Огни на Эльбе - Мириам Георг

– Вилла Карстенов?

Казалось, он ненадолго задумался.

– У меня неподалеку есть еще одно дельце. Я доставлю велосипед сегодня вечером, – сказал он.

– И лучше в безупречном состоянии!

– Генри! – Лили было ужасно стыдно. – В конце концов, он делает нам одолжение!

Мужчина и глазом не моргнул, он не удостоил Генри ни ответом, ни взглядом, а просто повернулся и ушел. Генри все еще стоял с протянутой рукой. Только сейчас Лили заметила, что ее новый знакомый не взял предложенную монету.

Крыса была больна, в этом не было никаких сомнений. Йо наблюдал за ней уже некоторое время. Прислонившись к стене, он смотрел, как зверек бредет, шатаясь и дрожа, как в лихорадке. Черные глаза крысы были подернуты пеленой, на сером мехе виднелись следы крови.

Йо ненавидел крыс, они напоминали ему о времени, проведенном в тюрьме – едва становилось темно, эти твари пытались грызть пальцы на его ногах. А еще однажды, когда он был маленьким, крыса пробралась к ним в постель и отгрызла его брату кусочек уха. След от укуса виден был до сих пор. Вдобавок Вильгельм подхватил тогда опасную инфекцию, и отцу пришлось истратить на лечение значительную часть годового жалованья.

Зверек, что копошился сейчас у его ног, очевидно, любил полакомиться гниющими отбросами. Он был таким толстым, что брюхо волочилось по земле. Только крысы и наедаются здесь досыта, с горечью подумал Йо и выплюнул крошку табака. Но дело, которое привело его сюда, нельзя было обделать в приличной конторе где-нибудь в Бельвю. Такие сделки совершались только здесь. В черном сердце Гамбурга.

По пути к дому, адрес которого был написан на клочке бумаге, хранившемся в жилетном кармане, он встретил больше проституток и нищих, чем мог сосчитать. Запах гнили из каналов смешивался с дымом бесчисленных труб. Заброшенные дети, едва научившиеся ходить на кривых от рахита ножках, дрались за свои единственные игрушки – палки и пустые консервные банки. Йо знал, каково это – вырасти здесь. Вонючие трущобы старого города между Штайнштрассе, Шпиталерштрассе и Нидерштрассе когда-то были и его домом. Но между ним и этими детьми все же была существенная разница: он мог работать и зарабатывать деньги – немного, но достаточно, чтобы поддерживать семью на плаву. Чтобы его братья и сестры, по крайней мере, не лежали ночами без сна, страдая от голода.

Он прекрасно понимал женщину, набросившуюся сегодня на Карстена. Ему знаком был этот страх и бессильный гнев. Когда его отец стал жертвой несчастного случая, ему тоже казалось, что их семья обречена. Дети сбивались в кучу по ночам, голодные спазмы мешали им уснуть, и он представлял себе, как утром их находят в постели, замерзшими насмерть. В конце концов Лени, его сестричка, действительно умерла. Она была еще слишком маленькой и совсем ослабла. Когда наступила зима и в комнате, где они жили, стало так холодно, что к утру промерзал потолок, хватило и легкой простуды, чтобы расстаться с жизнью. Малышка заснула на руках матери – почти скелет, обтянутый кожей, – и в обращенных к нему голубых глазах, казалось, навеки застыл вопрос: почему он позволил ей так страдать? Это был самый тяжелый, самый мрачный час его жизни. Он по сей день видел ее в кошмарах, она словно наяву стояла у его кровати – маленькая, изможденная фигурка, с укором глядящая на него из темноты. Он просыпался в холодном поту всякий раз, едва ее костлявые пальчики смыкались у него на запястьях. Иногда ему даже казалось, что и после пробуждения – когда он сидел в постели, тяжело дыша и пытаясь отогнать от себя образы из сновидений, – он все еще ощущает ее прикосновение.

У них не было денег на приличное погребение, поэтому ее просто зарыли в безымянной братской могиле. Его крошку Лени, самую дорогую, самую умную девочку, какую он когда-либо знал. Он мечтал однажды поставить ей достойный памятник. Но трудные времена еще не миновали. Слишком много было голодных ртов, слишком дорого обходилась жизнь в городе, квартплата с каждым годом становилась все более неподъемной. И все же уехать они не могли, здесь у него была работа. Кому-то из детей всегда нужна была новая обувь. У матери к тому времени появилось еще двое детей, и они никогда не наедались досыта. Оба отца почли за благо исчезнуть навсегда, и положа руку на сердце он не мог их винить. Кто захочет взять на себя ответственность за такую большую семью?

Вскоре после смерти Лени Йо исполнилось двенадцать, и мать, отведя его в сторонку, сказала:

– Теперь ты старший. Отца с нами больше нет, так продолжаться не может. Ты нужен мне!

Затем она написала какую-то записку, все утро провозилась с ним, пытаясь, насколько возможно, придать ему пристойный вид, и они куда-то пошли. Он вспомнил потную руку матери, тянувшую его за собой сквозь толпу, и нарастающее чувство страха. Когда они наконец добрались до виллы, мальчик был поражен. Раньше он никогда не видел такого дома, чье великолепие казалось фантастическим. Даже кабинет, куда привел его слуга, брезгливо сняв с него шапку, превосходил самые дерзкие фантазии Йо. В обычных обстоятельствах его бы сюда и на порог не пустили. Но его мать бесстрашно постучала в дверь черного хода, тем самым запустив цепь событий, в которых он так до конца и не разобрался. Всучив записку, она толкнула его в кухню и исчезла, прошептав на прощание: «Смотри не оплошай!» Маленький Йо стоял там и ждал, пока мимо сновали слуги, награждая его презрительными взглядами и обмениваясь колкими замечаниями в его адрес.

Наконец его через большой зал отвели в прихожую, где он прождал, казалось, целую вечность, не смея шевельнуться. Его повсюду сопровождал слуга: пока они ждали приглашения хозяина, он стоял рядом, прислонившись к стене, и следил за каждым движением мальчика, чтобы тот – не дай бог! – ничего не украл. И это было к лучшему – только в непосредственной близости от себя Йо приметил с десяток вещей, которые он сразу бы прикарманил, оставшись без присмотра. Голодному не до принципов, а он голодал уже несколько месяцев. Вот, например, те часы позади него – он знал в Гамбурге пару местечек, где за них можно было выручить марок двадцать. Семье хватило бы этого на месяц.

Когда его наконец впустили в кабинет, перед ним предстал мужчина с львиной гривой, показавшийся ему воплощением Бога на земле. Он восседал