Антоп Чехов - Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения т 1-3

{01041}

белых картузах ехали с ружьями мимо сада и умоляли его, Карпушку, пустить их в сад поохотиться, как прельщали его эти два гимназиста полтинником, и как он, очень хорошо зная, кому служит, с негодованием отверг полтинник и спустил на гимназистов Каштана и Серка. Кончив эту историю, он начал было в ярких красках изображать возмутительный образ жизни деревенского фельдшера, но изображение не удалось, потому что до ушей Карпушки из чащи яблонь и груш донесся подозрительный шорох. Услышав шорох, Карпушка удержал свой язык, навострил уши и стал прислушиваться. Убедившись в том, что шорох есть и что этот шорох подозрителен, он дернул своего барина за полу и стрелой помчался по направлению к шороху. Трифон Семенович, предчувствуя скандальчик, встрепенулся, засеменил своими старческими ножками и побежал вслед за Карпушкой. И было зачем бежать... На окраине сада, под старой ветвистой яблоней, стояла крестьянская девка и жевала; подле нее на коленях ползал молодой широкоплечий парень и собирал на земле сбитые ветром яблоки; незрелые он бросал в кусты, а спелые любовно подносил на широкой серой ладони своей Дульцинее. Дульцинея, по-видимому, не боялась за свой желудок и ела яблочки не переставая и с большим аппетитом, а парень, ползая и собирая, совершенно забыл про себя и имел в виду исключительно одну только Дульцинею. - Да ты с дерева сорви! - подзадоривала шёпотом девка. - Страшно. - Чего страшно?! Опришник, небось, в кабаке... Парень приподнялся, подпрыгнул, сорвал с дерева одно яблоко и подал его девке. Но парню и его девке, как и древле Адаму и Еве, не посчастливилось с этим яблочком. Только что девка откусила кусочек и подала этот кусочек парню, только что они оба почувствовали на языках своих жестокую кислоту, как лица их искривились, потом вытянулись, побледнели... не потому, что яблоко было кисло, а потому, что они увидели перед собою строгую физиономию Трифона Семеновича и злорадно ухмыляющуюся рожицу Карпушки. - Здравствуйте, голубчики! - сказал Трифон Семенович,

{01042}

подходя к ним. - Что, яблочки кушаете? Я, бывает, вам не помешал? Парень снял шапку и опустил голову. Девка начала рассматривать свой передник. - Ну, как твое здоровье, Григорий? - обратился Трифон Семенович к парню. - Как живешь-можешь, паренек? - Я только один, - пробормотал парень, - да и то с земли... - Ну, а твое как здоровье, дуся? - спросил Трифон Семенович девку. Девка еще усерднее принялась за обзор своего передника. - Ну, а свадьбы вашей еще не было? - Нет еще... Да мы, барин, ей-богу, только один, да и то... так... - Хорошо, хорошо. Молодец. Ты читать умеешь? - Не... Да ей-богу ж, барин, мы только вот один, да и то с земли. - Читать ты не умеешь, а воровать умеешь. Что ж, и то слава богу. Знания за плечами не носить. А давно ты воровать начал? - Да разве я воровал, што ли? - Ну, а милая невеста твоя, - обратился к парню Карпушка, - чего это так жалостно призадумалась? Плохо любишь нешто?

{01043}

- Молчи, Карп! - сказал Трифон Семенович. - А ну-ка, Григорий, расскажи нам сказку... Григорий кашлянул и улыбнулся. - Я, барин, сказок не знаю, - сказал он. - Да нешто мне яблоки ваши нужны, што ли? Коли я захочу, так и купить могу. - Очень рад, милый, что у тебя денег много. Ну, расскажи же нам какую-нибудь сказку. Я послушаю, Карп послушает, вот твоя красавица-невеста послушает. Не конфузься, будь посмелей! Воровская душа должна быть смела. Не правда ли, мой друг? И Трифон Семенович уставил свои ехидные глаза на попавшегося парня... У парня на лбу выступил пот. - Вы, барин, заставьте-ка его лучше песню спеть. Где ему, дураку, сказки рассказывать? - продребезжал своим гаденьким тенорком Карпушка. - Молчи, Карп, пусть сперва сказку расскажет. Ну, рассказывай же, милый! - Не знаю. - Неужели не знаешь? А воровать знаешь? Как читается восьмая заповедь? - Да что вы меня спрашиваете? Разве я знаю? Да ей-богу-с, барин, мы только один яблок съели, да и то с земли... - Читай сказку! Карпушка начал рвать крапиву. Парень очень хорошо знал, для чего это готовилась крапива. Трифон Семенович, подобно ему подобным, красиво самоуправничает. Вора он или запирает на сутки в погреб, или сечет крапивой, или же отпускает на свою волю, предварительно только раздев его донага... Это для вас ново? Но есть люди и места, для которых это обыденно и старо, как телега. Григорий косо посмотрел на крапиву, помялся, покашлял и начал не рассказывать сказку, а молоть сказку. Кряхтя, потея, кашляя, поминутно сморкаясь, начал он повествовать о том, как во время оно богатыри русские кощеев колотили да на красавицах женились. Трифон Семенович стоял, слушал и не спускал глаз с повествователя. - Довольно! - сказал он, когда парень под конец уж совершенно замололся и понес чепуху. - Славно рассказываешь, но воруешь еще лучше. А ну-ка ты, красавица... - обратился он к девке, - прочти-ка "Отче наш"! Красавица покраснела и едва слышно, чуть дыша, прочла "Отче наш". - Ну, а как же читается восьмая заповедь? - Да вы думаете, мы много брали, што ли? - ответил парень и отчаянно махнул рукой. - Вот вам крест, коли не верите!.. - Плохо, родимые, что вы заповедей не знаете. Надо вас поучить. Красавица, это он тебя научил воровать? Чего же ты молчишь, херувимчик? Ты должна отвечать. Говори же! Молчишь? Молчание - знак согласия. Ну, красавица, бей же своего красавца за то, что он тебя воровать научил! - Не стану, - прошептала девка. - Побей немножко. Дураков надо учить. Побей его,

