Семен Бронин - История моей матери

- Потому что они тоже только поют и танцуют, а настоящего дела не делают! Как смотреть и слушать, так всем нравится, а как кусок хлеба подать, так дверь перед носом захлопывают!..

Жан уставился на нее.

- Это все Лафонтен написал? - усомнился он.

- А кто же? - Рене была безусловно в этом уверена.- Он написал как было, а наше дело - делать из этого выводы.

Это была уже программа действий - народ зашевелился, завозился на своих местах, покоренный ее уверенностью и горячностью. До сих пор у них на глазах совершался семейный диспут - теперь пришла пора высказаться и им тоже.

- Сама до всего дошла,- многозначительно произнес один из гостей, до того глубокомысленно молчавший. Рене, в пылу азарта, решила, что ее упрекают:

- Сама - и что с того?! Для этого много ума не надо!

- Ум для всего нужен,- негромко возразил тот.- Даже для того, чтоб того же Энгельса читать...- И, помолчав, чистосердечно признался: - Но это ты ловко - со стрекозой этой. Если, конечно, сама выдумала. Я б ни за что не догадался. Это ж между строк читать надо.

- Но с Энгельсом она не справилась,- напомнил его приятель, больший, чем он, скептик.

- А что Энгельс? Немец. Ты что, немцев не знаешь? Они ж из пушек по деревьям лупят! И устарел, наверно. А со стрекозой - это да. Тут совсем другое дело.- И Жан, радуясь тому, что все так хорошо закончилось, поспешил закрыть собрание:

- Все, ребята, хватит на сегодня. А то у вас все в голове перемешается. Муравьи с ирокезами. Видишь, как все сложно в жизни? - Это он сказал, адресуясь к ячейке, но целясь в Ива: тому все в жизни было ясно.- Кажется, все понятно, а копнешь - выходит, все не так-то и просто. Кто остаться хочет, пусть гроши готовит. Хозяин наш и без того кучу денег потерял.- Этим он решил ублажить владельца кафе, которому и Энгельс, и Лафонтен пошли в убыток. Тот ободрился, но понапрасну: лекция не расположила слушателей к выпивке, и они гуськом потянулись к выходу...

Народ остался доволен услышанным.

- Видишь, как она вопрос ставит? - сказал один из слушателей, задержавшийся в дверях и здесь осмелевший: до этого он и слова не вымолвил.-Муравьи муравьями, а стрекозы - стрекозами! У каждого своя канитель, иначе говоря.

- Вот мы против этого и боремся! Что у каждого своя канитель! - не выдержал Ив и, не вдаваясь в подробности этой борьбы, очерченной им лишь в самых общих контурах, собрал всердцах бумаги и рывком засунул их в портфель, с которым никогда не расставался.- С этой вашей разобщенностью!..

А Жак, сосед Рене по улице, словно не слыша ни того, ни другого, ни третьего, произнес в раздумье, не обращаясь ни к кому в отдельности:

- Голова у нее работает. Как доперла? Говорил я Жозефине - приходи: не каждый день такое услышишь. Молодец, словом!..- Но зато и никогда потом не подходил к Рене, не заговаривал и не заигрывал с нею на улице.

5

Потом была история с Мохаммедом, которая встревожила Дени, хорошо относившегося к Рене, но отчима оставила безразличным или даже рассердила: впрочем, он любил Рене меньше, чем его приятель. Обстоятельства дела были таковы.

Рене как-то сидела в кафе, после деловой части собрания, которое по-прежнему делилось на две половины, торжественную и питейную. Жан был с Дени и двумя приятелями. Они успели пропустить по стакану-другому, и за столом у них было весело. За соседним столиком сидели трое работяг с шинного, славящегося своими бузотерами. Эти уже порядочно нагрузились, и в глазах у них мелькали известные всем черти. Видно это было, правда, пока не всем.а только вооруженному глазу, но хозяин, именно таким глазом и обладавший, забеспокоился и заходил вокруг них кругами. За стойкой сидел араб. Его имя было Юсеф, но все звали его Мохаммед. Так уже повелось, что ко всем алжирцам в Стене обращались таким именем; это касалось мужчин - женщин никак не звали, потому что они не давали этому повода. Ему было лет шестнадцать, не больше, и он, в отличие от своих старших и более опытных сородичей, охотно бродил по городу и искал общества французов. Это был веселый простоватый юноша с характерными выпуклыми белками глаз на смуглом носатом лице. Видели его в кафе довольно часто, он всякий раз заказывал кофе, но было ясно, что приходит он сюда не за этим, а чтоб поболтать и посмеяться. Некоторые шли ему навстречу.

- Эй, Мохаммед!

- Меня Юсеф звать,- всякий раз поправлял он, потешая публику уморительным произношением.

- Ну пусть так. Что всегда кофе пьешь? И утром и вечером? Выпей вина лучше.

- Вино нельзя,- не обижаясь, скалился он, довольный тем, что на него обратили внимание.- Коран не позволяет. Кофе только у вас не шибко крепкий. У нас в Алжире лучше был.

