Готхольд-Эфраим Лессинг - Минна фон Барнхельм, или солдатское счастье

Франциска. Я, барышня, не умею ни того, ни другого: не умею разглядеть хорошую сторону в плохом человеке и плохую - в хорошем.

Минна. Ведь он придет?

Франциска. Пусть бы догадался не прийти! Вы подметили в нем немножко гордости - в нем, в этом лучшем из людей - и хотите так безжалостно подшутить над ним!

Минна. Ты опять за свое? Молчи. Я так хочу. Если ты только мне испортишь это удовольствие, если не будешь говорить и делать все, как мы условились!.. Я оставлю тебя с ним с глазу на глаз, и тогда... Но вот, кажется, и он.

Явление четвертое

Пауль Вернер (входит, держится прямо, навытяжку как в строю), Минна,

Франциска.

Франциска. Нет, это только его милый вахмистр.

Минна. Милый? К кому относится это словечко?

Франциска. Барышня, да не смущайте вы его! К вашим услугам, господин вахмистр. С какой вы к нам весточкой?

Вернер (не обращая внимания на Франциску, подходит к Минне). Майор фон Телльхейм свидетельствует милостивой госпоже фон Барнхельм через меня, вахмистра Вернера, свое нижайшее почтение и сообщает, что он вскорости будет здесь.

Минна. Где он задержался?

Вернер. Простите, ваша милость. Мы вышли из дома еще до того, как пробило три, но дорогой его остановил военный казначей, и так как разговор с подобным господином - дело затяжное, он сделал мне знак отправиться к вам и рапортовать о случившемся.

Минна. Очень хорошо, господин вахмистр. Хотелось бы только, чтобы военный казначей сообщил майору какую-либо отрадную новость.

Вернер. От этих личностей офицер не часто может услышать что-либо приятное. Не будет ли от вашей милости приказаний? (Собирается уходить.)

Франциска. Ну, куда вы опять убегаете, господин вахмистр? Разве нам не о чем поболтать?

Вернер (тихо и серьезно). Не здесь, барышня, это было бы против всех правил вежливости и дисциплины. Сударыня...

Минна. Благодарю вас за труд, господин вахмистр. Я рада познакомиться с вами. Франциска рассказала мне о вас много хорошего.

Вернер неуклюже раскланивается и уходит.

Явление пятое

Миина, Франциска.

Минна. Это и есть твой вахмистр, Франциска?

Франциска. Некогда мне перекоряться с вами, хоть вы так насмешливо сказали "твой". Да, барышня, это мой вахмистр. Вы, должно быть, нашли его неповоротливым, деревянным? Теперь он и мне показался почти таким же. Но я догадываюсь, что он считал нужным вести себя в вашем присутствии как на параде. А солдат на параде, да, понятно, это уж скорее заводная кукла, чем человек. Вот если бы вы присмотрелись и прислушались к нему, когда он на вольной воле...

Минна. Я не прочь.

Франциска. Он наверно еще в зале. Можно мне выйти к нему - поболтать немножко?

Минна. Мне жаль отказать тебе в этом удовольствии. Но тебе надо остаться здесь, Франциска. Ты должна присутствовать при нашем разговоре... Я еще кое-что задумала. (Снимает перстень с пальца.) Возьми этот перстень, спрячь его, а мне дай взамен перстень майора.

Франциска. Для чего это?

Минна (меж тем как Франциска достает другой перстень). Я еще сама хорошенько не знаю. Но мне кажется... Я предвижу, что он мне может понадобиться. Стучат. Дай скорее перстень! (Надевает перстень.) Вот и он!

Явление шестое

Фон Телльхейм (в той же одежде, но привел себя в порядок по совету Франциски), Минна, Франциска.

Фон Телльхейм. Сударыня! Извините за опоздание.

Минна. Господин майор! Не будем придерживаться в наших отношениях военной точности. Вы пришли. А дожидаться радости ведь тоже радостно... Ну? (С улыбкой смотрит на него.) Дорогой Телльхейм, разве мы не вели себя сегодня как дети?

Фон Телльхейм. Да, как дети, сударыня, как дети, которые упираются на своем, когда им следовало бы спокойно подчиниться.

Минна. Мы поедем с вами, дорогой майор, посмотреть город, а затем встретим моего дядю.

Фон Телльхейм. Как вы говорите?

Минна. Вот видите, мы не сказали друг другу даже самого важного. Да, он приезжает сегодня же. Лишь по воле случая я приехала сюда на день раньше.

Фон Телльхейм. Граф фон Брухзаль? Он вернулся?

Минна. Превратности войны заставили его уехать в Италию. С заключением мира он вернулся. У вас нет оснований беспокоиться, Телльхейм. Если мы раньше боялись, что серьезнейшая опасность грозит нашему союзу именно с этой стороны...

Фон Телльхейм. Нашему союзу?

