Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 6. Казаки

42

Это часто встречающееся название казачьего сторожевого поста автор обычно пишет по выговору через а. Мы не передавали этой особенности, от которой он отказался сам, печатая свою повесть.

[насмешливое,]

Здесь на полях: Казаки недоброжелательно принимали новыхъ гостей.

Здесь на полях другим почерком: Придешь гулять, М.? Закусокъ куплю. — Некогда. — Аль офицеру обѣщала? — Некогда. — Такъ я приду къ вамъ. — Пожалуй приходи. Онъ пришелъ. М. сидѣла въ хатѣ съ офицеромъ. — К. пошелъ гулять. Рано утромъ дали знать о партiи.

Отсюда до конца другим почерком.

В рукописи описка: казаковъ.

Дальше на полях: Разсказъ о томъ, какъ отецъ съ колдуномъ ходилъ за рѣку и превратился въ кустъ. Вопросы о дѣвкѣ. Старикъ разсказываетъ свои любовныя исторіи. И про Кирку, его скромность, потомъ перемѣну. Онъ ходитъ къ ней, но она не даетъ ему. Офицеръ ходилъ всю ночь и подошелъ къ Киркѣ, который пѣлъ…

Кордонъ — казачій промежуточный пикетъ.

Монисто — нитка съ украшеніями, большей частью серебряными или золотыми монетами.

Льготнымъ казакомъ называется тотъ, который долженъ поступить на будущій годъ въ строевые.

Въ гребенскихъ станицахъ всѣхъ безразлично называютъ уменьшительными именами, но учтивость требуетъ прибавленія словъ: нянюка для дѣвки, бабука для бабы, батяка или дѣдука для мущины, смотря по годамъ.

По татарски значитъ: дома ли? Между казаками считается щегольствомъ между собой говорить по татарски.

Гребенскіе казаки — раскольники, и ихъ бракъ не признается нашімъ правительствомъ.

Обувь изъ невыдѣланной шкуры, которую надѣваютъ не иначе, какъ мокрою.

Полотно на двухъ палкахъ, съ которымъ можно близко подходить по утрамъ къ птицѣ.

[Рыба въ родѣ судака, изобилующая въ Терекѣ.]

[Деревянная выкрашенная чаша, изъ которой пьют казаки.]

Жалѣть на кавказскомъ нарѣчiи значитъ нѣжно любить.

Раскольничій попъ.

Оміршиться значитъ у старовѣровъ пить и ѣсть изъ одной посуды съ мірскими.

Бурунами называются песчаныя невысокiя горы, которыми начинается Ногайская степь, лежащая на сѣверѣ линiи.

Волкъ на кавказскомъ нарѣчіи.

Глава 1 сохранилась лишь в копии № 7.

Поправлено: въ последнія времена.

Несколько выше на полях ремарка: Онъ учился презирать Закрев[скаго].

Здесь на полях: а долги? — прочь! а В.? — прочь!

[обязываетъ.]

Даем для сравнения конспект на полях заграничной рукописи лета 1857 г.: 1) Секретъ. 2) Солдаты. 3) Утро. 4) Письмо. 5) Вечеринка. 6) За конемъ. 7) Въ садахъ. 8) Праздникъ. 9) Чеченцы. 10) <Письмо из Ларса> Письмо. 11) Встрѣча. 12) Ночь, даетъ. 13) Бѣгство. 14) Офицеръ. 15) Возвращеніе. 16) Казнь.

Писано в два столбца.

[Дмитрий Оленин меня беспокоит,]

[В нем много хорошего, но у него голова не в порядке. Из него ничего путного не выйдет,]

[У него есть способности и самолюбие, но всё это]

[Он вращался, говорят, в очень дурном обществе.]

[А всё-таки он был неглупый человек,]

[перед новым заказчиком,]

[милый друг,]

[Надо молодежи перебеситься.]

Силки, которые ставятъ для ловли фазановъ.

