Борис Можаев - Полюшко-поле

- Больно уж волк у тебя смелый... Чумной, что ли? - недоверчиво спросил Егор Иванович.

- Волчица! Два соска обсосаны были. Значит, два волчонка где-то в логове лежат. Да разве их найдешь! - Богдан от огорчения ударил своей широкой ладонью по коленке, накрытой полой полушубка. Раздался гулкий ухающий звук, точно ударили лопатой о деревянное корыто.

- А это случаем не волчата разбойничают? - Егор Иванович вынул из кармана обугленную ногу ягненка. - Таскают у вас ягнят, а остатки на костре сжигают, чтоб не заметно было.

Богдан взял ее, потрогал ногтем копытце.

- А это мне неведомо. Да и не мое дело.

- Конечно! Ваше дело - получать премию за стопроцентную сохранность ягнят. А коли сдохнет ягненок, так уж лучше не показывать его нерожденным. Концы в воду, то бишь в огонь.

- Охранники смотрят за ягнятами. А я - чабан. Мое дело овец пасти.

- А концы прятать - это чье дело?

- Не кипятись, Егор Иванович. У тебя картошка померзла, кто виноват?

- Это другое...

- Ах, другое! Вот и учти, тут нас, на ферме, три чабана, да три охранника, да учетчик, да заведующий. А ты ко мне прилип, как банный лист к известному месту.

Богдан встал и ушел на баз.

Егор Иванович с минуту потоптался на месте и решил зайти в контору к Круглову. Тот сидел за столом в тесной комнатенке и аккуратно обертывал газетой журнал учета. Егор Иванович вынул из кармана ягнячью ножку и положил ее на журнал.

- Ягнячья... Ишь ты! Откуда она взялась? - Круглов невинными глазами глядел на Егора Ивановича.

- Отсюда же, с твоей фермы.

- То есть?

- Вон там в костре валялась.

- Так это колхозники жгут... Личный скот. А у нас учет - тут все в порядке. - Круглов ласково оглаживал книгу учета.

- Колхозники не получают за стопроцентную сохранность ягнят. Зачем же им концы в огонь прятать?

- Уж ты не с ревизией ли?

- Не мешало бы.

- Да кто ты такой? Бывший член правления?

- А вот мы комиссию организуем.

- Для комиссии у меня все - пожалуйста, в любой момент. А самозванцам здесь делать нечего.

- Ловок, ловок... Но смотри, не ровен час - оступишься.

- Не тебе судить. Не дорос еще.

С тяжелыми мыслями шел Егор Иванович на свое поле. "Что же это за порядки мы завели? Картошку поморозили - виноватых не найдешь. Ягнята дохнут - опять отвечать некому. Их там целая контора. Небось отчитаются по бумажке. Писать умеют. Да еще, глядишь, премию получат. Высокая сохранность! Пятьдесят ягнят вырастят от сотни овец... Зато, мол, все живые. А где остальные? А то неведомо. Отчитались - и все козыри в руках. Простой мужик к ним и не подступись. Заговорят, запугают. Не верь глазам своим. Ох-хо! Нет, - думал Егор Иванович, - не по-хозяйски у нас все устроено, не так... Кабы все было у чабана, спросили бы с него. А то что? - один охраняет, другой стадо гоняет, третий руководит, четвертый учитывает... И никто ни за что не отвечает... Да коснись хоть меня, выросла бы на моем поле картошка, допустил бы я какого-то уполномоченного до нее? Никогда! С кулаками пошел бы на супостата: не губи добро! В кажном деле хозяин должен быть".

Не заметил Егор Иванович, как и до поля дошел, - тут и там, перемешанные снегом, враструску валялись навозные кучи... "Так и есть сваливал, окаянный, где придется и как придется. Ну, я ж ему!"

Егор Иванович выломал длинный прут из краснотала и в самом скверном расположении духа пошел домой.

Степана застал он на конном дворе. Скинув фуфайку, тот в одном свитере набрасывал вилами навоз на волокушу. Егор Иванович молча подошел к Степану сзади и вытянул его вдоль спины прутом наотмашь, со свистом, вложив в этот удар всю свою злость, накопившуюся от сегодняшнего непутевого дня.

- Ты что, очумел?! - Степан кинул вилы и ухватился за прут.

- Ах ты, сукин сын! - кричал побагровевший Егор Иванович, пытаясь вырвать прут. - Что ж ты навоз в снег бросаешь?

- Да всего две волокуши скинул-то...

- Ах, две?! Вот я тебе второй раз по ушам... Ну!

Степан обломил прут и бросился бежать со двора.

- Отца позорить перед всем честным миром. Я тебе покажу! - бушевал Егор Иванович.

Через минуту, поднимаясь на крыльцо, он все еще ворчал:

- Весь доход мой в снег бросает...

6

В добрую зимнюю пору, когда жизнь на селе катится легко и ровно, словно розвальни по хорошему санному пути, неожиданно свалилась беда на Волгина.

Однажды в его тесный кабинет вошла агрономша Селина и удивила:

- Игнат Павлович, проверила я семена... Всхожесть всего шестьдесят процентов.

