Михаил Пришвин - Том 7. Натаска Ромки. Глаза земли

В поле нашего зрения постоянно находятся человек и собака, процесс натаски должен сблизить их или разделить: то ли егерь в своем деле «съест собаку», то ли она его «съест» – тогда выстрел оборвет ее жизнь. Таковы жесткие условия жизни в природе, и такова интрига книги о натаске.

Вот первый урок, и уже: «Два больших сомнения овладевают мной: первое – есть ли чутье у собаки <…> второе – в его огромном теле, в безумно загорающихся глазах таится сдерживаемая дикая воля – удастся ли мне повернуть этого волка себе на службу?» (10 июля 1927 г.). В этой борьбе будут достижения и у человека и у собаки. Достижения, которые Пришвин называет творчеством.

Не раз в дневнике Пришвин говорит о своем «пантеизме». Есть у него и прямое рассуждение об этом. Прочитав отзыв Горького о «Родниках Берендея», он записывает: «Горький <…> в своих статьях без всякой натяжки свидетельствует о моем пантеизме, посредством которого природа очеловечивается, и человек, перешагнув границы своей личности, расширяется, как природа <…> ключ к этому надо искать в личности автора» (8 ноября 1926 г.). Дневник – исповедальная форма прозы, здесь личность автора прямо открыта читателю. Поэтому в «Натаске Ромки» его личность явилась тем идейно-эмоциональным центром, вокруг которого расположился и весь остальной материал. И в этом центре главным мотивом оказалась проблема «сотворения» друга: то она эмоционально грустная, то радостная, то является трагической – и в этом сотворчестве как раз и происходит расширение личности творца: «Может быть, от перехода к одиночеству и от книги (Пришвин закончил первую часть „Кащеевой цепи“. – А. М.) к единственному делу – „натаске Ромки“ – является с такой отчетливостью сознание отсутствия в моей жизни близкого понимающего меня друга <…> Только теперь надо бы найти образ этому другу» – отмечает он в дневнике 16 июля 1927 года.

Есть в «Натаске Ромки» вставная новелла, которая называется «Сюжет для рассказа». В ней говорится о трагедии охотника: «все положил на собаку, а не знает, выйдет или не выйдет». И если ученая собака не вышла – егерь убьет ее. Этот драматический сюжет Пришвин дополняет мотивом спасения собаки, ставя помету: «Моя идея». В этом гуманистическом отношении к природе и происходит расширение личности автора. «Нет, други мои, той собаки нет уже в моем Ромке, ту собаку я съел, а Ромка теперь уже не просто собака, собака в нем преображена моим творчеством, она – друг человека». Одновременно с ней явилась книга, обогащающая мир жизненным опытом писателя – опытом согласования своего творческого поведения с творчеством природы, самой жизни.

Пришвин опубликовал только два рассказа из цикла записанных в дневниках рассказов о Ромке: «Первая стойка» (Красная нива, 1926, № 46) и «Школа в кустах» (Охотничья газета, 1928, № 13). В извлечениях из дневника рассказы о натаске Ромки печатались в журн. «Огонек» (1963, № 6), «Наука и жизнь» (1964 № 3), «Новый мир» (1973, № 2). В настоящем издании текст печатается по автографу.

В журнале «Краеведение»… изругали «Родники Берендея». – Краеведение, 1927, т. 4, № 1. Н. Анциферов в статье «Беллетристы-краеведы (Вопрос о связи краеведения с художественной литературой)», отметив художественные достоинства книги, писал, что Пришвин не смог отчетливо сформулировать свои мысли по поводу метода краеведения: «В положениях М. М. Пришвина проглядывает ясно выраженная недооценка момента научности в работе краеведа <…> Можно только пожалеть, что М. М. Пришвин своим художественным чутьем не проверил характеристики края и его населения, сделанной переславльскими краеведами и в особенности М. М. Смирновым» (с. 41–45).

влияние Смирнова. – См. наст. изд., т. 3, «Календарь природы»

…годится для анализа Алпатова. – Алпатов – герой романа «Кащеева цепь».

…рассказ «Служба Пана». – Напечатан в журнале «Красная нива» (№ 33). См. наст. изд., т. 3.

…выкинуть из головы «Кащееву цепь»… – В это время Пришвин закончил работу над шестым звеном романа, первые пять звеньев были уже напечатаны.

