Николай Лейкин - В гостях у турок

Публика стала окружать помостъ. Виднѣлось и нѣсколько мужчинъ въ европейскихъ костюмахъ, въ фескахъ и безъ фесокъ. Можно было насчитать двѣ-три шляпы котелкомъ. Рядомъ съ супругами Ивановыми остановились двѣ англичанки, одѣтыя но послѣдней модѣ. Онѣ безъ умолку болтали по-англійски съ бакенбардистомъ въ цилиндрѣ и клѣтчатомъ пальто съ перелиной. Николай Ивановичъ взглянулъ ему пристально въ лицо и увидалъ, что это былъ тотъ самый англичанинъ, съ которымъ они пріѣхали въ Константинополь въ одномъ вагонѣ. Они обмѣнялись поклонами. Англичанинъ что-то спросилъ его на ломаномъ французскомъ языкѣ. Николай Ивановичъ ничего не понялъ, но отвѣчалъ: «вуй, мосье».

— А развѣ у этихъ дервишей нѣтъ монастыря?.. задала вопросъ Карапету Глафира Семеновна. — Вѣдь дервиши — это мусульманскіе монахи.

— Есть, мадамъ… хорошаго монастырь есть. Вонъ подальше входъ въ этого монастырь, но они вышли изъ свой монастырь для публики, чтобъ поскорѣй своя обѣдня сдѣлать, — далъ отвѣтъ Карапетъ.

Два дервиша внесли на помостъ по вороху овчинъ и разостлали ихъ полукругомъ, шерстью вверхъ, а посрединѣ — коверъ. На коверъ тотчасъ же всталъ шейхъ, а на овчинахъ размѣстились дервиши.

Черезъ минуту началось отправленіе культа завывающихъ дервишей Руфаи.

Прежде всего сѣдобородый шейхъ дервишей, закрывъ свои уши пальцами, прочелъ на распѣвъ краткое изреченіе изъ Корана, а затѣмъ дервиши поочередно стали подходить къ ему и цѣловали у него руку. Возвращаясь на свои мѣста, они уже садились на овчины, поджавъ подъ себя ноги, и начали раскачиваться корпусомъ впередъ, назадъ, направо и налѣво, а шейхъ продолжалъ стоять безъ движенія. Сначала это раскачиваніе шло молча, но вотъ шейхъ произнесъ «ла ила ила ла», и всѣ дервиши начали повторять эти односложные звуки, качаясь корпусомъ такъ, что на каждое движеніе приходилось по слогу. Плавныя движенія постепенно переходили къ болѣе быстрымъ движеніямъ и вмѣстѣ съ тѣмъ дервиши возвышали голосъ при завываніи.

— Это они корабль дѣлаютъ, — сообщилъ Карапетъ супругамъ. — Корабль и буря… Сначала маленьки буря… потомъ большой буря.

— Молитва это у нихъ происходитъ, что-ли? спросилъ Николай Ивановичъ Карапета.

— Да, дюша мой, молитва… Молятся. Такого у нихъ вѣра.

— Въ этомъ-то и заключается леченіе больныхъ? — задала въ свою очередь вопросъ Глафира Семеновна.

— Нѣтъ, мадамъ, леченіе потомъ будетъ.

А дервиши, между тѣмъ, ужъ кричали во все горло свое «ла-ила-ила-ла». Въ воздухѣ мотались ихъ головы, откидываемыя то назадъ, то впередъ, то вправо, то влѣво. Лица дервишей покраснѣли и съ нихъ струился обильный потъ.

— Несчастные, какъ они устали! — сказала Глафира Семеновна.

— Погодите, мадамъ… еще не то будетъ, — отвѣчалъ Карапетъ.

Вдругъ дервиши вскочили и стали качаться стоя. Мотающіяся головы ихъ ужъ только мелькали передъ глазами зрителей, но выраженія лицъ разобрать было невозможно. Въ воздухѣ стоялъ буквально ревъ. Дервиши вмѣстѣ съ тѣмъ и подпрыгивали.

— Вѣдь и у насъ въ Россіи такая секта есть… Скакуны они называются, замѣтилъ Николай Ивановичъ.

Глафира Семеновна сморщилась и произнесла:

— Непріятно смотрѣть. Пойдемте прочь.

— А леченіе, мадамъ? Сейчасъ леченье начнется, — остановилъ ее Карапетъ.

— Богъ съ нимъ и съ леченьемъ! — отвернулась она.

— Нельзя-же, душечка, надо смотрѣть до конца, сказалъ въ свою очередь мужъ. — Мнѣ нужно. Сегодня вечеромъ я буду писать Василію Кузьмичу письмо изъ Азіи, такъ хочу ему и дервишей описать.

— Опишешь и не досмотрѣвши. Ври, что въ голову придетъ.

Вдругъ одинъ дервишъ упалъ среди рева. Изо рта его била пѣна Вслѣдъ за нимъ свалился другой дервишъ и лежалъ уже безъ движенія, раскинувъ руки. Лицо его было черно, глаза открыты. Падали третій дервишъ, четвертый, пятый. Глафира Семеновна ужъ не смотрѣла.

— Довольно, довольно! На кладбище пойдемте, торопила она.

— Да ужъ все кончено, мадамъ, барыня, сударыня, — проговорилъ армянинъ. — Сейчасъ леченье начнется.

