Владимир Крупин - Повесть о том, как

Говорил я это, шнуруя ботинки, когда же разогнулся, то оцепенел: Кирсеич, выпучив глаза, показывал пальцем на красный угол, пятился. По дороге он напяливал сетку пчеловода, превраща-ясь вновь в неземного жителя.

- За порог, батюшко, не запнись,- пожалела его баба Маня.

9

Мы с Евланей перешли мостки, рассуждая на тему, намного ли хватит четырехцветной ручки. По дороге осмотрели верши, что-то в одной шевелилось. Пришли в домик. У меня нашелся запасной стержень, решили подсчитать время его работы и умножить на четыре. Евланя взял стержень, выглянул в окно, посмотрел на солнце и стал ходить вдоль стен, рисуя то на обоях, то на газетах, иногда читая вслух заголовки.

- "Не перепотели,- объявлял он,- на вывозке удобрений в колхозе им. Буденного".

- Опять удобрения! - восклицал я. Я готовил еду.- Но в скобках: мы на "вы" или на "ты"?

- Конечно, на "ты",- отвечал Евланя.- Иначе вы меня обижаете.

- Итак,- сказал я.- Пока шахматы не расставлены и лодки у причала, прошу ответа: в письме все правда?

- Все.

- Но тебя же посадят.

- За что?

- Хотя бы за самогонный аппарат. Он есть?

- Есть.

- Так чего мы другое расходуем?

- Он не работал ни секунды. Любая экспертиза подтвердит. У меня тоже нет доверия к водке, я и хотел спасти мужиков, но вначале нужно начать с небольшого. О! Как раз: "Не спеши на поезд счастья". Морально-этическая рубрика. Вот Кирсеич спешит, почему? Он боится умереть, это напрасно.- Он притормозил, вчитываясь: - "По заслугам. Это научит кой-чему дезертиров". Вообще какая жестокость должна быть у того, кто может даровать вечную жизнь? Естественно, земную.

- Ты хоть какие-нибудь цветочки рисуй, узоры, домики, людей,- сказал я, видя, что паутина голубых линий начинает оплетать простенки, иногда и пробегает по низкому потолку.

- Я подчиняюсь неосознанному зову,- отвечал Евланя.- Куда ведет, туда и двигаюсь. "Молодежное кафе: рентабельность или отдых?", "Будни следователей", "Вторая жатва Кубани". Вот куда выводит.

- Но это же все равно замкнутое пространство. Ты же не Лобачевский, в избе не будет треугольника с тремя прямыми углами.

- Иди порисуй,- попросил Евланя.- А то я плохо на ходу думаю. Ты походи, а я подумаю, давать Кирсеичу вечную жизнь или нет.

- Ну и дай, подумаешь, дело. Тут и думать нечего, ходи пока сам дальше, я закуску готовлю. Но ты обязан мне ответить как честный человек, как другу: я понимаю, зачем самогонный аппарат, но осы, пчелы?

- Вывожу новую породу. "Оживший вулкан", "Спасибо тимуровцам". Так давать вечную жизнь Кирсеичу или нет?

- Дай.

- Да мне не жалко. Но почему именно ему? "Почему береза белая?", "Поддержите нас культшефством". Только оттого, что он рядом со мной?

- Дай себе.

- Я уже вечный. "В лесу не осталось ни бревна", "Папа, мама и завод". А тебе дать?

- Нет уж, спасибо. Хватит нам вечного жида и Ларры. Потом, это же пытка - захоронить всех своих родных, видеть исчезновение родов. Нет уж. Вообще надо, чтоб менее выносливые мужчины отчаливали раньше женщин.

- А как твою хозяйку зовут?

- Да я еще и толком-то не понял. Не ходи вокруг да около. То есть буквально - ходи, рисуй, но на словах не откручивайся. Итак, первое: осы?

- Отвечу враз. Походи за меня. Обмотай только чем-нибудь, а то гнется. О! "Нет заботы о коне", "Письмо позвало в дорогу".

Я взял у него стержень и стал рисовать, слоняясь вдоль стен. Евланя передохнул.

- Это просто. Ты уже понял, что есть такая порода людей, что чем больше лет, тем больше обижены. Почему? В обиде, что им не воздали по заслугам, хотя за что боролись, на то и напоро-лись.- Он закинул ногу на ногу.- Таков Кирсеич. Я его изучаю и, как ты понял, даровал ему вечность. Он пока этого не знает и пишет новую жалобу. Судя по работоспособности стержня, возможности Кирсеича практически неограниченны. Кстати, в том письме он забыл, он обычно не забывает, указать, что я собираюсь жениться на Маше-нищенке, загнать ее в могилу и завладеть ее богатством.

- Она богата?