Минна. Он вам друг. Он слышал о вас слишком много хорошего и слишком уж от многих, чтобы не быть вам другом. Он горит желанием лично познакомиться с избранником его единственной наследницы. Он приедет как дядя, как опекун, как отец, чтобы вручить меня вам.

Фон Телльхейм. Ах, сударыня, отчего вы не прочли моего письма? Отчего вы не захотели прочесть его?

Минна. Вашего письма? Да, помню. Вы послали мне письмо. Что было с этим письмом, Франциска? Мы читали его или не читали? О чем вы писали мне, дорогой Телльхейм?

Фон Телльхейм. Только о том, что мне повелевает честь.

Минна. Честь повелевает не покидать честной девушки, которая вас любит. Да, именно это повелевает честь. Конечно, мне надо было прочесть ваше письмо. Но я услышу сейчас то, чего я не прочла в письме.

Фон Телльхейм. Да, вы услышите.

Минна. Нет, даже и слышать незачем. Это само собою разумеется. Разве вы способны на такую низость - отречься от меня теперь? Понимаете ли вы, что этим опозорили бы меня на всю жизнь? Мои землячки показывали бы на меня пальцем. "Вот она, говорили бы они, вот девица фон Барнхельм, которая возомнила, что может выйти замуж, только потому что она богата, за доблестного фон Телльхейма. Как будто доблестных людей можно получать за деньги!" Вот что они говорили бы, - ведь все мои землячки завидуют мне. Они не могут отрицать, что я богата; но они не допускают, что я сама по себе неплохая девушка, что я стою хорошего мужа. Не правда ли, Телльхейм?

Фон Телльхейм. Да, да, сударыня, узнаю в этом ваших землячек. Они позеленеют от зависти при мысли, что вы выходите за уволенного в отставку, опозоренного офицера, калеку, нищего!

Минна. И все это вы относите к себе? Если не ошибаюсь, я уже слышала нечто подобное сегодня утром. Тут есть и плохое и хорошее. Рассмотрим все это по порядку. Вы получили отставку? Так я вас поняла? Я думала, что ващ полк просто расформирован. Как это произошло, что такого заслуженного человека не удержали на службе?

Фон Телльхейм. Все произошло так, как тому быть должно. Великие мира сего убедились, что некий солдат делает очень мало из преданности им, немногим больше по обязанности, но зато делает все из чувства чести. Надо ли удивляться, что они не считают себя в долгу перед ним! После войны многие мне подобные оказались не нужны этим великим мира сего, и, наконец, теперь никто не является для них необходимым.

Минна. Вы говорите так, как надлежит говорить человеку, который сам легко может обойтись без великих мира сего. И никогда еще вы не нуждались в них так мало, как сейчас. Я от всего сердца благодарю их за то, что они отступились от своих притязаний на человека, которого я лишь крайне неохотно делила бы с ними. Я ваша повелительница, Телльхейм, и другой власти вам не нужно. Найти вас в отставке, - такое счастье мне даже не грезилось. Но отставка - это еще не все. Есть еще что-то другое. Что же это? Вы еще - как вы сказали? "Я - калека", сказали вы. Ну (оглядывает его с головы до ног), этот калека еще достаточно цел и строен, он, видно, достаточно силен и здоров. Милый Телльхейм, если вы как инвалид вздумаете просить милостыню, то я предсказываю, что мало где вам подадут ее; разве только у дверей добросердечных девушек вроде меня.

Фон Телльхейм. Теперь я слышу только речи шаловливой девочки, дорогая Минна.

Минна. А я слышу в вашем выговоре только "дорогая Минна". Шалостей больше не будет. Ведь я помню, что вы в самом деле получили небольшое увечье. Вас ранило в правую руку, и вы не вполне владеете ею. Но если хорошенько вдуматься, тут ничего нет плохого. Это только предохранит меня от ваших побоев.

Фон Телльхейм. Сударыня!

Минна. Вы хотите сказать, что тем менее вы будете защищены от моих. Ну, ну, милый Телльхейм, вы не доведете меня до этого.

Фон Телльхейм. Вы все смеетесь, сударыня. Жаль, что я не могу смеяться вместе с вами.

Минна. Почему же? Что вы имеете против смеха? Разве нельзя смеяться и быть очень серьезным? Дорогой майор, смех - более крепкая опора для разума, чем озлобление. За доказательством недалеко итти: ваша смеющаяся подруга разбирается в ваших делах гораздо правильнее, чем вы сами. Вы получили отставку и считаете это оскорбительным для вашей чести. У вас прострелена рука, и вы называете себя калекой. Так ли это? Разве это не преувеличение? И разве моя вина в том, что всякое преувеличение вызывает смех? Бьюсь об заклад, если взяться за проверку вашего нищенства, то от него тоже ничего не останется. Пусть вы раз, другой, третий лишились своего имущества; пусть у того или другого банкира пропадут ваши капиталы; пусть вы потеряете надежду получить обратно какую-нибудь ссуду, выданную вами из собственных средств: но разве вы от этого стали нищим? Если бы даже у вас осталось только то, что вам привезет мой дядя...