{01044}

моя дуся! Не хочешь? Ну, так я прикажу Карпу да Матвею тебя немножко крапивой... Не хочешь? - Не стану. - Карп, подойди сюда! Девка опрометью подлетела к парню и дала ему пощечину. Парень преглупо улыбнулся и заплакал. - Молодец, красавица! А ну-ка еще за волоса! Возьмись-ка, моя дуся! Нe хочешь? Карп, подойди сюда! Девка взяла своего жениха за волосы. - Ты не держись, ему так больней! Ты потаскай его! Девка начала таскать. Карпушка обезумел от восторга, заливался и дребезжал. - Довольно, - сказал Трифон Семенович. - Спасибо тебе, дуся, за то, что зло покарала. А ну-ка, - обратился он к парню, - поучи-ка свою молодайку... То она тебя, а теперь ты ее... - Выдумываете, барин, ей-богу... За что я ее буду бить? - Как за что? Ведь она тебя била? И ты ее побей! Это ей принесет свою пользу. Не хочешь? Напрасно. Карп, крикни Матвея! Парень плюнул, крякнул, взял в кулак косу своей невесты и начал карать зло. Карая зло, он, незаметно для самого себя, пришел в экстаз, увлекся и забыл, что он бьет не Трифона Семеновича, а свою невесту. Девка заголосила. Долго он ее бил. Не знаю, чем бы кончилась вся эта история, если бы из-за кустов не выскочила хорошенькая дочка Трифона Семеновича, Сашенька. - Папочка, иди чай пить! - крикнула Сашенька и, увидав папочкину выходку, звонко захохотала. - Довольно! - сказал Трифон Семенович. - Можете теперь идти, голубчики. Прощайте! К свадьбе яблочков пришлю. И Трифон Семенович низко поклонился наказанным. Парень и девка оправились и пошли. Парень пошел направо, а девка налево и... по сей день более не встречались. А не явись Сашенька, парню и девке, чего доброго, пришлось бы попробовать и крапивы... Вот как забавляет себя на старости лет Трифон Семенович. И семейка его тоже недалеко ушла от него. Его дочки имеют обыкновение гостям "низкого звания" пришивать к шапкам

{01045}

луковицы, а пьяным гостям того же звания - писать на спинах мелом крупными буквами: "асел" и "дурак". Сыночек же его, отставной подпоручик, Митя, как-то зимою превзошел и самого папашу: он вкупе с Карпушкой вымазал дегтем ворота одного отставного солдатика за то, что этот солдатик не захотел Мите подарить волчонка, и за то, что этот солдатик вооружает якобы своих дочек против пряников и конфект господина отставного подпоручика... Называй после этого Трифона Семеновича - Трифоном Семеновичем!

{01046}

В четверг на прошлой неделе девица Подзатылкина в доме своих почтенных родителей была объявлена невестой коллежского регистратора Назарьева. Сговор сошел как нельзя лучше. Выпито было две бутылки ланинского шампанского, полтора ведра водки; барышни выпили бутылку лафита. Папаши и мамаши жениха и невесты плакали вовремя, жених и невеста целовались охотно; гимназист восьмого класса произнес тост со словами: "О tempora, о mores!" и "Salvete, boni futuri conjuges!" - произнес с шиком; рыжий Ванька Смысломалов, в ожидании вынутия жребия ровно ничего не делающий, в самый подходящий момент, в "самый раз" ударился в страшный трагизм, взъерошил волосы на своей большой голове, трахнул кулаком себя по колену и воскликнул: "Чёрт возьми, я любил и люблю ее!", чем и доставил невыразимое удовольствие девицам. Девица Подзатылкина замечательна только тем, что ничем не замечательна. Ума ее никто не видал и не знает, а потому о нем - ни слова. Наружность у нее самая обыкновенная: нос папашин, подбородок мамашин, глаза кошачьи, бюстик посредственный. Играть на фортепьяне умеет, но без нот; мамаше на кухне помогает, без корсета не ходит, постного кушать не может, в уразумении буквы "ять" видит начало и конец всех премудростей и больше всего на свете любит статных мужчин и имя "Роланд". Господин Назарьев - мужчина роста среднего, лицо имеет белое, ничего не выражающее, волосы курчавые, затылок плоский. Где-то служит, жалованье получает тщедушное, едва на табак хватающее; вечно пахнет яичным мылом и карболкой, считает себя страшным волокитой,