- Ну и что?

- Придется покупать новые... Я подсчитывала - центнеров сто шестьдесят надо пшеницы. Да кукурузы сотню.

- Посеем тем, что есть. Не первый год.

- А звенья? Они не пойдут на это.

- Да вы что, помешались на этих звеньях?! Хватит с меня ваших перестроек! Вопросов больше нет. Все!

Волгин почти силой выпроводил Селину из кабинета и в сердцах укатил в райцентр. Надо было отвезти в чайную мед; дорога накатанная, снег неглубокий, покамест проскочить можно. А там хоть отдохнуть часок, отойти от этой канители.

Меняются времена... Или народ избаловался, или уж старость подходит, не поймешь, в чем суть, только труднее становится с каждым годом. Там начальство жмет на тебя: сей то, а не это, делай так, а не эдак, а тут свои умники завелись. "Ох, уж эта жердина длинноногая! - с неприязнью думал он об агрономше. - Два года в печенках у меня сидит. А мужики тоже хороши. Каждый для себя норовит урвать. Стервецы, кругом стервецы!"

В такие мрачные минуты размышлений Волгин любил подкрепиться. Спасибо, хоть чайные есть на белом свете.

Пока Сенька-шофер сдавал мед и оформлял накладные, Волгин ушел в парикмахерскую "подъершиться", как он говаривал, то есть подстричь, подровнять местами свой густой седой ежик, похожий на платяную щетку из отборной щетины. Затем отвели им кабину в чайной и принесли ящик пива. По мере того как бутылки пива опорожнялись, большой нос Волгина все более краснел. И на душе вроде бы полегшало, и воспоминания пришли хорошие.

- Пошли, Сеня! Раздувай свой самовар. Мы еще погремим!

А ведь бывали времена, гремели... Не раз Волгин завоевывал районное знамя досрочной сдачей хлеба. Выезжал его обоз раньше всех колхозов. Не гляди, что мы на отшибе... А чуем что к чему. Нюх у нас тоже имеется. Волгин сам паромы наводил, сам и въезжал в райцентр впереди на тучном вороном жеребце...

- Вот казак! - говорил про него секретарь райкома Стогов. - Любит блеснуть перед народом. Раньше себя никого не пустит... Жить умеет...

И жили... По крайности знали, на чем верх можно взять. Одна торговля чего стоила. Уж, бывало, Волгин не повезет с осени рис на базар, не продешевит, подождет, пока цена не поднимется. Однажды в Приморске он костью подавился. Сидит в докторском кресле - сипит, язык не шевелится. А все ж поманил шофера знаками, написал ему: "Сходи на рынок, узнай, почем рис..." А кто на Сахалин баржу лука отвез? Игнат Волгин! С Сахалина приволок корабельный дизель - в сто семьдесят сил. Всех переплюнул! Осветил село, что твой город... А теперь обрезали торговлю. Одни разговоры - повысим урожай! Да что ж он, поля свои не знает? Земля добрая, да не в ней суть. Мужики не больно стараются... Медведи! Обленились... А все орут - повысим! Как будто бы кто против. А как повысить? Есть семена, удобрения... И сей на здоровье, только по норме. А Селина чего выдумала? Не по сто семьдесят килограммов высевать, а по двести пятьдесят. Ишь ты, семена плохие! Десять лет хорошими были, а теперь вдруг плохие... Нет уж, дудки! Семена перерасходовать он не позволит. Нашли причину - всхожесть низкая! А ты повысь, на то ты и агроном. А перерасходовать не позволю... Легко сказать - семян купить. Где? На что? В долг?! А вот этого не хочешь! - и Волгин выкинул кукиш в смотровое стекло грузовика.

- Ничего, посеем тем, что есть, - продолжал он рассуждать, не обращая внимания на улыбающегося шофера. - Будет и урожай не хуже, чем у других. Так, что ли, Семен?

- Принято единогласно...

Словом, возвращаясь домой, Волгин чувствовал в себе уверенность и силу. Сегодня же он решил отчитать агрономшу... И чтоб не чирикала попусту. Вовремя не пресечь, такой гвалт подымут, срамота.

Агрономшу он встретил возле правления.

- Придержи-ка! - сказал он шоферу и, вылезая из кабины, крикнул: Селина, зайди ко мне!

Через минуту агрономша сидела перед ним на стуле. Игнат Павлович некоторое время стучал волосатыми пальцами по столу и внушительно покрякивал - выдержку делал. Потом еще для острастки смерил ее с ног до головы крутым взглядом белесых в красных прожилках глаз и наконец спросил:

- Не передумала еще?

- Нет.

- Так вот, сто семьдесят на гектар - и не больше! Понятно?

- Нельзя сто семьдесят - зерно имеет всхожесть всего шестьдесят процентов.

- Повысь!

- Пожалуйста. Но для этого надо купить еще семян.

- Так-то и дурак повысит. Ты повышай не покупая.

- Это невозможно! Семян не хватит...

- А подрывать авторитет колхоза и председателя возможно?