Выходное пособие - Лин Ма

В руке у него была бутылочка «Пепто-Бисмола».

— Все в порядке, — сказала я машинально.

— Давай. Тебе это необходимо.

Почувствовав мое сопротивление, он сам откупорил бутылку. C хрустом разорвал пластиковую обертку и выбросил ее.

Я посмотрела на клочок мусора, упавший на землю.

— Мусорить плохо, только когда мусорят все, — ухмыльнулся Боб.

Я взяла бутылку. Сделала глоток под пристальным взглядом Боба. Мы не были раньше знакомы. Я была последней, кто покинул Нью-Йорк, а потом быстро влилась в нашу группу. Прошла только неделя — точнее, десять дней — с тех пор, как они нашли меня.

— Получше? — спросил Боб, будто лекарство могло подействовать так быстро.

— Наверное, я просто устала, — ответила я.

Взгляд светло-серых глаз Боба смягчился.

— Сейчас нам всем тяжело. К счастью, мы скоро прибудем туда, куда нужно, станем вести оседлую жизнь и не будем больше кочевать.

Со стороны костра донесся взрыв смеха. Боб подождал, пока он стихнет, и продолжил:

— Но если говорить в целом о ситуации, в которой мы оказались, я бы сказал, что всем в той или иной форме нужна духовная поддержка.

Я вежливо кивнула.

— Что-то вроде книги из серии «Помоги себе сам».

— Что-то вроде этого, — помедлив, сказал Боб. — Ты исповедуешь какую-нибудь религию?

— Мои родители были религиозными, так что я ходила, ну, в воскресную школу. Но это было сто лет назад. Я уже давным-давно не бывала в церкви.

Боб помолчал. А потом сказал:

— Раньше я считал, что вовсе не религиозен. Но в последнее время стал находить в Библии большую поддержку. — Он откашлялся. — Как ты думаешь, что общего у членов нашей группы?

— Не знаю, — сказала я. — Первое, что приходит в голову, — это то, что все мы выжили.

Он улыбнулся как профессор.

— Я бы сформулировал это по-другому. Мы избраны. То, что мы оказались невосприимчивы к тому, что уничтожило бо́льшую часть населения, — не случайность. И то, что ты все еще здесь, тоже должно что-то значить.

— Ты хочешь сказать, как естественный отбор?

— Я говорю о богоизбранности.

Я почувствовала себя неуютно. Кто его знает, как оно было на самом деле. В Конце бесконечный поток информации и дезинформации, новостных статей, постов и перепостов на форумах, кликбейтов и истерических ретвитов привел к тому, что мы ничего уже не знали наверняка, беспомощные и невинные в своей глупости.

У всех нас в голове вертелся вопрос: почему мы не заразились? Мы точно так же должны были контактировать со спорами, заразившими остальных. Боб был фанатично уверен, что мы избраны. Это стало официальной доктриной нашей группы.

Я (как и Джанель, Эшли и Эван) считала, что для лихорадки не было никакой разницы. Тот факт, что выжили именно мы, не значил ровным счетом ничего.

До сих пор, когда я оказывалась наедине с Бобом, мне удавалось избегать бесед на религиозные темы. Теперь я чувствовала, что хочу спрятаться, избавиться от всех черт свой личности, чувств и предпочтений, чтобы он ничего обо мне не узнал. Я быстро глянула на привал, на костер, видимый среди деревьев. Оттуда доносился смех. Боб поймал мой взгляд.

— Как бы то ни было, я рада, что я здесь, — сказала я с вымученной улыбкой.

Но Боб продолжал настаивать:

— Тебе нравится быть здесь, я имею в виду, среди нас? Ты думаешь, мы тебе подходим?

Он спрашивал на полном серьезе, так, будто у меня был выбор.

— Пока что нравится, — наконец выдавила я. — Но нужно привыкнуть. Совместные обеды и все такое — это для меня ново. Я вообще не очень привыкла что-то делать вместе.

И, поколебавшись, добавила:

— Я долгое время была одна.

Он опустил взгляд.

— Я бы хотел, чтобы ты принимала большее участие в делах группы, по мере возможности. Раз ты теперь одна из нас, мы на тебя рассчитываем.

— Конечно, — сказала я.

— Это лекарство, которое у тебя в руках, — продолжал Боб, — было добыто во время одного из наших набегов. Мы составляем списки того, что нам нужно. И забираем это. У нас разделение труда. Мы должны сплотиться, чтобы выжить. Мы живем вместе. Это понятно?

Я кивнула.

— Ладно, нам надо возвращаться, — сказал он. — Наверное, все ждут ужина.

Когда мы вернулись к костру, я увидела, что все держат тарелки на коленях, но к еде никто не притронулся. У нас было такое правило: не начинать есть, пока кто-нибудь — обычно это был Боб — не прочтет молитву. Так что они пили натощак; бутылки Amstel Light и Corona уже наполовину опустели.

— Вот это да, — с одобрением сказал Боб Женевьеве.

Я села на бревно рядом с Джанель. Она протянула мне бутылку воды.

— У тебя все в порядке? — спросила она. — О чем вы разговаривали с Бобом?

Я пожала плечами. Откупорила бутылку и влила в себя воду, сглотнув остатки желчи во рту. Это была минералка: пузырьки щипали мне десны и язык. Я закрутила крышку.

Женевьева передала мне тарелку с едой — тушеная фасоль и горох. Есть мне не хотелось.

— Так у тебя все в порядке? — еще раз спросила Джанель. С тех пор, как я рассказала ей о своих обстоятельствах, она спрашивала меня о самочувствии так часто, что я стала опасаться, что и все остальные догадаются.

— Да, — наконец ответила я. — У меня все в порядке.

Боб улыбнулся мне с другой стороны костра, как будто мы двое знали какую-то тайную шутку. И громко сказал, так, чтобы все слышали:

— Кандейс, не прочтешь сегодня молитву перед едой?

Я посмотрела на него. Выражение его лица не изменилось.

Я склонила голову и стала произносить слова молитвы.

Меня принесло в город волной, которую подняли другие. Большинство моих друзей из колледжа собирались в Нью-Йорк, если уже не жили там. Казалось, это единственное место, куда вообще стоит переезжать. А приехав, мы делали ровно то, что хотели (или думали, что хотели) делать. Безработные, слегка поддатые, мы сидели в уличных кафе, напялив модные очки, кувшинами пили дорогущий лимонад и до вечера вели нескончаемые беседы, а людской прилив вокруг то усиливался, то ослабевал. Другим людям было куда идти, нам — нет. Стояло лето две тысячи шестого года, и переезд как таковой казался мне незначительным эпизодом в величественной цепи событий. Как то: моя мама умерла, я закончила колледж, я переехала в Нью-Йорк.

Мой бойфренд из колледжа вступил в Корпус мира. Когда он не копал колодцы или не занимался оптимизацией севооборота в богом забытых деревнях Южной Америки, то в батистовой рубашке изучал постколониальную теорию под сенью туземных пальм. Несмотря на ужасное качество связи, мы регулярно