Борис Екимов - Такая музыка

Он еще раз приник лицом к пахучей зелени, что лежала на ладони, приник, вдохнул и откинулся на скамейке. И он увидел высокое весеннее небо. Оно было чистым от одной крыши дома до другой. И лишь перышко облака снежной белью сияло. И Сашке вспомнилась далекая весна. То ли он в школе с ребятами за Волгу ездил, а может, с отцом или матерью. Хотя вряд ли, наверное, в школе. Но не все ли равно. Просто всплыло вдруг в памяти цветущее дерево над спокойной, тихой водой. Дерево все в цвету, а у ног его - такое же, а может, и краше. Ясное и как на ладони. И где-то рядом на лавочке сидит старуха. Солнечный весенний день. Старуха дремлет. И так прекрасно ее мудрое морщинистое лицо, ее тяжелые руки. Сашка точно все помнил. Эта старуха была похожа на бабушку, которой у него никогда не было. Вообще-то где-то была. Но все равно не было.

И, наверное, сейчас в том самом месте снова цветет дерево над тихой водой. И старая бабушка греется на солнце, дремлет. Где это было? Надо бы вспомнить и поехать... Найти и посидеть там. Ведь весна пришла, а он и не заметил. Да и как заметишь, если текут дни один за другим и все на одно лицо. Станок, эта проклятая "стукалка". Ее мерная или пулеметная дробь. И крыша над головой. И день ли, зима ли, лето - одинаково светят мертвые лампы.

И снова, и опять со злостью и завистью подумал Сашка о Верке, о ее счастливой судьбе и о той красивой жизни, которой более достоин, конечно, он. С тоской и завистью думал Сашка, ломал себе голову, но понапрасну, потому что не знал, что делать, и удача даже не брезжила ему впереди.

Подойдя к дому, он вспомнил о "шпаргалке", которую забрала жена. И этот поступок ее показался ему значительным и очень обидным. И потому уже в прихожей, снимая пальто, он спросил у Лизы:

- Ты "шпаргалку" мою брала?

- Да, она в кармане, в пропуске.

- А зачем ты ее взяла?

- Как зачем? - растерялась и не знала, что ответить, Лиза.- Лежала, я увидела и взяла.

- Я спрашиваю: зачем? Чего, я сам не возьму? Или надо поглядеть, проверить? - Сашка в глубине души понимал, что говорит он неправду, но все затопила та горечь и обида, та несправед-ливость жизни, которую он только что снова и в который раз понял. И этой горечи было столь много, что она просилась вон из души. И Сашка, повторяя чужие слова, уже не мог остановиться: - Поглядеть хочешь и проверить, чтобы не утаил? А может, и зарплату за меня начнешь получать? Давай пиши заявление.

- Ты чего? - только и могла сказать Лиза. Она вышла из кухни и остановилась перед Сашкой, глядела на него испуганно. И слезы обиды уже закипали в ее глазах.- Ты чего? Что с тобой?

А Сашке был сладок испуг ее, и страдание, и готовые пролиться слезы, потому что кто-то еще в мире кроме него должен быть унижен и несчастлив. Должен быть униженнее и несчастнее его. Потому что нельзя жить самым проклятым судьбой человеком.

- Я-то ничего, а вот ты... Я спрашиваю: зачем ты "шпаргалку" взяла? Сашка мало-помалу убеждал себя, что "шпаргалка" - пусть и слабый, но все же звонок, покушение на его мужскую свободу, и потому гнул свое: - Ну, зачем, ты ее взяла? Ведь это моя, моя "шпаргалка".

Лиза, шагнув к мужу, обняла его и прошептала:

- Сашенька, ты обиделся, да? Ты искал и не нашел, а кто-то посмеялся над тобой. И ты обиделся, да? Но разве я... Да, милый мой,- всхлипнула она и подняла к мужу лицо. В глазах ее стояли слезы, ресницы были мокры.- Милый ты мой... Ну, прости. Но зачем ты кого-то слуша-ешь? Разве у нас так? Ведь ты и я - это одно и то же. И неужели мне будет обидно, если ты мою "шпаргалку" возьмешь? Я спасибо скажу, рыться не надо. А разве иное подумаю? Сашенька, милый... Да пойми, ведь я и ты - это всегда только мы, мы, мы... Мы вместе? Да так, что уж и не понять, где я, а где ты. И при чем тут "шпаргалка", при чем тут чьи-то слова...

- Ну ладно, ладно,- понемногу сдавался Сашка.- Только знаешь, как все мужики... Думаешь, приятно? Так что лучше не бери. Договорились?

- Договорились,- ответила Лиза, хотя вовсе других слов она от мужа ждала.

Вернувшись на кухню, Лиза долго сидела, потом на часы взглянула: сегодня был день репетиции.

- Саша?! - спросила она.- Ты будешь ужинать? Давай, а? Я рыбу сегодня запекла, в майонезе,- она говорила приветливее, чем хотелось бы и чем должно быть после слез и ссоры, потому что хотела поскорее забыть все.

- Давай,- отозвался Сашка.

Он вошел в кухню. Из духовки пробивался приятный запах.

- Ага... - шумно нюхая, сказал Сашка.- Что там за рыба?

