Борис Екимов - На хуторе (рассказы)

У хозяина свое объяснение:

- Легкая у Валентины рука... Вот она ей сказала, под бок подпихнула, и Мурка послушалась... Легкая рука. Недаром к ней бабы идут цветок отсадить, чтобы легкой рукой, лучше примется. Это еще моя мамка-покойница заметила.

Сидели мужики, глядели, словно на чудо. Оно и впрямь чудо: кошка лежит, развалясь, котята сосут ее, и тут же - цыпленок, под лапою, дремлет.

Соседу Володе эта мирная картина была - нож вострый.

- Она же права не имеет! У нее - природ! Зверь... Мясо ей, кровь нужно... И она обязана сожрать! Просто обязана!

Но то были лишь слова. На деле - иное.

На третий ли, четвертый день натурный сосед придумал наконец объяснение.

- Она умом рухнулась! Старуня! - крутил он пальцем возле виска. Жила-жила и все выжила. Ничего не соображает. У старых людей так... Значит, и у кошек.

Он сразу успокоился и наперед предсказал:

- Котята подрастут чуть-чуть, они его враз сожрут.

- Не сожрут, - заступилась Валентина. - Он теперь у них вроде братушка...

- С костями этого братушку... Вот поглядишь. Зверье! Природ такой! Понятно?!

Но и здесь сосед пальцем в небо попал. Время шло, росли котята быстро, а рядом с ними цыпленок помаленьку оперялся, хромать перестал. Они вместе играли, хотя эти игры были странными: котята, цыпленок. Вроде как не приложишь: кошка и птица. Но у них получалось. Наверное, потому, что детвора. Цыпленок порой пищал, отбиваясь, и не в шутку больно клевался. И тогда пищали котята. Но все кончалось миром и сном вповалку. Скоро котята с цыпленком выбрались во двор, там росли. Время летнее. И для всех это стало привычным.

Кроме соседа, который в конце концов не выдержал и решил проверить, как говорится, на собственном опыте. Как раз у него клушка высидела цыплят. Он взял одного, отчаянно запищавшего, и сунул под нос своей кошке. Она у него обходилась без имени. Кошка да кошка... А нынче была с кошененком, с одним. Остальных потопил. Цыпленка ей сунул под бок, приказал:

- Воспитывай. Ясно тебе? Ясно?!

Кошка ответить не могла, лишь жмурилась. Цыпленок рядом пищал.

- Гляди не трожь! - серьезно предупредил кошку Володя. - Голову оторву. И отправился по делам.

Когда он вернулся, от цыпленка и духа не осталось. А кошка лежала, кормя своего котенка, мурлыкала.

- А где цыплак? - с порога спросил Володя и начал по углам шарить. Но не было ни следа, ни писка. Понятно, что сожрала. Ни пушинки, ни перышка... Да какие у него перышки, лишь вывелся. Глотнула - и нет.

Сожрала. Это был факт очевидный. Хотя какие-то сомнения оставались. Ведь прямых доказательств нет! И еще одно: может, не поняла? Может, надо было посерьезней внушить?

Володя решил еще раз проверить. Еще одного цыпленка забрал у клушки. Принес. Комочек. Тепленький, щуплый. Один лишь писк.

Он держал цыпленка в руке, под нос кошке сунув, и объяснял:

- Не жрать. Поняла? Не жрать его, а воспитывать. А если сожрешь, я с тебя шкуру спущу. Ты меня знаешь. Засеку до смерти. Или повешу. Поняла.

Кошка смотрела на хозяина и вроде все понимала, зная тяжелую руку его.

- Вот так. Вторая проверка. И последняя!

Володя сунул цыпленка кошке под бок. Поглядел. Все вроде шло хорошо. Цыпленок пищал. Кошка лежала, жмурилась.

Но сторожить не будешь. Дела ждут. Он ушел. Скоро вернулся. Открыл дверь, кошка, шмыгнув под ногами, умчалась прочь. Цыпленка, конечно, не было. Сожрала. И, между прочим, правильно сделала. Потому что - зверь. Но вот за то, что хозяина не послушалась, за это, конечно, - смерть. Володя ружье со стены ухватил, оно всегда под рукой, снаряженное. И прямо с крыльца бабахнул, дуплетом. Взлетели испуганные куры, поднялась пыль столбом, собаки залились. На весь хутор - содом. А кошка улизнула. Конечно, до поры. У Володи на это дело рука легкая.

ТЮРИН

Время вечернее. Издали слышно, как гудит трактор Тюрина, прибиваясь с работы к дому. Они на хуторе единственные колхозники: Тюрин и маленький колесный трактор его. Вот он с горы катит, погромыхивая прицепной тележкой. И напрямую к нашему двору. У ворот - остановка, Тюрин из кабины вылез, хозяина зовет:

- Сашко! До мэнэ ходи!

А во дворе - лишь я, гость заезжий, но не больно редкий, и потому в руки мне - бутылка и просьба: "Постановь в холодильник. Я зараз приду".

Тюрин - по говору и виду - запорожец с картинки: росту невеликого, сложения плотного, лысая голова - круглый арбуз, глаза - хитрая прижмурка и, конечно, "вусы". Балакает "по-хохлячьи": "До мэнэ... До тэбэ... Малэнький..."