Хозяин не любил критики в свой адрес:

- Заплати больше - будет лучше. Думаешь, я не умею восточный кофе готовить?

- Больше платить не могу. Могу себе только полчашечки некрепкого позволить. Или чашечку через день. Мало платят очень,- и потешно заморгал глазами, радуясь, что оказался востребованным...

Кому-то это нравилось, кому-то не очень. В рабочем Стене не было расизма, но патриоты есть всюду. Юсефа разыграли. Он в этот день сделал следующий и роковой шаг: сел как обычный клиент за столик, взял то же кофе только заплатил за него на двадцать сантимов больше.

- Гляди: сияет как кот на печенку,- сказал, не рискуя, что араб поймет его, работяга с шинного.- Как дела, белоглазый?

Юсеф понял из всего только то, что речь идет о нем, заухмылялся и заулыбался сильнее прежнего.

- День рождения сегодня. Пришел к друзьям его отметить.

Те переглянулись и вспомнили:

- День рождения, а кофе пьешь. Лимонада хоть бы выпил.

- На лимонад денег чуть-чуть не хватает. Платят два франка в день. А вам четыре за ту же работу.

Он взывал к рабочей солидарности, а натолкнулся на стену глухого непонимания.

- Правда? Кто это, интересно, за четыре франка работает?.. А мы тебя угостим. Раз у тебя день рождения... Сходи, Жак, к хозяину за лимонадом. А ты к нам пересаживайся. Со своим стулом...

Если у Юсефа и возникли сомнения, то их прогнала эта невиданная удача посидеть за одним столом с настоящими французами. Простодушный, он поверил и пересел к ним, заранее гордясь новым знакомством. Ему принесли бутылку шипучки. Он прочел наклейку, удостоверился в содержимом, попробовал - ему понравилось - и выпил под их уговоры и подначки один за другим два стакана, после чего картинно, как пьяница, утерся широким рукавом. Этот жест особенно понравился соседям.

- Гляди! И утираться научился! Понравился лимонад?

- Очень! - И Юсеф снова утерся - на этот раз уже им в утеху.

- Будешь пить теперь?

- Буду. Если недорого.

- Франк за бутылку. Как раз твоя ставка... Знаешь хоть, что пил ты?

- Знаю, конечно! Лимонад французский! У нас тоже есть - только для буржуев! - Он ввходил в роль шута, но его быстро опустили на землю.

- Жди... Сидр ты выпил. Вино яблочное. Чуть-чуть разбавили только!..- и в открытую загоготали, ничем больше не сдерживаемые.

- Зачем вы так?! - запоздало возмутился Дени, сидевший возле Жана. Он и прежде послеживал за тем, что происходило за соседним столом, но делал это не слишком внимательно и не доглядел главного.- Нашли над кем смеяться! А я смотрю, что-то у них не так, прилично слишком!..- но было уже поздно.

Трудно передать, что стряслось с бедным Юсефом. В него словно ударила молния - лицо его перекосилось и исказилось, он бросился в угол, засунул в рот два пальца, чтобы исторгнуть богохульную жидкость, но его луженый и цепкий желудок, раз вобрав в себя что-то, не торопился с ним расставаться. Между тем шипучий хмель начал действовать. То ли от гнева и расстройства, то ли от непривычки к алкоголю, но Юсеф вернулся к столу на шатких ногах, покачиваясь.

- Что делать теперь?! - сокрушался он.- Поститься надо месяц, чтоб себя очистить! А как работать? Не емши!..

- Салом свиным закуси,- проворчал один из его врагов.- Авось очистишься.

- Сами вы свиньи! - возопил Юсеф, вне себя от ярости.- Сами в церковь не ходите!..- и перешел на арабский: видно, то, что следовало за этим, было не для ушей французов. Это особенно насторожило его недоброжелателей: чужая речь в родном кафе - оскорбление национального достоинства. Они подняли головы и приготовились к драке. Дени переглянулся с товарищами.

- Надо кончать с этим.- В неписаные обязанности членов ячейки: поскольку она обосновалась в кафе - входило слежение за порядком и недопущение подобных эксцессов.- Что пристали к нему? - сказал он одному из шутников.- Он же верующий. Пришел к вам в день рождения...

- А и хрен с ним,- припечатал тот.- Что он за стол уселся - кофе пить? За стойкой места не было?..

- Что за народ? - обратился в никуда Дени, но не стал распространяться на эту опасную для всех стран и народов тему, оборотился к своему столу: - А ты говоришь, колониалисты.- Потом к хозяину: - Может, он в каморке твоей побудет? Там, где мы заседаем? - Но хозяин не захотел слыть покровителем арабов и отказался приютить Юсефа даже на короткое время - сослался на опасное соседство винных бочек, испарения которых будто бы ухудшат его состояние.- Да, я знаю, ты известный дипломат - всегда найдешь что сказать,-отчитал его Дени и снова обратился к товарищам.- Что делать? Надо домой его вести - добром это не кончится...