Фарли Моуэт - Собака, которая не хотела быть просто собакой

Для такого экземпляра, как Матт, было неизбежным, что в один прекрасный день он решит последовать за намеченной жертвой и на высокое дерево. И в этом его устремлении не было ничего невероятного, как могло бы показаться в первый момент. Ведь, между прочим, существует много других наземных животных, которые иногда влезают на деревья, причем достаточно искусно. В странах Средиземноморья часто можно видеть коз, ощипывающих верхние ветки оливковых деревьев. Американские лесные сурки также лазают по деревьям, и есть много сообщений о том, как собаки загоняют койотов на деревья.

Тем не менее однажды утром моя семья и я не могли остаться равнодушными, когда впервые обнаружили Матта забравшимся до половины высоты дерева на нашем заднем дворе. Он карабкался неуклюже, но решительно и уже поднялся на высоту пятнадцати футов от земли, когда под его весом обломился сухой сук и Матт в нелепой позе рухнул вниз. Он слегка поцарапался и от падения у него перехватило дыхание, но он все же доказал, что лазанье доступно и собакам. С этого момента Матт уже никогда не боялся высоты.

Никто из нас не представлял себе, как далеко он зайдет в своем новом увлечении, вплоть до одного весеннего дня следующего года, когда, завывая сиреной, мимо нашего дома промчалась пожарная машина. Я вскочил на велосипед и поспешил следом. Через полквартала от дома я обогнал своего товарища, Абеля Каллимора, также ехавшего на велосипеде, и остановил его, чтобы узнать о причине переполоха.

Абель был толстяк, он задыхался.

-- Не знаю... точно, -- пропыхтел он. -- Я слышал... дикий зверь... на дереве.

К этому времени мы уже свернули на Седьмую авеню и увидели кучку людей, столпившихся вокруг пожарной машины, которая остановилась у длинного ряда пирамидальных тополей в квартале от нас. От пожарной машины шла лестница, ее свободный конец скрывала ярко-зеленая листва. Когда мы подъехали ближе, газетный корреспондент с фотокамерой как раз вылез из своего автомобиля. Два домовладельца сурового вида стояли на тротуаре под тополями с дробовиками в руках. Я подошел к ним и, взглянув вверх, мельком увидел знакомую черную с белым шкурку.

Встревоженный позой двух стрелков, я поспешил объяснить им, что существо, которое сидит на дереве, всего лишь собака -- моя собака.

Это сообщение было встречено враждебно-подозрительно.

-- Ишь, хитрец паренек, -- заметил один из мужчин.

Другой дал мне знак удалиться, прибавив строго:

-- Беги, мальчик. Если бы ты не был таким маленьким, я бы сказал, что ты не в себе.

Первый грубо захохотал. Я отошел в сторонку. Я понимал этих людей. Очень густая листва мешала посторонним опознать зверя, сидевшего па дереве, зверя, который к тому же производил странный шум, никак не похожий на возню собаки. Только Абель и я признали в этих звуках грустное тихое повизгиванье, которое Матт издает, когда бывает в затруднении.

Я размышлял, стоит ли заговорить с человеком, который командует пожарной машиной, когда из гущи ветвей, в которой только что исчез пожарник, вооруженный крепким мешком и револьвером, донесся крик изумления.

-- Лопни мои глаза! -- орал он, и голос его был полон сомнения. -- Это же псина проклятая.

Матт и я почувствовали огромное облегчение, когда пожарник наконец достиг земли с псиной, перекинутой через плечо. Собака нисколько не пострадала, если не считать ее самолюбия, которое было уязвлено, и, как только пожарник выпустил пса, тот мгновенно улизнул домой.

Слезать с деревьев всегда было для Матта трудным делом, а когда он начал лазать по приставным лестницам, опять столкнулся с той же проблемой и несколько раз попадал в рискованное положение.

Интерес к приставным лестницам был естественным продолжением экспериментов с залезанием на деревья. Я же поощрял его страсть, так как мне очень хотелось, чтобы все кругом знали меня как хозяина замечательной собаки-акробата. Мы начали со стремянок, это было легко. Потом настал черед приставных лестниц. Не прошло и недели, как пес научился легко и быстро влезать на крышу нашего дома. Но если угол наклона лестницы оказывался слишком крутым, его попытки спуститься головой вперед превращались в свободное скольжение, которое заканчивалось глухим ударом о землю. В конце концов он научился и спускаться по лестнице, цепляясь задними лапами сперва за перекладину повыше, лотом за перекладину пониже. Передними же он переступал с перекладины на перекладину. Но на ранней стадии своего лазанья по лестницам он мог карабкаться без ущерба для себя только вверх.

Не довольствуясь экспериментами с лестницами нашего дома, Матт трудился над любой лестницей, которая попадалась ему на пути.