Бутылку самогона с бумажной затычкой отправил я в холодильник. Дело понятное: Тюрин где-то "скалымил", но домашних своих решил наказать за грех вчерашний. Семейка у него еще та: что жена, что сыночки... Так и глядят, чего бы из дома упереть да пропить. Глаз да глаз за ними. Вчера Тюрин еле успел. Свинью они сторговали заезжим людям, поменяв ее на сахар, муку и, конечно, водку. Тащили, как муравьи. И уже свинью грузили в прицеп. А тут не в свою пору вдруг объявился Тюрин. Видно, подсказало сердце. Он мигом торг поломал. Да еще кое-кому костыля по горбу досталось. Все же - свинья, а не курица.

К тому же нести бутылку домой - самому на понюх не достанется. А здесь, во дворе моего приятеля, на воле, под развесистым кленом - стол. Хозяева - люди свои. Потихонечку выпивай да балакай. Чего еще надобно?

Даже Валентина - жена моего приятеля, которая пьющих не жалует, Тюрина привечает.

- Коля - молодец, - хвалит она его и жалеет. - Он - мученик, наш Колюшка...

- Такая свинья... - сразу вчерашнее вспоминает Тюрин. - Таких поросят приносит. И себе оставляем, и людям продаем. Золотая хрюша, кормилица. На нее надо молиться, а они ее за так отдают...

- Слава богу, обошлось, - успокаивает его Валентина. - Не переживай. Ты ныне весь день на тракторе, наработался, щей тебе разогрею.

Тюрин довольно жмурится, только что не урчит. Его бутылочка охладилась, пока он трактор к своему двору отгонял, обмылся да рабочую спецовку сменил на легкую рубашку.

- Щи - это хорошо, - причмокивает Тюрин. - А я пока трохи выпью с ребятками.

"Ребятки" - то мы с приятелем, седоклокие. Дело вечернее. Почему не посидеть за столом в хорошей компании.

Выпив стопку, Тюрин разглаживает усы, а потом истово хлебает горячие щи. Хозяйка сидит рядом, подперев рукой полную щеку, и хвалит едока:

- Молодец, Коля. Рюмочку выпьет, хорошо покушает. Все бы так, по-умному.

Тюрина от еды пот прошиб. Он объясняет причину своего аппетита:

- Я с собой на работу брал харчей. Сала и хлеба. А подъехал с утра в бригаду, хлопцы там похмеляются, а закуски - ни у кого. Тут мое сало и подмели.

Тюрину уже немало годков, под семьдесят подпирает. А на вид еще крепкий. Работает в колхозе. Один со всего хутора. Остальных сократили да уволили, потому что от самого колхоза, в котором прежде было шесть хуторов, а земли за день не объедешь, от прежнего теперь остались рожки да ножки. Но без Тюрина нельзя. Он - лучший сварщик в колхозе. А нынче все тракторы да комбайны старье и утиль; Тюрин при них - доктор Айболит. Колесный трактор у него персональный. Тележка - на прицепе. Там - сварочный аппарат, баллоны. Вот и катается зимой и летом.

Нынче жаркий июль. Уборка. Хотя чего теперь убирать? Это прежде хлебные поля подступали к самому хутору. Нынче они далеко.

Тюрин щи дохлебал, взопрев. И тут же на столе объявилась просторная сковорода с рыбой. Поджаренные до розовой смуглоты ломтики тонули в желтизне и бели яичной мешанки, щедро сдобренной зеленью лука, петрушки, укропа. А рядом, в миске, крошево помидоров, огурцов, болгарского перца, сладкого лука-"каба". Да еще - кислое молоко, сметана, пресные пышки.

Хозяйка присела рядом, сказав:

- И мы сразу поужинаем...

- А я не можу... - округляя глаза, отказался Тюрин. - Щей нахлебався... во... - показал он ладонью под горло.

- Ешь, Коля, ешь. Стопочку выпей и поешь. Ты - человек рабочий, тебе надо.

- Ну если со стопочкой... - согласился Тюрин.

Ему нравится такое застолье: хлебосольное, неспешное, без шума и ругани. И бутылка на столе словно не убывает. Хозяйка спиртного в рот не берет. Хозяин порой, для компании, лишь пригубит.

Да еще за столом - гость, человек заезжий, ему можно рассказать то, что другим давно уже известно. А рассказать Тюрин любит.

- Работать буду еще двадцать годов! - решительно заявил он. - Двадцать!

- И все бесплатно... - подсмеялся мой хозяин. - На майские праздники пятьдесят рублей отвалили. Барыш!

Но Тюрин его слушать не хочет, потому что речь - для меня.

- Двадцать лет буду работать, потому что... - загнул он палец. - Как только я уйду, мой заменщик... Я знаю, кто на мое место лезет. Он за месяц разобьет трактор и всю сварку погубит. Как тогда бригада будет работать? вопрошал Тюрин, обводя нас, внимательных слушателей, строгим взглядом. - Они же всякий день кувыркаются, технику бьют, я их чиню. А если я бы кувыркался вместе с ними? Кто бы варил? А мой заменщик в первый же день закувыркается. Вот все и кончится. Так что надо работать.