- Баснословно! Так вот: все дело в несоответствии пространства и времени. Хоть мы и пели в детстве: "Мы покоряем пространство и время", время нам не подчинилось. Пространство можно покорить, но на это уходит время - мы стареем. И еще - можно заниматься враз одним, редко двумя-тремя делами, о возможности Цезаря одновременно говорить, писать, диктовать, читать, пишут уже много веков нашей и не нашей эры. Но ведь это дела одного порядка. Если бы он в это время копал овощехранилище, собирал грибы, катался на лодке - и все это в данную единицу времени, тогда... тогда - да. А так!.. Вот, зараза, стержень не кончается,- возмутился он, жалея мое хождение по избе. Сменил положение ног и продолжал: - Дело в несоответствии общего времени и каждого данного человека. Кирсеич напрасно думает, что я не ищу пользы обществу. Ищу! Не жалобы же писать. Разве это профессия пенсионер-писец? Надо конкретные предложения. Вот мое: экономика следствие морали. Согласен?

Кружение мешало слушать, тем более я запинался за прогоревшую от утюга яму. Я сел и стал просто чертить разные спирали на обоях возле стола.

- Я вывел формулу, близкую к закону. Есть законы природы, и есть законы общества. Одни открывают, другие приказывают. Надо совместить желаемое общества с возможностью природы. Это в идеале. А путь к нему формула.

- Одна моя знакомая женщина вывела формулу вечного в бесконечном, и ей за это ничего не было.

На этих словах стержень исписался. Евланя взглянул в окно на солнце.

- Час с копейками,- определил он.

- Значит, четырьмя стержнями он может писать непрерывно пять часов?

- Надо же и точки ставить, и думать, о чем писать. Дня на три ты его вооружил. То, что жалобу пишет, плевать, но пчел своих забросит. Он их от моих охраняет. Теперь скрестятся. Начнем читать хиромантию двухлинейного движенья,- сказал Евланя, вставая и потирая онемев-шую спину.- Вечность вечностью, но как-то забывается, что и радикулит вечен. А мы еще вчера с тобой на сырой земле лежали. Спасибо бабе Мане.

Я вспомнил вчерашнее.

- Ты вчера, когда умирать собирался, что ты у меня хотел попросить? Какой подарок?

- А-а,- заулыбался Евланя.- Я хотел попросить небьющийся стакан. Читал в газете, что стали выпускать. А то, знаешь, натура - дура: напьешься - и посуду вдребезги.

10

- Эй! - орал Кирсеич.- Эй! Кто в домике?

Мы вышли на порог. Кирсеич стоял на мостках в прежней сетке, с дымарем в руках. Мостки колебались под его осторожными шагами, волны бежали от них, качая траву.

- Меду надо?

- Кирсеич! - крикнул Евланя.- Ты будешь жить вечно.

Кирсеич оступился одной ногой, повернулся и пошел обратно.

- Вот и объявлено,- сказал Евланя.

Женский голос долетел по реке. Грудной, глубокий. Но что он говорил? "Маша?" - оглянулся я на Евланю. "Нет".

Туман приникал к воде, будто ватой обкладывал голос, сохранял. И все это время, как все эти дни, куковала в лесу кукушка.

Вернулись в избу.

- Линии можно читать так. Они вели по интересам. От заголовка к заголовку. Если статья интересная, они чертили задумчиво, если нет - шли дальше... Последние спирали стремятся к центру, первые из него.

- Это я и сам знаю. Формула твоя как звучит? Выделяю курсивом.

- Как можно больше пользы от каждого в единицу времени. Повторяю: максимум пользы в данную единицу времени. От каждого. Для всех.

Наступила и прошла маленькая пауза. Евланя вовсе не подчеркивал, что преподнес великую истину, просто высказался.

- Вот опять-таки,- сказал я.- Все. Кто такие все? Почему польза для всех?

- Это будет общество равных. Когда я говорил об остановке земли, я вовсе не шутил. Проблема в другом, как земной шар превратить в плоскость, то есть как сделать его полушария плоскими, как на школьной географической карте. То есть так, как было раньше. Вернуть трех китов. Устанут - на смену слонов.

- Подожди. Что такое общество равных? Кто это все равны? Один работает в шахте, другой ловит рыбу, третий читает лекции, а десятый валяется под забором. Они равны? Да что угодно! Старик не равен ребенку, женщина мужчине, начальник подчиненному. Равны все в одном, все - смертны.

Тем временем Евланя растопил печь. Печь у него не дымила. Смерклось. Включили свет. Сели за стол. Опять молчали. И вдруг дверь заскрипела и медленно, как в фильме ужасов, отошла в сторону. Чернота встала в дверях, и за ней было еще что-то.

- У Ибсена,- сказал я, чтоб хоть чего-то говорить,- есть пьеса. Там герои все время чего-то ждут. "Оно придет".- "Оно идет".- "Оно близко".Евланя копошится с дровами.- В детстве мы играли в глупую игру-стукалку. Потихоньку привязывали над окном картошку, потом дергали ее издалека за длинную нитку. Представляешь? Сидели-то после войны при коптилках. И так-то страшно, и так-то ничего хорошего никто не ждал, уголовники и дезертиры на больших и малых дорогах, и вдруг по окну...

Стук раздался снаружи, и в следующую секунду тишины начала далеко лаять и лаять собака. И кукушка продолжала куковать, и будто на нее лаяла собака.