Меня зовут Сол - Мик Китсон

— Блин, холодно как…

Уборную я сделала первым делом. Выбрала место метрах в семи от навеса, ниже него — на случай дождя, достаточно близко, чтобы видеть оттуда горящий огонь. Но когда ты занят там своими делами, за спиной у тебя стоит чернота, так что нужно смотреть на огонь и не думать о черноте. Подтереться можно травой. Я срезала огромный пучок травы и положила его на плоский камень, где ее было хорошо видно и где она немного подсохла.

Было, наверное, всего около половины седьмого, но Пеппа забралась в двойной спальный мешок, заизвивалась там и протянула: «Мя-я-я-гко». Еще у нас было два одеяла, одно флисовое из «Икеи» и одно старое, розовое шерстяное с атласной отделкой. Я прихватила его из дома, где оно валялось на сушилке сто лет.

Кроличья шкурка, растянутая на раме, лежала на влажных листьях мехом вверх. Я не хотела, чтобы она засохла, потому что назавтра собиралась отскоблить от нее остатки мяса и жира, потом обработать золой, мочой и дубовыми листьями (они содержат танины). От этого шкурка должна была стать мягкой и нежной. Инуитки жуют шкуры со стороны кожи и как следует покрывают их слюной, чтобы кожа не засохла и не потрескалась. При жевании нарушается структура кожи, а слюна, наверное, помогает ее сохранить, потому что именно так инуитки обрабатывают меха. Но шкуру можно смягчить и пастой из мочи, золы и дубовых листьев — намазать пасту на шкуру и оставить на несколько дней. Тогда она не испортится. По крайней мере, так было написано на сайте о выделке мехов и шкур, который я читала. Могло еще и не сработать.

Пеппа лежала ближе к огню, а я рядом со стенкой навеса, но мне было тепло, хотя ветер снова поднялся и шуршал оставшимися на березах листьями. Наверное, направление ветра изменилось, потому что он больше не дул сверху, как вчера. Он ударял прямо в навес, так что ткань вздувалась и опадала. Видимо, это был западный ветер или северо-западный, точно определить не представлялось возможности, да и вообще я уже засыпала.

— Расскажи мне про сиу и Сидящего Быка, — потребовала Пеппа. Она любит, когда я ей рассказываю истории на ночь. Я тоже это люблю. Иногда мне приходится выдумывать, если я не знаю всех фактов, дат и мест, но я ей этого не говорю, так как она считает, что я знаю все на свете. В основном так оно и есть. Особенно о сиу, Сидящем Быке и войнах с индейцами на Великих равнинах в тыща восемьсот шестидесятых годах.

Так что я рассказала ей, как индейцы племени дакота поселились на Великих равнинах в восемнадцатом веке и создали культуру, основанную на охоте на бизонов. Тогда бизонов там было столько, что можно было целый день ехать вдоль стада и так и не увидеть голой земли. Рассказала, как храбрецы отделяли от стада маленькие группки и гнали их на лошадях по прерии к скалистым обрывам, с которых бизоны падали и умирали, разбившись о камни. Это был самый опасный способ охоты на бизонов, но они охотились именно так, чтобы храбрецы могли показать свое мужество и умение ездить верхом. Одна успешная охота осенью обеспечивала еду, приют и одежду всему племени на целую зиму. А зимы на Великих равнинах были ужасно холодными: снега выпадало на несколько футов и дули промозглые северные ветра.

Когда я добралась до этого места, Пеппа уже заснула. Я поцеловала ее в ухо, обняла сзади, закрыла глаза и стала слушать шум ветра и треск костра.

Проснувшись, я сразу начала беспокоиться. Прошло несколько суток с момента нашего побега, мы сидели здесь уже четвертый день, а значит, нас наверняка начали искать. Я и думала, что это случится на четвертый день. Я полагала, что к этому времени Мо в комнате уже найдут. К тому же у нее был телефон, и она могла позвонить кому-нибудь. Но комната была заперта снаружи, а ключ лежал на ковре, чтобы никто не подумал, будто это она убила Роберта и заперла себя.

И Роберта уже тоже наверняка нашли. Он лежал на моей кровати, а все вокруг было залито кровью из его горла — я ударила его трижды. Даже на стенках была кровь, прямо на обоях с обезьянками. Пеппа тоже пропала, но ее комната выглядела нормально. Им неоткуда знать о школьной форме, которую мы надели, о моем рюкзаке и Пеппином рюкзачке, о чехле для клюшек с винтовкой и удочкой, так что, если они обыщут квартиру, все равно не поймут, чего не хватает. Я-то знала, что там было и что мы забрали, но полиция и социальные работники — нет. Они найдут в корзине для грязного белья мою футболку, джинсы и трусы, залитые кровью Роберта, так что сразу решат, что это я. Потом они увидят замок на незапертой двери в комнату Пеппы и ключ на полу — и поймут, что я заперла Мо, и она тут ни при чем.

Интересно, Мо выступит по телевизору, чтобы попросить нас вернуться и сказать, что все будет хорошо? Или все решат, что я похитила Пеппу? Нож они не найдут, потому что он до сих пор у меня. Я выбросила все телефоны, с которых что-то искала, и выкинула ноутбук в мусорку за день до побега. Телефоны я покидала в море с дамбы, с той стороны, где глубоко даже в отлив и можно ловить макрель.

Они обязательно найдут телефоны Роберта и его карточки, и вообще его точно опознают, потому что он однажды сидел в тюрьме, а в ноябре должен был явиться в суд из-за кражи. Они найдут разбросанные по всему дому траву, спиды и таблетки и поймут, что все это Роберта. Они уже были в нашей квартире два года назад дважды, когда Роберт избил меня и Мо и когда Мо украла в «Шпаре» две бутылки водки, и кто-то увидел, как она несет их домой, и сдал ее.

Если в полиции не дураки, они проследят, что име́нно я покупала по украденным карточкам последние восемь месяцев, пока планировала все это, но сами карточки я либо сложила обратно в ящик Роберта, либо выбросила, а многие вообще