Франсуаза Саган - Здравствуй, грусть

После обеда мы отправились в один из сен-рафаэльских ноч-ных кабачков. Вскоре после нашего прихода появились Эльза с Сирилом. Эльза остановилась на пороге, громко заговорила с гардеробщицей и в сопровождении бедняжки Сирила стала про-бираться между столиками. У меня мелькнула мысль, что она ведет себя не как влюбленная, а как уличная девка, но при ее красоте она могла себе это позволить.

- Это что еще за прощелыга? - спросил Шарль Уэбб.- Со-всем еще молокосос.

- Это любовь, - залепетала его жена. - Счастливая лю-бовь...

- Вздор, - резко сказал отец. - Просто очередная интрижка. Я посмотрела на Анну. Она разглядывала Эльзу спокойно, не-принужденно, как рассматривала манекенщиц, демонстрировав-ших ее модели, или просто очень молоденьких женщин. Без тени недоброжелательства. Я почувствовала прилив пылкого восхищения таким отсутствием мелочности и зависти. Впрочем, я вообще считала, что ей нечего завидовать Эльзе. Анна была в сто раз красивее, утонченнее ее. И так как я выпила, я ей высказала это напрямик. Она с интересом взглянула на меня.

- Вот как? По-вашему, я красивее Эльзы?

- Еще бы!

- Что ж, это всегда приятно слышать. Но вы опять слишком много пьете. Дайте сюда стакан. Вас не очень огорчает, что здесь сидит ваш Сирил? Впрочем, видно, что ему скучно.

- Он мой любовник, - весело сказала я.

- Вы совсем пьяны. К счастью, пора домой!

Мы с облегчением распрощались с Уэббами. Состроив самую серьезную мину, я назвала мадам Уэбб "дорогая сударыня". Отец сел за руль, я уронила голову на плечо Анны.

Я думала о том, что она мне милее Уэббов и всех наших обыч-ных знакомых. Что она лучше, достойнее, умнее их. Отец говорил мало. Наверняка вспоминал появление Эльзы.

- Она спит? - спросил он Анну.

- Как дитя. Она вела себя довольно сносно. Если не считать несколько слишком прямолинейного намека на котов...

Отец рассмеялся. Воцарилось молчание. И потом снова раз-дался голос отца:

- Анна, я люблю вас, люблю вас одну. Вы мне верите?

- Не повторяйте мне этого так часто, я начинаю бояться...

- Дайте мне руку.

Я хотела было выпрямиться и предостеречь: "Нет, только не сейчас, когда машина идет над пропастью". Но я была навеселе. Запах духов Анны, морской ветер в моих волосах, на плече цара-пинка - след нашей с Сирилом любви. Достаточно причин, чтобы быть счастливой и молчать. Меня клонило в сон. Эльза и бед-няжка Сирил, наверное, трясутся на мотоцикле, который мать подарила ему в прошлый день рождения. Эта мысль почему-то растрогала меня до слез. Машина Анны была такая уютная, с та-ким мягким ходом, в ней так хорошо спалось... А вот кому, должно быть, сейчас не спится, так это мадам Уэбб! Быть может, в ее годы я тоже буду платить мальчишкам, чтобы они меня любили, потому что любовь самая приятная, самая настоящая, самая правильная вещь на свете. И неважно, чем ты за нее платишь. Важно другое-не озлобиться, не завидовать, как она завидует Эльзе и Анне. Я тихонько засмеялась. Анна чуть согнула руку в плече. "Спите", - повелительно сказала она. И я уснула.

Глава восьмая

Наутро я проснулась в прекрасном настроении, чувствуя только небольшую усталость и легкую тяжесть в затылке от вчерашних излишеств. Как всегда по утрам, солнечный свет заливал мою кровать; я сбросила одеяло, скинула пижамную куртку и подставила голую спину солнечным лучам. Положив щеку на согнутую руку, я видела прямо перед собой крупное плетение простыни, а подальше на плитках пола неуверенно копошившуюся мушку. Лучи были теплыми и ласковыми, казалось, они проникают до самых костей и прилагают особые старания, чтобы меня согреть. Я решила, что все утро пролежу вот так, не шевелясь.

Мало-помалу вчерашний вечер все отчетливей оживал в моей памяти. Я вспомнила, как сказала Анне, что Сирил мой любовник, и рассмеялась: если ты пьян, можешь говорить правду - никто не поверит. Вспомнила я и мадам Уэбб и мою стычку с ней; я привыкла к женщинам подобного сорта: в этой среде в таком возрасте они зачастую бывали отвратительны из-за своего без-делья и стремления взять от жизни побольше. Рядом со сдержан-ной Анной она показалась мне еще более убогой и надоедливой, чем всегда. Впрочем, этого и следовало ожидать: я не представ-ляла себе, какая из приятельниц отца способна была долго вы-держивать сравнение с Анной. В обществе людей подобного рода приятно провести вечер можно либо в подпитии, когда ты для забавы затеваешь с ними спор, либо если ты состоишь в интим-ных отношениях с кем-либо из супругов. Отцу было проще-для них с Уэббом это был спорт. "Угадай, кто сегодня ужинает и спит со мной? Малютка Марс, которая снималась у Сореля. Захожу я к Дюпюи и как раз..." Отец с хохотом хлопал его по плечу: "Счастливчик! Она почти так же хороша, как Элиза". Мальчи-шество. Но мне нравилось, что они оба вкладывают в него запал, увлеченность. И даже когда нескончаемо долгими вечерами Ломбар на террасе кафе уныло исповедовался отцу: "Я любил ее одну, Реймон! Помнишь весну, перед тем как она уехала... Глупо, когда мужчина всю свою жизнь посвящает одной женщине!" - в этом было что-то непристойное, унизительное, но человечное - двое мужчин изливают друг другу душу за стаканом вина.