Лиза открыла духовку и достала рыбу в белых эмалированных судочках. Запеченная рыба не только пахла, но и гляделась хорошо: желтая корочка с коричневатым припеком, в кольцах лука покрывала ее.

Ужинали молча. А потом, когда Лиза начала собираться, последовал разговор, который повторялся довольно часто.

- Саша, поедем со мной. Посидишь, послушаешь. А может, к ребятам зайдешь. Они о тебе опять спрашивали,- слукавила она.

- Не хочу. Нечего мне там делать.

- Ну, как нечего?

- А так - нечего. Ничего я там не забыл. Это не оркестр, а так, сброд.

- Почему? Они - неплохие ребята. Их хотят на конкурс послать. И в Чехословакию обещают.

Обычно разговор на этом обрывался - и Лиза уезжала одна. Но сегодня Сашкино дурное настроение не позволило ему отмолчаться.

- Ну и что? - сказал он, начиная злиться.- Чехословакия. Манят вас, как дурачков. Паши как проклятый, смену отработай, потом мчись на репетицию, там до седьмого пота. А за это нате, недельная поездка. И то бабка надвое сказала, в этом году или пятилетке.

- Злой ты какой сегодня,- грустно сказала Лиза.- Ты чего такой? Что случилось, а? Может, мне не ездить сегодня, дома остаться. Случилось что-то? Я останусь,- решила она.

Но Сашка не хотел, чтобы жена оставалась. Она, как и все люди, раздражала его сегодня. Ему хотелось быть одному и потому он переборол себя и сказал мягко:

- Поезжай. Тебя ждут. А я... я просто устал сегодня. Сейчас телевизор посмотрю и спать лягу. Поезжай.

Сашка умел притворяться, и Лиза поверила. Она быстро собралась и поспешила к трамваю. И там, в вагоне, сидя у окна и вспоминая прошедшую ссору, Лиза окончательно уверовала, что кто-то Сашку обидел. Наверное, когда на столе у мастера "шпаргалку" искал. В цехе умеют поддеть. И Сашка обиделся. А потом взорвался и наговорил всякого. Чего нужно и не нужно... Ведь не прав он. Нет у нее каких-то особых мечтаний. На сцену она никогда не хотела, трезво оценивая себя. В университет хотела поступить - это правда. Но не хватило ума, что ж... А может, и хватило бы? Ведь не было еще третьей, решающей попытки. Она ведь сразу решила: три года подряд посту-паю. И теперь у нее за плечами два года стажа и какой-то прошлый опыт. Да и заметили ее, наверное. Впрочем, что зря поминать. Не будет теперь третьей попытки. Но все пойдет по задуманному. И осенью будут экзамены в педагогический институт. Туда она обязательно поступит. Вот и все. И будет в школе работать. И никаких наполеоновских планов у нее никогда не было. Так что зря Сашка наговаривал, с расстройства. Поддели его цеховые, языкастые, а он и...

А Сашка в это время уже спал. А когда выспался, то захотел есть. На кухне проверил кастрюли и холодильник.

- Поем и пляшем,- мрачно сказал он вслух и решил идти ужинать к своим.

На улице, возле кафе, пива, конечно, уже не было, лишь на асфальте щедрая россыпь жестяных зубчатых пробок. Но Сашка не особо огорчился: у матери, конечно, найдется для сына что-нибудь в холодильнике.

В своем дворе он увидел Лену и крикнул:

- Иди-ка сюда, коза! - И когда сестра подбежала, спросил: - Кто дома есть? Как там у вас?

- Ой,- сморщилась сестренка,- папка такой расстроенный. У него неприятности. Ты иди, иди... А Лизы почему нет?

Сашка сквасился.

- Нет уж... некогда мне. Передавай приветы и прочее.

И зашагал он дальше. "К едрене-фене,- злился Сашка.- Своих забот полон рот. Кто бы меня поуспокаивал. А отец каждый день с кем-нибудь да сцепится. Вот пусть и расхлебывает. А мне ужин с таким гарниром ни к чему".

Увидев подходящий трамвай, Сашка сел в него и поехал к центру. Он никуда не стремился и ничего особого не желал, просто ехал от пустого дома.

В центре, на проспекте и набережной было по-весеннему людно. Чуть ли не со всего города съезжалась сюда молодежь. Сашка вдоволь наговорился, нашлись знакомые, и поздно вечером, в одиннадцатом часу, собрался домой. Но прежде чем уехать, он решил в ресторан зайти, не рассиживаться, а просто выпить у буфета водочки. Настроение такое появилось.

Раздевшись, он поглядел на себя в зеркало, чуть взлохматил волосы и стал медленно подни-маться по широкой мраморной лестнице навстречу ресторанному гулу, легкому, дразнящему кухонному чаду, навстречу музыке.

Зал был полон, но Сашка и не искал свободного места. Он шел прямо к оркестру, чтобы потом к буфету свернуть. И здесь, еще издали, Сашка увидел на низкой ресторанной эстраде давнишнего дружка своего, Жеку. Они вместе жили когда-то, потом в техникуме начинали играть, мыкались по шабашкам. Сашка помахал ему рукой, но Жека его увидел раньше, и, конечно, узнал, и, не выпуская саксофона, кивал ему головой, кланялся, радуясь. Свернув к буфету, Сашка не успел до него дойти, когда музыка оборвалась и догнал его голос Жеки: