Дом певчих птиц - Юлия Владимировна Климова

я, подхватила с песка брюки, но надевать их не стала. – Кристина поругалась с мужем, и у тебя появилась надежда! Но зачем было… – Дыхание перехватило, и по щекам все же потекли слезы. Я слишком долго держала в себе разрушительную ревность к Кристине. Потому что хотела, чтобы Матвей любил меня в тысячу раз сильнее! И никогда не отворачивался вот так…

– Это Дашка тебе наговорила? – Матвей издал мученический стон и покачал головой. – Старая история с Кристиной не имеет к нам никакого отношения. Она поругалась с мужем – да, приехала – да, но я лишний раз убедился в том, что чувства давно ушли, и несколько лет я попросту страдал ерундой. Я не люблю Кристину, слышишь? Не люблю. Она чуткий человек, и я готов поддержать ее в трудную минуту, я готов посочувствовать и сказать, что нужно хорошенько подумать, помириться с Пашкой и нарожать еще кучу детей. И все! – Матвей сделал один маленький шаг ко мне. – Я помню тебя маленькой, беззащитной, одинокой и брошенной отцом… Веселой девчонкой, но растерянной. И это единственный барьер, который стоит между нами. Я постоянно боюсь сделать что-то не то и тем самым обидеть тебя. И я понимаю, что слишком тороплюсь.

– Я для тебя как младшая сестра, так? – спросила я из последних сил, вытирая слезы.

– Нет, – Матвей улыбнулся. – Вспомни, что было пару минут назад, ну разве с сестрами так поступают? Если я тебя обидел, прости.

Почему я не уехала пару дней назад, когда сказка еще жила на первых страницах? Когда не родилась эта боль, а в душе парили мечты?

Я не могла поверить Матвею, он попросту пытался утешить и успокоить, потому что привык заботиться обо мне… Бабушка права, слишком много невезения в моей жизни, и не нужно придумывать себе то, чего не может быть. Замки из песка всегда смывает волной.

– Я не обижаюсь, – мотнула я головой. – Совсем не обижаюсь. Просто замерзла и пойду в дом.

Не оборачиваясь, быстрым шагом я направилась к дому. Но волнение вцепилось в меня мертвой хваткой, и правая нога стала тяжелеть, медленно, но верно превращая меня в хромую раненную утку. Попытки идти ровно не увенчались успехом, а так не хотелось показывать слабость… «Ну почему именно сейчас!», – подумала я, и попробовала идти быстрее.

– Ты ударилась?! Почему ты хромаешь?! – крикнул Матвей мне в спину и тут же оказался рядом.

– Споткнулась… – буркнула я и добавила: – Ничего страшного.

Но Матвей видимо считал иначе, он с легкостью подхватил меня на руки и понес по дороге. И, да, я сразу почувствовала себя маленькой, растерянной, беззащитной, одинокой…

– Только не сопротивляйся, – устало сказал он. – Я донесу тебя до двери и уйду к себе. Не беспокойся.

Он так и сделал. Оставшись одна в комнате, я долго слушала тишину, а потом приняла решение.

Петербург. Далекое прошлое…

Дом Муромовых Соне помог отыскать младший брат Аглаи. От одиннадцатилетнего мальчишки не могли укрыться никакие тайны Петербурга. Целыми днями он носился по улицам и переулкам с друзьями, пока старшие братья помогали отцу в булошной.

Это только кажется, что подняться по ступенькам, зайти в зал, поприветствовать других гостей – легко. Но это не так… Соня нарочно приехала с опозданием, чтобы смешаться с приглашенными и хотя бы ненадолго остаться незамеченной. Затеряться во время ужина не получилось бы, да и невозможно сейчас съесть хотя бы крошку хлеба.

В каждом полноватом мужчине виделся Николай Степанович.

В каждой светловолосой девушке – Оля.

Но Лешку Соловья Соня не спутала бы ни с кем. Сердце звало и боялось одновременно.

«Я здесь не лишняя, меня же пригласили», – успокаивала она себя, и осторожно двигалась вдоль стены за спинами гостей.

Дом Муромовых очень походил на дом Николая Степановича, здесь так же присутствовала сдержанность, и в обстановке преобладали коричневые и серые тона. Но Лев Григорьевич явно увлекался живописью, столько картин видеть сразу не приходилось.

Гостей было много, большую часть приглашенных Соня никогда не встречала, и от этого становилось легче. Ужин остался позади, непринужденные беседы текли плавно, танцы постепенно притягивали пары. Дальняя часть зала, где располагались музыканты, собрала молодежь, здесь царила более оживленная атмосфера и часто слышался смех.

Выбрав место около группы зеленых кресел, на которых удобно расположились трое пожилых мужчин в мундирах, Соня остановилась. Сейчас ее закрывали две дамы в пышных платья, и можно было немного передохнуть от сильных волнений, и решить, как поступить дальше.

Подойти к Николаю Степановичу и поздороваться? Но что он скажет…

Подойти к Оле? Но зачем…

– Не оборачивайся, – раздался за спиной голос Соловья, и Соня вздрогнула от неожиданности.

– Ты… – выдохнула она и сначала улыбнулась, а потом сжала губы, пытаясь побороть навалившийся страх.

– Николай Степанович сказал: ты надолго уехала к тетке в Калугу. Но вот почему-то я не поверил. – Он усмехнулся. – Абакумов просто не знает, что мы жили на одном чердаке, и мне известно, что никакой тетки у тебя нет.

Соня угадала улыбку Соловья, и сразу стало легче. Он попросил не оборачиваться – и хорошо, душе требовались секунды, минуты, чтобы хоть немного успокоиться. Наверное, Лешка сделал бесшумный шаг и подошел ближе, потому что шею коснулось его дыхание. Или показалось?..

– Мне не разрешили приехать, – честно призналась Соня.

– Я бы уже завтра отправился тебя искать.

– Правда?

– Никогда не сомневайся во мне.

Глаза предательски защипали, но Соня прогнала слезы.

– А где сейчас Николай Степанович и Оля? – спросила она.

– Напротив, но значительно правее тебя. Там, где пейзаж с маками. Почему тебе не разрешили приехать к нам, и зачем эта выдумка про Калугу?

– Не знаю… – торопливо ответила Соня, и мгновенно угадала, что Лешка ей не поверит.

– Уверен, ты знаешь, – просто сказал он. – Но я не стану настаивать, давай сделаем так: потом ты обязательно мне все расскажешь. Договорились?

– Да.

– Обернись, уже можно.

Обернувшись, Соня поняла, отчего Лешка попросил не делать этого сразу. Он сбрил бороду, и сейчас широко улыбался, получая удовольствие от выражения ее лица. Как же он теперь походил на того Соловья… На того, который рассказывал страшные истории на чердаке Прохора, отстаивал уличные законы и шептал: «Не вздумай хорошо петь. Кто их знает…»

– Ты сбрил бороду, – выдохнула Соня.

– Приятно, что ты заметила.

Она подняла руку, желая коснуться щеки Соловья, но вовремя вспомнила: подобные поступки неприемлемы на светских ужинах. Рука опустилась, улыбка тронула губы.

– Я бесконечно соскучилась по тебе, – прошептала Соня, чувствуя, как щеки краснеют. – И я скучала долгие годы… – Она замолчала не