И точно, всѣ дервиши перестали ревѣть и качаться. Они опустились на овчины и сидѣли, тяжело дыша и свѣсивъ головы. Шейхъ поднялъ руки. На помостъ со всѣхъ сторонъ бѣжали турецкія женщины, тащили ребятъ, клали ихъ внизъ лицомъ и сами падали вмѣстѣ съ ними ницъ… Шейхъ въ сопровожденіи дервиша съ чашечкой для пожертвованій проходилъ по рядамъ лежавшихъ, попиралъ ихъ ногой, ставя ее на спину или другую часть тѣла, и шелъ дальше. Женщины, мимо которыхъ шейхъ уже прошелъ, поднимались и клали дервишу въ чашечку деньги. Положили и больную женщину на край помоста Она кричала истерично и пронзительнымъ голосомъ. Шейихъ и ей наступилъ ногой сначала на спину, а потомъ на шею.

— Это-то леченье и есть? — спросила Глафира Семеновна.

— Вотъ, вотъ. Онъ лечитъ черезъ своего святость, пояснилъ армянинъ. — Прежде, чтобы доказать свою святость, дервиши носили въ голая рука уголья съ огнемъ, ступали съ голаго нога на горячаго краснаго желѣзо, но теперь это полиція не дозволяетъ.

Подбѣжалъ и къ супругамъ дервишъ съ чашечкой. Николай Ивановичъ улыбнулся.

— На коньячишко просишь, святой мужъ? Изволь, изволь. Выпей за здравіе Николая, Глафии и Карапета, — сказалъ онъ и опустилъ въ чашечку серебряную монету:- Ну, теперь на кладбище отправимся, — обратился онъ къ Карапету.

— Да мы ужъ на кладбищѣ, дюша мой. Вонъ могильнаго памятники стоятъ. Здѣсь въ Скутари вездѣ кладбище… отвѣчалъ тотъ.

— Это ты говорилъ, что старое кладбище. Понимаю. — Но гдѣ-же новое?

— А вотъ за того маленькаго мечеть зайдемъ — будетъ и новаго кладбище.

Карапетъ указалъ на хорошенькую маленькую мечеть съ двумя минаретиками, выглядывавшую изъ темной зелени кипарисовъ и они двинулись впередъ. Почти всѣ турецкія женщины, находившіяся при богослуженіи дервишей Руфаи, направились туда-же.

Ближе къ новому кладбищу стали попадаться палатки кафеджи съ жаровнями, на которыхъ стояли кофейники. На циновкахъ, разостланныхъ около палатокъ, сидѣли фески. Сами кафеджи звенѣли чашками въ плетеныхъ корзинкахъ. Бродили булочники, продающіе булки, вареную кукурузу и вареную фасоль. Везъ на ручной телѣжкѣ большой укутанный ковромъ котелъ турокъ въ чалмѣ изъ грязныхъ тряпицъ и предлагалъ желающимъ горячій «пловъ».

Вездѣ продавалось съѣстное. Нашелся даже бродячій цирюльникъ, который около самой развалившейся ограды «новаго» кладбяща усадилъ своего кліента на коверъ и брилъ ему намыленную голову.

Продавали разносчики съ рукъ платки, полотенца, и наконецъ Глафира Семеновна увидала турка съ плетеной корзинкой, изъ которой выглядывали тѣ самыя турецкія шитыя золотомъ по сафьяну туфли безъ задковъ и съ загнутыми носками, которыя она искала въ Стамбулѣ на базарѣ и не нашла.

— Вотъ туфли-то! — радостно воскликнула она и подскочила къ корзинкѣ.

Турокъ-разносчикъ тотчасъ-же приложилъ руку ко лбу, къ сердцу, отдалъ почтительный поклонъ и сталъ хлопать туфлями подошву о подошву.

Глафира Семеновна отобрала три пары. Торговецъ сказалъ свою цѣну. Карапетъ началъ торговаться и давалъ ему треть цѣны. Кой-какъ сошлись, и туфли были куплены.

— Отчего эти туфли только здѣсь продаются? — спросила Карапета Глафира Семеновна.

— Оттого, мадамъ, что ихъ только самаго стараго старухи-турчанки носятъ, а онѣ никуда больше не ходятъ гулять, какъ на кладбище. Да на того сторона, дюша мой, и стараго старухи не носятъ такого старомоднаго туфли, а только здѣсь въ Скутари, — былъ отвѣтъ.

Николай Ивановичъ дернулъ Карапета за рукавъ и украдкой спросилъ:

— А выпить здѣсь коньячишку можно?

— Можно. Пойдемъ… — кивнулъ ему Карапеіъ.

Необыкновенно веселый, ласкающій взоръ видъ представляетъ изъ себя Новое или Большое кладбище въ Скутари, расположенное на горѣ. Десятки тысячъ памятниковъ представились супругамъ Ивановымъ, когда они вошли за каменную ограду. Отъ входа вились въ гору нѣсколько дорожекъ, обсаженныхъ высокими и низкими кипарисами: и среди темно-зеленой зелени бѣлѣлись бѣлые мусульманскіе памятники, состоящіе всегда у мужчинъ изъ трехъ, а у женщинъ изъ двухъ камней: одного, составляющаго плашмя лежащую плиту и другого — на ребро поставленную плиту. У мужскихъ памятниковъ третій камень составлялъ тюрбанъ или чалму, высѣченные изъ какой либо каменной породы и поставленные сверху третьяго камня, немного въ наклоненномъ видѣ на бокъ. Памятники и кипарисы шли въ гору и представляли изъ себя дивный видъ для поднимающагося путника, но еще болѣе великолѣпный видъ открывался ему, если онъ обертывался назадъ. Съ высокой горы по направленію дорожекъ виднѣлся внизу голубой Босфоръ, а далѣе европейскій берегъ съ причудливыми, разнообразными постройками, расположенными террасами.

Глафира Семеновна воскликнула: