Ясмина Михайлович - Три стола

***

В последний вечер нашего пребывания в Которе мы отправились с одним господином, историком искусства, в обитый изнутри красным плюшем ресторан, что у западных которских ворот, там, где вход в город со стороны горы Ловчен через мост, тот самый, под которым течет река, вытекающая отовсюду и ниоткуда. В этом ресторане мы раньше не были. Наш гость, приятель покойного Даро Трипковича, рассказал нам историю этого потомка мореплавателей.

Дарица, или Даро Трипкович, родившийся году в 1910-м, никогда никого не принимал в своем доме, так что и наш собеседник, близкий ему человек, никогда не был ни в каких помещениях дома, кроме холла. Точно так же историк искусства и друг дома ничего не знал о столе вплоть до нашего приезда и разговора с г-ном Р. - одной из попыток все-таки прервать заговор молчания, возникший вокруг стола. После моих настойчивых просьб рассказать нам все о женщинах, имевших отношение к Трипковичам, он поведал следующее. У Даро были две двоюродные сестры, дочери его дяди. Старшая - Мария и младшая - Мила. Чтобы помешать Марии унаследовать половину состояния, он женился на младшей - ее родной, а своей двоюродной сестре Миле. Поскольку речь шла о кровосмесительном браке, им пришлось, как болтают, обращаться за разрешением чуть ли не в Рим. Детям, родившимся от этой связи, сыну и дочери, сразу после рождения делали полное переливание крови. Все они продолжали жить в том же доме, сестры, по свидетельству нашего собеседника, очень любили друг друга и были дружны, а брак Даро и Милы оказался счастливым. Мария, конечно, так и не вышла замуж. Она недавно скончалась в Риме. Умерли и Мила и Даро, дети же их, которые теперь живут в Риеке, уже немолоды, а потомства у них нет. После их смерти род Трипковичей исчезнет.

Таким образом, стол, спасенный после гибели семьи Морозини, попал в руки другой семьи, которая угасает уже в нашем веке, и вот стол теперь стоит в темноте, заваленный штукатуркой и строительным мусором.

Все время, пока длился этот рассказ, в ресторане звучала музыка из фильма "Hallowen". Музыка, которой я очень боюсь.

Вслед за тем прояснилась и история о выжившей из ума женщине, обладательнице страусиного яйца. Ее звали Гизелла Трипкович, она вышла замуж в известную семью капитанов Томичей и произвела на свет многочисленное потомство. Во время последнего землетрясения все домочадцы кинулись прочь из дома, унося на руках детей и ценные вещи. Гизелла же сломя голову бросилась обратно в дом, чтобы спасти страусиное яйцо, привезенное ею из каких-то заморских стран. Когда она умерла, яйцо похоронили вместе с ней. К столу она, кажется, отношения не имела, но принадлежала к семье Трипковичей.

Наш собеседник, разумеется, понял, каким образом я "обнаружила" стол. И ему захотелось рассказать нам об одном своем приключении. Его как историка искусств часто просят оценить различные предметы. По его словам, он видел немало изысканных вещей, особенно в Боке Которской, но ни разу, за одним только исключением, ему не хотелось что-нибудь купить.

В доме, куда его вызвали оценить какие-то предметы старины, он увидел фрагмент написанной маслом картины XVI-XVII веков, изображавшей Матерь Божью, и страстно захотел его приобрести. Эта неземной красоты Мадонна представляла часть большой композиции. Недоставало двух ангелов слева и справа и младенца Христа, которого она должна была держать на руках, не отрывая от него взора. Матерь Божья осталась без младенца и без ангелов потому, что четыре брата, получив эту картину в наследство, не могли поделить ее и разрезали на четыре части. Один из братьев продал свою часть картины, и фрагмент с Мадонной попал в тот дом, куда пригласили нашего знакомого. После всевозможных перипетий ему удалось купить эту Мадонну. Он повесил ее над своим изголовьем в спальне. И тут начались ночные кошмары, пробуждения в холодном поту, бессонница, бред. Вначале он не связывал свои ночные бдения с переселившейся к нему Мадонной, но однажды в теплую и светлую ночь заметил, куда она смотрит. Ее взгляд, ее глаза были постоянно устремлены на него. Это она не давала ему спать. Поняв, в чем дело, он пустился в погоню за остальными частями картины, нашел двух ангелов, но младенца так и не нашел. В отчаянии он снял изображение Матери Божьей со стены и спрятал его от самого себя.