Как известно, в начале этого года Толстой для уплаты проигрыша в клубе взял у Каткова 1000 р. под свой кавказский роман. Он писал об этом Боткину за границу 7 февраля 1862 г. так: «Я здесь — в Москве — отдал всегдашнюю дань своей страсти к игре и проиграл столько, что стеснил себя, вследствие чего чтобы наказать себя и поправить дело взял у Каткова 1000 р. и обещал ему в нынешнем году дать свой роман Кавказский. Чему я, подумавши здраво, очень рад, ибо иначе роман этот, написанный гораздо более половины, пролежал бы вечно и употребился бы на оклейку окон». (См. «Толстой. Памятники творчества и жизни», вып. 4-й, М. 1923, стр. 86.) Об этом же говорится в письме Тургенева Фету 5 марта. См. «Мои Воспоминания» Фета, I, 393–4. — Толстой вспоминает об этом случае 36 лет спустя в письме к В. Г. Черткову, когда возникла мысль напечатать «Воскресенье» и деньги употребить в пользу духоборов („Листки «Свободного Слова»“, № 1, ноябрь 1898 г.).

См. т. 46, стр. 107.

Там же, стр. 145, 146.

Невозможно согласиться с автором примечаний к изданию «Дневника молодости» (1917 г., М., стр. 241), будто под «Очерками Кавказа» надо разуметь повесть «Казаки». Запись 19 окт. дает определенную по пунктам программу этих «Очерков», ни одной чертой не совпадающую с «Казаками». Рассказы Епишки, конечно, дали материал для бытовой стороны повести, но и только; о «Казаках» же в октябре говорить мы не имеем никакого права.

Интересно, что 51 год спустя Толстой вспомнил об этом опыте. На вопрос П. И. Бирюкова, писал ли он стихи, Л. Н. ответил: «Стихотворения пробовал писать: «Казачки [казачья?] встреча», но слава богу ничего не вышло». («Яснополянские Записки» Д. П. Маковицкого, вып. I, изд. 1922 г., запись 31 дек. 1904 г.)

Под словом «Встреча» здесь мы разумеем обработку стих. «Эй Марьяна», составившую одну из глав начала повести и дошедшую до нас именно с этим заглавием (она печатается выше). Было бы неправильно усматривать тут первое упоминание о «Встрече в отряде». Впервые мысль о последнем рассказе пришла Толстому в конце этого года (запись дневника под 3 дек.), где он обозначен заглавием «Пропащий человек». Тогда Толстой, выбирая, с какого из четырех пришедших в голову сюжетов начать, не остановился на «Пропащем человеке». И действительно, всякие следы этого рассказа на 3 года исчезают из дневника. Ясно, что он не был тогда начат. Когда же, в ноябре 1856 г., он стал писаться, его имя было «Разжалованный. Из кавказских воспоминаний». Это заглавие и стояло в приготовленной для набора копии. Но встретились цензурные затруднения (дневник 1856 г.); тогда в копии слово «Разжалованный» было заменено словом «Гуськов», но в последнюю минуту и «Гуськов» был заменен «Встречей в отряде». Копия дошла до нас со всеми этими переменами. Итак, ранее конца 1856 г. и рассказа наверно не было, и во всяком случае он не назывался «Встречей».

В дальнейшем мы вернемся к этому письму.

Откинуто было и имя героя — Губков или Дубков, перешедшее в писавшееся одновременно «Отрочество»; в конспективных набросках между главами впервые мелькнуло имя Ржавского, удержавшееся за героем почти до 1860 года.

В особенности этой не трудно усмотреть элемент автобиографический, если сопоставить с нашим отрывком запись дневника 1851 г., сделанную в Тифлисе и начинающуюся словами: «Я никогда не был влюблен в женщин».

«Толстой. Памятники творчества в жизни», вып. 4, М., 1923 г., стр. 57. Быть может, одним из начал был вар. № 15, открывающий действие событием на кордоне.

Трудно допустить, чтобы Толстой мог тут думать о Елизавете Ксаверьевне Воронцовой (1792–1880) — жене наместника, уже по ее возрасту; вероятно перед ним вставал образ жены сына наместника, той самой Марьи Васильевны, которую он позднее показал нам в «Хаджи-Мурате».