Друзья Анны, должно быть, никогда не говорили о самих себе. Да они наверняка и не попадали в такого рода истории. А если уж они говорили о чем-либо подобном, то, наверное, посмеивались от стыдливости. Я чувствовала, что готова разделить с Анной снисходительное отношение к нашим знакомым любезную и прилипчивую снисходительность. . . И однако, я понимала, что к тридцати годам буду скорее похожа на наших друзей, чем на Анну. Я задохнулась бы от такой неразговорчивости, равнодушия, сдержанности. Наоборот-лет этак через пятнадцать, уже не-много пресыщенная, я склонюсь к обаятельному и тоже уже не-много уставшему от жизни мужчине и скажу:

- Моего первого любовника звали Сирил. Мне было непол-ных восемнадцать, на море стояла такая жара...

Я с удовольствием представила себе лицо этого мужчины. С крошечными морщинками, как у отца. В дверь постучали. Я проворно накинула пижамную куртку и крикнула: "Войдите". Это была Анна - она осторожно держала в руках чашку.

- Я решила, что чашка кофе вам не повредит... Ну как вы- не слишком скверно?

- Превосходно,-ответила я.-Кажется, вчера вечером я немного перебрала.

- Как всегда, когда вы бываете на людях... - Она засме-ялась. Впрочем, должна признаться, что вы меня развлекли... Этот вечер был бесконечным.

Я уже не замечала ни солнца, ни вкуса кофе. Разговор с Ан-ной всегда полностью поглощал мои мысли, я переставала на-блюдать себя со стороны, хотя только она и заставляла меня сомневаться в себе. Рядом с ней я переживала насыщенные и трудные минуты.

- Сесиль, вам интересно с людьми вроде Уэббов или Дю-пюи?

- Вообще-то их манеры несносны, но сами они забавны. Она тоже следила за копошившейся на полу мушкой. Навер-ное, эта мушка - калека, подумала я. У Анны были тяжелые веки с длинными ресницами - ей было легко казаться снисходи-тельной.

- Вы никогда не замечали, насколько однообразны и... как бы это выразиться... тяжеловесны их разговоры? Вам не надо-едает слушать все эти рассуждения о контрактах, о девицах, о светских увеселениях?

- Видите ли,-сказала я,-я десять лет провела в мона-стыре, а эти люди ведут безнравственный образ жизни, и для меня в этом все еще таится какая-то приманка.

Я не решалась признаться, что это мне просто нравится.

- Но вот уже два года... - сказала она. - Впрочем, тут бесполезно рассуждать или морализировать, это вопрос внутрен-него ощущения, шестого чувства...

Как видно, я была его лишена. Я явственно сознавала, что в этом плане мне чего-то не хватает.

- Анна,-сказала я внезапно.-Как, по-вашему, я умная? Она рассмеялась, удивленная прямолинейностью вопроса.

- Ну конечно же! Почему вы спросили?

- Если бы я была набитой дурой, вы все равно ответили бы то же самое, вздохнула я. - Я иногда так остро чувствую ваше превосходство...

- Это всего лишь вопрос возраста. Было бы весьма печально, если бы у меня не было чуть больше уверенности в себе, чем у вас. Я могла бы подпасть под ваше влияние.

Она засмеялась. Я была уязвлена.

- А может, в этом не было бы ничего страшного!

- Это была бы катастрофа, - сказала она.

Она вдруг отбросила шутливый тон и в упор взглянула на меня. Мне стало не по себе. Есть люди, которые в разговоре с тобой непременно смотрят тебе в глаза, а не то еще подходят к тебе вплотную, чтобы быть уверенными, что ты их слушаешь, - я и по сию пору не могу свыкнуться с этой манерой. Кстати сказать, их расчет неверен, потому что я в этих случаях думаю лишь об одном - как бы увильнуть, уклониться от них, я бормочу: "Да-да", переминаюсь с ноги на ногу и при первой возможности убегаю на другой конец комнаты; их навязчивость, нескромность, притязания на исключительность приводят меня в ярость. Анна, по счастью, не видела необходимости завладевать мною таким способом - она ограничивалась тем, что смотрела мне прямо в глаза, и мне становилось трудно сохранять в разговоре с ней тот непринужденный беспечный тон, какой я на себя напускала.