Вернуться к тебе - Дана Рейнхардт

— Слушайте, я вовсе не хочу вас отвлекать от того, чем вы там вдвоем занимаетесь, но я просто подумал, что Леви стоит об этом узнать. Ко мне после третьего урока подошла — кто бы ты подумал? — красотка Софи Ольсен и спросила, не родственник ли ты того парня, про которого трепался Бауэрс на утреннем собрании.

— Ну и?

— Ну и?! Чувак! Она знает, кто ты такой. И она столько про тебя знает, даже то, что ты со мной дружишь. Я это не к тому говорю, чтобы ты прямо сразу нос задрал, но новость зашибенная. Не каждый день такое услышишь.

С этим не поспоришь.

Когда Перл уходит, я сажусь играть в шахматы с аббой. Мы с ним играем довольно часто, и довольно часто он разделывает меня в пух и прах. Так мы проводим время с отцом, не имея особого желания разговаривать.

Мы играем несколько минут, и вдруг я слышу, как открывается парадная дверь. Перл всегда что-нибудь забывает. Свитер, или рюкзак, или мобильник. Однажды она ухитрилась забыть туфли.

И тут я слышу голос:

— Привет!

Я не сразу понимаю, чей это голос. Он словно бы донесся до меня со дна колодца. Голос моего брата.

Его «привет» звучит немного растерянно, словно бы тот, кто произнес это слово, не уверен, что вошел в свой собственный дом.

Первой около брата оказывается мама. Она не удосужилась переодеться после послеполуденной уборки. Мама крепко обнимает Боаза. Мы с аббой встаем. Из кухни выбегает Дов. Мы все встаем вокруг брата — вернее, вокруг них, потому что мама так крепко прижалась к сыночку, что трудно сказать, где кончается мама и где начинается Боаз. Мы стоим вокруг и пытаемся к парню притронуться, хотя бы к рукаву его куртки. Вдруг я чувствую, как Дов сжимает мое плечо. А потом мы медленно, молча вжимаемся друг в друга. Наша радость, наше облегчение настолько глубоки, что у нас словно бы костей не осталось.

В это мгновение я могу представить, как мы выглядим со стороны. Солдат Возвращается в Любящие Объятия Семьи.

В это мгновение все именно так и обстоит.

В это мгновение я позволяю себе поверить, что все станет так, как было раньше. Он вернулся. Мы вернулись.

Брат три дня не выходит из своей комнаты. В каком-то смысле я его понимаю. Случалось, мне хотелось запереть свою дверь и не открывать ее, ну, разве что только если бы Перл ко мне пришла. Или Цим.

— Чем он там занимается? — спрашивает меня Цим в школьном дворе перед первым уроком.

У него на щеке сахарная пудра от пончика. Я протягиваю руку, чтобы смахнуть пудру. Я понимаю, как это выглядит, но ребята в школе, похоже, и так думают, что мы с Цимом — парочка.

— Не знаю. Господи! А помнишь, как он с нами на скейтбордах гонял? В пустом бассейне? А помнишь ту тетку, возле дома которой был тот бассейн? Как она за нами с шваброй гонялась?

— Ага! С шваброй! С губкой на конце! — Цим хохочет, и сахарная пудра сыплется у него изо рта. — Это было что-то! — выдавливает он со смехом. — Умереть — не встать. А можно мне прийти и повидаться с Боазом? Он ведь… и для меня был вроде старшего брата. И можно сказать, меня научил старшим братом быть.

Младший брат Цима, Питер, это мини-Цим, но при этом он настоящий толстяк.

— Из тебя старший брат получше получился, чем он, Цим.

Цим смотрит на меня так, словно у меня крыша поехала. Терпеть не могу, когда он вот так на меня смотрит. Да понимаю я, я не должен ничего такого говорить, и хотелось бы мне верить, что как раз Циму я такое сказать могу, что уж он-то меня поймет, но даже он не понимает.

Дело не в том, что Боаз — плохой брат. Он никогда не привязывал меня к дереву в нижнем белье, не сбривал мне одну бровь — нет, ничего такого. Он меня кое-чему учил — например, как зарисовать оптические иллюзии и как правильно показывать средний палец. Как-то раз он купил мне книжку про Битлов, и это было вовсе не в мой день рождения. А еще был тот день, когда брат получил водительские права. Он вернулся с экзамена вместе с мамой, вбежал в мою комнату и взволнованно спросил, куда я хочу с ним поехать.

«Куда хочешь, — сказал Боаз. — Отвезу, куда ты хочешь».

«В северный округ», — ответил я. Я выбрал самое далекое место, какое только мог представить: итальянский район Бостона, прямо на берегу океана. Мне было двенадцать. Мне хотелось одного — побыть наедине со своим братом. Ну, может, еще мороженое получить.

«В северный округ, — повторил Боаз. — Заметано».

Я побежал за курткой. Только я успел ее взять, как зазвонил телефон. Это был друг Боаза, кто именно — я не помню. Брат повернулся ко мне, посмотрел на куртку в моей руке и сказал, что ему очень жаль, но в северный округ мы съездим завтра. И мы туда никогда не съездили.

В общем, смотрит на меня Цим так, словно я с катушек съехал. Но он не понимает, в чем дело. Просто не может понять. Несмотря на то что мы с ним родились в один день и он один из двух моих лучших друзей, Цим не знает, каково это — быть младшим братом Боаза.

В этот самый момент мимо проходит Софи Ольсен.

— Привет, Леви! — Она небрежно машет рукой.

— Мать родная, — еле слышно шепчет Цим. — Какая вопиющая несправедливость.

Когда я возвращаюсь домой из школы, я усаживаюсь на полу в своей спальне и слышу шум сливного бачка. Нет, не то чтобы весь дом сотрясается от этого звука, но сегодня это подтверждение того, что Боаз дома. И жив!

Санузел у наших комнат общий. Бывало, Боаз запирал дверь изнутри и забывал отпереть. Я с ума сходил — так хотелось пописать, а в туалет войти не было никакой возможности. Тогда я барабанил в дверь комнаты Боаза, но и она была заперта. А брат писклявым голоском спрашивал: «Кто там?»