…бекасы в крепях… – в «крепких» местах, до которых трудно добраться. В тексте «Натаски Ромки» встречаются различные названия болотных и луговых птиц. Бекасом называют несколько видов птиц этого рода: собственно бекас – длинноногая болотная птица (долгоносик); вальдшнеп – лесная птица (кулик, березовик); дупель – большая болотная птица (молчанка); гаршнеп – самая маленькая болотная птица (подкопытник), умещающаяся в ямке от копыта пасущихся на болотах коров, кроншнеп – самая крупная длинноногая болотная птица (кулик); коростель и курочка (самка коростеля) – болотные водяные птицы; лугового коростеля называют дергачом.

Кочкарник – моховое болото в кочках.

…подшаркал гнездо – разрыл лапами.

Парфорс – колючий ошейник.

Наброд – следы птицы на земле.

Спирея – розовоцветное растение, кустарник с белыми цветами в зонтиковидных соцветиях.

Погремушник (правильное название – погремушки) – хлопушки или дикие огурцы.

Жилять – жалить.

Потыкушки – болотный гнус.

Тубо – стой, не тронь (от фр. tout beau).

Желна – черный дятел длиной до 50 см.

Поточина – полувысохший проток, заполняющийся водой в половодье.

…шьет машинкой – то есть как «челнок» в швейной машинке.

Стурил – согнал.

Отава – трава, выросшая после косьбы.

…к анонсу по Зворыкину… – Имеется в виду книга Н. А Зворыкина «Обучение легавой» (Свердловск, «Уральский охотник», 1927).

Шашель – древесный червь

…обращение к другу («Зеленая дверь»)… – «Зеленая дверь» – шестое звено романа «Кащеева цепь» (см. наст, изд., т. 2).

…взять на сворку – на прицепку.

Бекасиная еланка – прогалина в болотных зарослях.

Дормез – большая дорожная карета, приспособленная для сна.

Сергиев – ныне город Загорск.

…приближался ко мне галсом «на ветер». – Идти против ветра.

…одну из «Египетских казней», когда будто бы падал дождь из гадов, – Указание неточно, оно соединяет библейские рассказы о наведении на землю египетскую жаб и о выпадении смертоносного града.

Турухтан – кулик белого, рыжем о или черно-зеленого цвета, весной у самцов развивается пышный воротничок.

…«разрушь храм сей, и я его в три дня воздвигну». – В библейской мифологии Христос уподобляет разрушенный храм телу умершего человека, которого он может воскресить из мертвых через три дня.

А. Макаров

Глаза земли*

Мысль о создании новой книги поэтических миниатюр на основе дневниковых записей появилась у Пришвина вскоре после опубликования «Лесной капели» (1943). Уже в последние годы Великой Отечественной войны он начал работать над дневниками, «очищая их от случайных, личных записей», с 1946 года на полях дневников начинает появляться карандашная пометка: буквой «К» он обозначает материалы, которые отбирает в новую книгу, условно называемую «Капелью».

Работе над дневниками Пришвин придавал особое значение. Он не приостанавливал ее ни в напряженнейшее для него время завершения романа «Осударева дорога» в конце 40-х годов, ни в последние годы жизни, когда спешил закончить повесть «Корабельная чаща» Паустовский вспомнил, как однажды Пришвин признался, что все напечатанное считает сущими пустяками по сравнению с дневниками «Эти записи он главным образом и хотел сохранить для потомства» (Паустовский К Повесть о жизни, т. 2 М, Советская Россия, 1967, с 592–593).

С осени 1948 года Пришвин ежедневно работает с дневниками, считая это «выполнением большого дела» Однако в это время характер новой книги ему представляется еще неясным: «Работа над дневниками, конечно, приведет меня к чему-то большому, будет ли это своеобразная биография М. Пришвина, или новый роман, или трактат вроде „искусство как образ поведения“», – записывает он 21 сентября 1948 года (ЦГАЛИ)

В начале 1950 года он решает создать книгу на материале дневниковых записей последних лет, с 1946 по 1950 год Он обдумывает круг ее главных тем и уже летом, живя в Дунине, с увлечением работает над «Новой капелью», пробует читать отдельные фрагменты друзьям, прислушивается к их отзывам 13 февраля 1951 года он пишет в дневнике, что его главная задача в новой книге – раскрыть читателю глубокий смысл настоящего человеческого мира, который советский народ-победитель отстоял в Великой Отечественной войне, мира, открывшегося ему самому в многолетнем жизненном и творческом опыте «Мое дело должно стать понятным людям не как путь личного успокоения в природе, а как настоящий мир, как утверждение в творчестве радости жизни, доступной каждому Мир как венец победителя. Таким образом, я должен представить свое творчество как дело мира и сомкнуть его с нашей политической и военной борьбой за мир». (Собр. соч. 1956–1957, т. 6, с. 360).