Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Из записок князя Д. Нехлюдова

«Да вотъ она, цивилизація. Не смѣшной вздоръ говорилъ Руссо въ своей рѣчи о вредѣ цивилизаціи на нравы. Всякая мысль человѣка и ложна и справедлива – ложна односторонностью по невозможности человѣка обнять всей истины, и справедлива по выраженію одной стороны человѣческихъ стремленій. Возможенъ ли таковой фактъ въ деревнѣ Русской, Французской, Итальянской? Нѣтъ. A вѣдь всѣ эти люди христіане и гуманные люди. Провести въ общемъ гуманную идею разумомъ, – позаботиться о безбрачіи китайцевъ въ Индіи, о состоянии Крымскихъ татаръ въ Турціи, распространять христіанство, составлять общество исправленія, – это ихъ дѣло. Но при этихъ поступкахъ, чтò руководитъ члена палаты или духовное лицо, подающее большой проэктъ, – тщеславіе, корысть, честолюбіе, – кажется, спорить нечего. A гдѣ же первобытное, primesautier, чувство человѣка? – Его нѣтъ и оно исчезаетъ по мѣрѣ распространенія цивилизаціи, т. е. корыстной, разумной, себялюбивой ассоціаціи людей, которую называютъ цивилизаціей, и которая діаметрально противоположна ассоціаціи инстинктивной, любовной.

Вотъ оно и равенство республиканское. Тиролецъ ниже лакея, лакей показываетъ ему это безобидно, но смѣясь надъ нимъ. Потому что у Тирольца 60 сантимовъ и его оскорбляютъ. У меня 1000 франковъ, я выше лакея и безобидно оскорбляю его. Когда я соединился съ Тирольцемъ вмѣстѣ, мы стали на уровнѣ лакея и онъ сѣлъ съ нами и спорилъ. Я сталъ наглъ и сталъ выше. Лакей былъ наглъ съ Тирольцемъ, Тиролецъ сталъ ниже.

Вотъ она и свобода. Человѣкъ изуродованъ, слабъ, старъ, находитъ лучшее по своимъ способностямъ средство зарабатывать хлѣбъ пѣньемъ. Тѣ, которымъ онъ продаетъ свое искусство охотно [?] покупаютъ его, онъ никому не навязывается, не вредитъ своимъ товарищамъ, не обманываетъ. Ничего нѣтъ безнравственнаго въ его пѣніи. Его сажаютъ въ тюрьму за его промыселъ. Злостный банкрутъ, игрокъ на биржѣ, кричатъ въ совѣтѣ о бродяжничествѣ.

Ежели бы только люди выучились не думать и не говорить положительно, сознавая свое безсиліе понять законы своей души и потому законы общіе, человѣческіе. Ежели бы только не говорили общія рѣшенія. Тамъ, гдѣ республика, тамъ свобода и равенство. Бродяжничество зло, свобода благо, деспотизмъ зло, цивилизація благо, варварство зло. У кого въ душѣ такъ испоконъ была эта мѣра добра и зла, чтобы онъ могъ раздѣлить одно отъ другаго. У кого такъ великъ умъ, чтобы обнять всѣ факты и свѣсить ихъ? И гдѣ такое состояніе, чтобы не было добра и зла? И почему я знаю, что я вижу больше зла или больше добра не отъ того, что я стою не на настоящемъ мѣстѣ? Кто въ состояніи оторваться отъ жизни и взглянуть на нее сверху? И кто опредѣлитъ мнѣ, чтò цивилизація, чтò свобода, гдѣ граница свободы и деспотизма, гдѣ граница цивилизацiи и варварства? Одно есть – всемірный духъ, проникающій каждаго изъ насъ, какъ отдѣльную единицу, влагающій каждому безсознательное стремленіе къ добру и отвращеніе къ злу, тотъ самый духъ, который въ деревѣ велитъ ему расти къ солнцу и растенію сбросить листъ къ осѣни, вотъ только слушай этотъ голосъ чувства, совѣсти, инстинкта, ума, назовите его какъ хотите, только этотъ голосъ не ошибается. И этотъ голосъ говоритъ мнѣ, что Тиролецъ правъ, а что вы виноваты, и доказывать этаго нельзя и не нужно. Тотъ не человѣкъ, кому это нужно доказывать. Этотъ голосъ слышится яснѣе въ положеніи того, что вы называете варварствомъ, чѣмъ въ положеніи того, что вы называете цивилизаціей».