На нашей улице жил человек по фамилии Кузинский -- по профессии пекарь, работавший в пекарне в ночную смену. Светлое время дня Кузинский отдавал своему хобби -- работал над украшением своего двухэтажного каркасного дома. Обычно он перекрашивал весь дом не реже чем раз в год, и каждый год в другой цвет. У меня было подозрение, что ему нравилось работать на приставной лестнице почти так же, как Матту лазить по ней. Частенько можно было видеть, как Кузинский где-нибудь высоко, под самой крышей, водит своей кистью по стене дома. Как-то раз он объяснил нам свое пристрастие к этому делу:

-- Почему я крашу? Почему, спрашиваете вы? Наша улица красивая. И мой дом тоже должен выглядеть красиво! Вот я и крашу!

И он красил.

Мне не всегда удавалось наблюдать неудачи Матта, но однажды я наблюдал такое, что невозможно забыть. После полудня, в субботу, Матт и я гуляли по берегу реки в поисках костей динозавров. На пути к дому мы шли мимо пекарни Кузинского, и я с одобрением отметил, что дом снова изменил колер, на этот раз с зеленого на красновато-коричневый. Когда я двинулся дальше, то не обратил внимания на то, что Матт уже не идет за мной, так как я размышлял, можно ли найти кости динозавра на кладбище при англиканской церкви. Спешу пояснить, что мне пришла в голову мысль: может быть, могильщики натыкаются на такие останки при работе. С одним из могильщиков я был немного знаком, и как раз когда я представил себе, как вовлеку его в свои поиски, откуда-то позади меня прозвучал ужасный крик.

Я мгновенно повернулся и там, высоко на южной стене многоцветного дома Кузинского, увидел странное зрелище.

Кузинский находился на самом верху лестницы. Он цеплялся руками за водосточный желоб. К его правой ноге было нелепо подвешено ведерко с краской. Непосредственно под Кузинским находился Матт. Положение собаки было крайне невыгодным. Матт, вероятно, попытался развернуться на верхних ступеньках лестницы, но ему удалось просунуть между перекладинами только голову и переднюю половину туловища, теперь он беспомощно и безнадежно балансировал в воздухе, не в состоянии двинуться ни взад, ни вперед. Кузинский вопил от страха, а Матт старался не дышать.

Я поспешил им на помощь, взобрался на лестницу, и мне удалось развернуть Матта. Кузинский опустил ногу на верхнюю перекладину, и мы втроем спустились вниз.

Как юный хозяин собаки, я ожидал жестокой головомойки, но Кузинский удивил меня. По-видимому, его восхищение тем, что Матт умеет лазать по лестнице, отодвинуло испуг на второй план. А было видно, он сильно струсил.

-- Стою, крашу, -- объяснял мне Кузинский, -- по сторонам не смотрю. Вдруг это чудище просовывается между моих ног. Собака! О боже! На такой высоте! Собака! Я заорал, а что мне оставалось делать?

Действительно, что поделаешь. Меня только удивляет, как Кузинский не взвился сразу на крышу.

Мы ушли только после того, как я извинился за нас обоих, а в результате этого происшествия Кузинский стал нашим самым близким другом и никогда не уставал рассказывать историю о чудо-собаке.

В другой раз Матт обнаружил соблазнительную приставную лестницу, влез на нее и, не сумев развернуться, просто прыгнул в открытое окно спальни на втором этаже, а потом царапался в закрытую дверь до тех пор, пока хозяин дома не поднялся и не выпустил его. Хозяин этого дома был примечательной личностью. Без малого тридцать лет он проработал на Канадской государственной железной дороге, а теперь был самым флегматичным человеком из всех, которых я когда-либо встречал. Ничто не могло вывести его из равновесия.

Когда он вернулся в гостиную после того, как выпустил Матта через заднюю дверь, и его жена поинтересовалась, что за шум был там наверху, он ответил:

-- Ничего особенного, дорогая. Просто в спальне заблудилась собака.

Я знаю, что это действительно случилось, так как жена железнодорожника рассказала маме об этом за чашкой чая, а мама, догадавшись, что виновником происшествия был не кто иной, как Матт, передала услышанное мне.

Случай с Леди-Кошатницей произошел уже после того, как Матт в совершенстве освоил искусство перемещаться по приставным лестницам как вверх, так и вниз.

Я никогда не слышал ее другого имени, если у нее действительно было таковое. Для всех нас на Ривер-Роуд -- и взрослых и детей -- она была только Леди-Кошатница. Она жила в ветхом каркасном доме на углу нашего квартала и держала кошек. В мире существует, наверное, немало таких женщин, как она. Это в основном разочаровавшиеся в жизни старые девы, которые в утешение души посвящают себя кошкам. В своей озлобленности женщины подобного сорта просто страшны. Именно такой была наша Леди. Она не знала иной любви, иного интереса, кроме обожания кошек, а когда начинала ссориться из-за них со своими соседями и с представителями органов здравоохранения, то в припадке ярости решительно отворачивалась от всего мира. Ни одному человеческому существу не разрешалось входить в ее дом, и за десяток лет до нашего переезда на Ривер-Роуд даже молочник, человек привилегированный, которого она вынуждена была терпеть, не переступил порога ее дома. Она отказывалась впускать и чиновника, снимающего показания счетчиков, и в конце концов компания коммунальных услуг была вынуждена отключить в ее доме свет и воду.