Взгляд на меня. Шеф улыбается:- Вы очень помолоде-ли, если это можно сказать о женщине вашего возраста... Я хотел вас просить, если не затруднит, перевести мне сейчас страничку,- и он протягивает мне книгу,- а я буду делать заметки.

Я начинаю излагать статью сразу по-русски, но он просит читать английский текст. Кое-что он просит повторить. Вдруг я вижу за стеклянной дверью Люську. Она делает мне какие-то непонят-ные знаки: то будто поворачивает ключ в дверях, то поднимает два расставленных пальца и закатывает глаза. Я отмахиваюсь от нее рукой, неудобно все-таки. Люська исчезает. Но я начинаю беспокоиться - что-то там, видно, случилось. Мы уже доползаем до конца отрывка (и никакая это не страничка, а целых три), но шеф просит повторить все сначала бегло по-русски. А я уже как на иголках мне надо к Вале в механическую, надо узнать, что там у Люськи. Наконец мы кончаем, шеф благодарит, я обрадованно отвечаю "спасибо" и бегу в старое здание.

На площадке первого этажа в старом здании меня поджидает Люська. У нее плохая новость: из самых "наивернейших источников" ей стало известно, что механическая лаборатория на той неделе будет проводить внеочередной заказ.