На этом прерывается черновая редакция «Люцерна»; остальная часть рукописи, содержавшая самое окончание рассказа, повидимому, утрачена.

Считаем необходимым присоединить несколько примечаний, для пояснения некоторых отдельных мест рассказа.

Стр. 6, строка 15 св.

В воспоминаниях автора о парижском пансионе, несомненно, имеется в виду тот пансион, в котором жил Толстой во время своего пребывания в Париже в феврале – апреле 1857 года, так как некоторые из перечисленных здесь лиц упоминаются и в его дневнике того времени (испанская графиня, музыкантша); впрочем, он нигде не называет их имен и не сообщает о них никаких других сведений.

Стр. 8, строка 2 св.

«Два строгие шпица башен» – подробность реального характера: на площади вблизи Швейцергофа стоит главная церковь Люцерна (Hof– und Stiftskirche), старинный собор св. Леонгарда, по сторонам главного портала которого возвышаются две колокольни с высокими шпицами готического типа. В черновой рукописи Толстой оставил в данном месте пробел, для того чтобы внести в него название церкви, но при окончательной обработке он, очевидно, счел излишним вносить эту подробность в свой рассказ.

Стр. 8, строка 12 сн.

Хотя безыменный странствующий певец, с которым встретился автор перед Швейцергофом в Люцерне, был родом швейцарец, уроженец кантона Ааргау (франц. Argovie), однако Толстой постоянно называет его «тирольцем», вероятно, потому что он пел главным образом старинные тирольские народные песни; песни эти отличаются своей мелодичностью и разнообразием и потому охотно усваиваются профессиональными певцами, подобно выведенному в рассказе Толстого.

Стр. 10, строка 6 сн.

«Песенка Риги» – (L’air du Righi) повидимому, пользовалась большой популярностью среди населения ближайших кантонов Швейцарии и была распространена в различных вариантах. Один из них приводит Эрих Бöме в своей заметке «Leo Tolstoi und das Rigi-Lied». («Neue Züricher Zeitung», 6 Februar 1934.)

(Русский текст приведен Толстым, см. стр. 15—16.)

Другие варианты этой песенки приводит А. Л. Гасманн в своих работах: «Das Volkslied im Lüzerner Wiggertal und Hinterland» (1906) и «Das Rigilied «Vo Lüzern uf Wäggis zue». Seine Entstehung und Verbreitung» (1908). В последнем труде он установил и имя автора «песенки Риги»; это – некий Иоганн Люти (Lüthi), музыкант из Золотурна (1800—1869). Гасманн сообщает о нем некоторые биографические сведения и дает более 30 вариантов его песенки (текстуальных и музыкальных). Кроме того, Гасманн сообщает в своей работе, что в 1850—1871 гг. в окрестностях Люцерна ежегодно появлялся со скрипкой и гитарой какой-то старый странствующий музыкант из Ааргау, выступал в трактирах со своим искусством и между прочим пел и «песенку Риги». Сведения о внешности и характере этого лица, сохранившиеся у некоторых стариков, видавших и слышавших его, настолько совпадают с описанием «маленького человечка» в рассказе Толстого, что Гасманн признает вполне правдоподобным, что именно с него Толстой и писал своего героя.

Наконец, один из вариантов «песенки Риги» был прислан в Редакцию «Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого» С. Карцевским, с указанием, что он слышал эту песенку в Женеве от одного странствующего певца, Иосифа Виггера, который и записал полностью ее текст.

Стр. 23, строка 18 св.

В 1856 году, английское правительство, без формального объявления войны, послало к берегам Китая флот, который обстрелял и разрушил целый ряд прибрежных городов; вскоре к англичанам присоединились и французы, придравшиеся к тому обстоятельству, что, вопреки договору, китайские власти казнили одного французского миссионера. Таким образом началась война двух сильнейших европейских держав против беззащитного Китая, окончившаяся только в 1860 году взятием и разграблением Пекина союзными войсками и заключением унизительного для Китая мирного договора. Эти произвольные и насильственные действия европейцев в Китае глубоко возмущали Толстого, как это видно, например, из его записи в Дневнике от 30 апреля 1857 г.: «Читал отвратительные дела Англичан с Китаем и спорил о том с стариком Англичанином»; это же нравственное возмущение сказалось и в горькой иронии «Люцерна».