Аркадий Гайдар - Голиков Аркадий из Арзамаса

Страстность вступительных слов, напряжение, с которым Аркадий Гайдар работал, показывают, что тема его увлекла, захватила. Даже что-то глубоко личное чувствуется в этой увлеченности.

Может, всплыли в памяти рассказы родителей о 1905 годе?

Может, сближали автора с героем повести какие-то черты характера? Вспомним автобиографию: "Частенько я оступался, срывался, бывало даже своевольничал..."

Когда повесть вышла, журнал "Книгоноша" отозвался о ней одобрительно:

"Гайдар-Голиков обнаружил достаточно умения и революционного пафоса... Читается вещь легко и увлекательно... Язык повести образен, интересен... После "В дни поражений и побед" "Жизнь ни во что" большая победа Гайдара-Голикова".

Победа? Так ли это?

Творческий путь многих состоявшихся писателей - тяжелый, от книги к книге - подъем. Встретятся скальные обрывы, глубокие расщелины - может загрохотать камнями обвал. Одному удается в начале пути, еще у подножия, наметить трассу, которая, если упорно работать, не сдаваться, не трусить, приведет в конце концов вопреки всем препятствиям к той горной вершине, что назначена ему судьбой и талантом. Другой не сразу найдет такой маршрут.

Чтобы понять путь Аркадия Голикова к Аркадию Гайдару, нужно вернуться к его первой повести, которую так единодушно и, если убрать грубость, вроде справедливо разругала критика. В книге "Аркадий Гайдар", одной из лучших об этом писателе, созданной уже в послевоенные годы, ее автор В. Смирнова пишет:

"Когда я сейчас вновь перечитала повесть, я увидела, что ей не хватало вкуса, общего замысла, цельности композиции. Поначалу она выливалась из массы собственных впечатлений и размышлений, а под конец - автор словно выдохся и свел все к "приключениям" героя".

О вкусе, композиции, массе впечатлений - совершенно согласен. Листаешь рукопись "В дни поражений и побед", особенно первые тетради, и даже по почерку видишь, как спешит перо, как рука не поспевает за памятью. И очень редко поиск слова притормозит руку.

Все, что составляет содержание первой части повести - осажденный белыми Киев, курсы краскомов, бои с бандами на подступах к городу, - все это с Аркадием Голиковым было и написано "как было". Но без силы литературы и без убедительности мемуаров. Однако сейчас, когда знакома и различима его интонация, не так уж трудно увидеть и на страницах первой повести проблески будущего гайдаровского мастерства. Они прорываются редко, фразой, абзацем, даже словечком, как вспышки маячного огня, который подсказывает кораблю место, помогает проложить курс. Чем дальше листаешь страницы, тем проблески чаще.

Вроде бы и не логично. Когда червонные казаки Примакова, пластуны Павлова, латышские стрелки выбили деникинцев из Харькова, автор повести лечился после ранения в Арзамасе. Когда войска командарма Уборевича освобождали Новороссийск, поезд, на котором Аркадий Голиков ехал на Кавказский фронт, находился еще в пути. Свидетелем событий, описанных во второй, "приключенческой" части повести "В дни поражений и побед", автор не был. Но именно в ней начинает звучать его гайдаровская интонация, и впервые обретают плоть и кровь нарисованные им люди: командир партизанского отряда матрос Сошников, рабочий человек Егор, крестьянин Силантий, Яшка, который "где только не шатался"...

Попал в засаду к белым, разоружен этот маленький отряд.

"Партизан отвели на несколько сот шагов как раз к самому берегу моря.

- Прощайте, ребята! - сказал Егор.

И должно быть впервые разгладились морщины на его хмуром лице, и он улыбнулся.

- Прощайте! Знали мы, что делали, знаем, за что и отвечаем.

Треснул залп. Крикнуло эхо. Испуганные взметнулись чайки. Упали люди.

- Готовы!

- Следующие...

По щекам у Яшки катились слезы. Его старая чиновничья фуражка с выцветшим околышем и кривобокой звездой съехала набок. Рубаха была разорвана. Он хотел что-то сказать, но не мог.

Остальные замерли как-то безучастно. Только Силантий, сняв шапку, стоял спокойно, уставившись куда-то мимо прицеливающихся в него солдат, и тихо молился.

- Господи! - шептал он. - Пошли на землю спокойствие... и чтоб во всех краях, какие только ни есть, товарищева сила была... И не оставь Нюрку!"

Обратим внимание - появились любимые писателем имена. Они воскреснут в других его книгах.

Но имена - это деталь. Важнее звучание прозы, ритмика фраз. Их простота и скупость. Ни особых эпитетов. Ни ярких сравнений. Только треск выстрелов и крики испуганных чаек...

И вспомним, что автору повести не то девятнадцать, не то двадцать лет. И пройдет немало времени, прежде чем по сценарию Вишневского начнут снимать замечательный фильм "Мы из Кронштадта".

Путь Аркадия Голикова к Аркадию Гайдару и путь Аркадия Гайдара к его горным вершинам лежал не через одобренную критикой "Жизнь ни во что". Он проходил по страницам "В дни поражений и побед", по страничкам синеньких тетрадочек, так до сих пор и не расшифрованных "Последних туч", выводя к "Р.В.С.", с которой, собственно говоря, вошел в литературу и в ней остался писатель Аркадий Гайдар.

Не случайно тогда, в Ленинграде, весной 1925 года они лежали на столе рядом: стопочка книг "Ковша", тетрадки с незаконченными "Последними тучами", рукопись маленькой повести "Р.В.С.", в которой Аркадий Гайдар только что дописал последнее слово.

Может быть, раскурив трубку, чтобы сбить неизбежное возбуждение, он еще раз перелистал "Ковш", где рядом с окончанием "В дни поражений и побед" были напечатаны стихи Пастернака:

Пространство спит, влюбленное в пространство,

И город грезит, по уши в воде,

И море просьб, забывшихся и страстных,

Спросонья плещет, неизвестно где...

Впрочем, может, такого и не было. Слишком уж литературно звучит предположение. Но, во всяком случае, тогда он, разом, рывком уехал из Ленинграда, где, судя по письмам к сестре, собирался обосноваться надолго.

И дело, наверное, не только в том, что был он влюблен в пространство. Он словно почувствовал, что, хотя за плечами уже немало, предстоит еще пройти много дорог, грустить и радоваться, побеждать и терпеть поражения, отчаянно работать, чтобы потом легли на бумагу такие простые, ясные и тихие строчки: "Городок наш Арзамас был тихий, весь в садах, огороженных ветхими заборами..."

Когда в 1930 году в Кунцево из Перми пришла от Б. Назаровского книжка "Жизнь ни во что", Аркадий Гайдар, автор "Школы", не стал перерабатывать ее вместе с "Давыдовщиной". Все это было уже позади и далеко.

Мне кажется, что отца я увидел сразу, ясно и отчетливо, увидел и запомнил всего, от сапог до папахи, именно таким, каким он и остался для меня на всю жизнь.

Высокий, сильный, добрый, улыбчивый, справедливый, смелый.

Вокруг него всегда возникала радостная атмосфера игры, сказки, приключения. Она захватывала и меня, и ребят со двора, и всю ребятню по соседству.

В дождливый день он уводил ребят в ближний лесок. "Кто сумеет правильно разложить костер и разжечь его с одной спички?"

Своим маленьким друзьям он делал иногда настоящие мужские подарки, веши, которые с удовольствием покупал и для себя: компас со светящимся циферблатом, перочинный нож с несколькими лезвиями.

Учил обращаться с оружием. Не мог равнодушно пройти мимо тира. Отлично стрелял сам и насыпал ребятишкам свинцовые пульки для духового ружья, после которых ладони оставались восхитительно черными.

Но все это не значит, что Аркадий Гайдар был с детьми неизменно добр, неизменно щедр и ласков. Он мог быть строгим, суровым и даже, что было еще хуже, уничтожительно-насмешливым. Терпеть не мог трусов, хвастунов, ябед.

Он проверял на смелость. Мог сказать на прогулке, когда уже темнело: "Иди, пожалуйста, до конца оврага один. Не боишься? Ну вот, и хорошо. Я подойду через семнадцать минут".

Никогда не торопился отказать в какой-нибудь мальчишеской просьбе. Подумает, прикинет. "Да, можно". Но если уж "нет", значит, излишни и просто невозможны какие-то разговоры. Было у нас Слово. Не "честное слово", не "честное-пречестное", а просто - Слово. Свои обещания он выполнял свято, но и ты попробуй не выполни...

Александр Фадеев отмечал демократизм Аркадия Гайдара, указывая, что герои его книг - дети солдата, стрелочника, крестьянина... Так оно и есть, конечно. Но думаю, что его демократизм состоял еще и в неподдельном уважении достоинства каждого человека, взрослый он или маленький.

Из дневников: "Пятилетний Анатолий Федорович очень со мной дружит", "Запомнился пионер Колесников - угловатые плечи, жест - рукой к земле. Говорил крепко и хорошо". Рядом: "Неважное выступление красного командира".

Не только ребят, но и своих товарищей втягивал Аркадий Гайдар в игру или в веселый розыгрыш.

Константин Паустовский вспоминает:

"Гайдар любил идти на пари. Однажды он приехал в Солотчу ранней осенью. Стояла затяжная засуха, земля потрескалась, раньше времени ссыхались и облетали листья с деревьев...