"А ведь она искала взглядом своего сына, - сказал на это мой муж, - но видела только вас. Перевесьте изображение Матери Божьей на другую стену и поставьте перед ее ликом пюпитр с раскрытой Библией. Она будет смотреть на Книгу, и это, быть может, принесет ей утешение. Ведь это - Книга о ее сыне".

***

По возвращении в Белград, в первую ночь, проведенную в нашей квартире, я почувствовала сильный прилив спиритической энергии. Мне казалось, что я в состоянии без всяких вспомогательных средств призвать и материализовать что угодно. Я очень испугалась. Собственно, я боялась, что вместе с сонмом духов придут мои покойные близкие.

Спустя несколько дней, немного успокоившись и попросив мужа быть мне ассистентом, я при помощи блюдечка и букв вызвала высшего духа, а затем и покойного Даро Трипковича. Все это было продиктовано непреодолимым желанием узнать "правду" о столе. Вернее, уяснить суть: почему мне явилось изображение стола и имеет ли оно отношение к какой-нибудь женщине. Эти вопросы требовали ответа.

Духи очень ясно и точно ответили на два вопроса. Что владелец стола - дож и что стол относится к XVII веку. На вопрос об имени дожа мы получили неожиданный ответ. Блюдечко упорно выписывало два имени: Сатаса и Санаса. Я говорю упорно, потому что мы спрашивали не один раз, желая услышать вполне земной, рациональный, ожидаемый нами ответ, что владельца зовут Морозини. И только на середине нашего сеанса, вглядевшись в иероглифы, написанные на бумаге, я вдруг в одно мгновение поняла, что это имя - анаграмма. Мы были потрясены.

Тайнопись множилась, а мы все больше постигали искусство разгадывать криптограммы. Один ответ и по сей день остался непонятым. Вопрос был - почему нам так важен этот стол. Ответ гласил: "Для S L V". Кратким оказался и ответ на вопрос, что мог бы принести этот стол в наш дом, - "Рану". Мы узнали, что стол использовался в ритуальных целях, но на нем никого не мучили, и что он не связан ни с каким насилием. При этом духи категорически отрицали связь его с чьей-либо женской судьбой. По крайней мере, так нам было сказано, или так мы поняли. Духи глотают гласные звуки или же заменяют их цифрами. Вообще говоря, их язык труден, впрочем, как и наш.

На другой день у меня в уме без конца крутилось другое имя - обозначение высшего духа, которого я призывала. Оно гласило: Ариэль. Порывшись в книжных и компьютерных энциклопедиях, мы установили, что это имя духа из шекспировской "Бури", духа воздуха, передвигающегося с необыкновенной скоростью. Мне казалось, что я узнала имя Ариэль из "Хазарского словаря", но мой муж это отрицал. Ответ я получила через несколько дней, и презабавный. К крышке моей французской стиральной машины была приклеена пестрая реклама стирального порошка, который стирает очень быстро. Порошок назывался "Ариэль". Итак, я бессознательно читала это имя почти каждый день. Таким образом, подтвердились и идея мифологического преображения повседневной жизни, и юнговская синхронность применительно к жизни конца XX века.

В ту ночь, когда мы призывали духов, с нами ничего не случилось. Мы еще не успели осмыслить узнанное. Хотя и невероятное, оно казалось достаточно безобидным. Следующей же ночью мы проснулись в страхе, даже в легкой панике, причем оба одновременно. Для этого не было никаких внешних причин, кроме, пожалуй, некоторого шороха, но ведь ночью все шумы кажутся очень громкими, особенно если вам хочется что-то услышать. Чувство страха было иным неопределенным, но очень сильным. Некоторое время словно что-то реяло в воздухе, а потом исчезло...

Через несколько дней, после всевозможных оттяжек, я уселась, чтобы занести рассказ о которском столе в свой компьютерный дневник. Я заполнила несколько экранных страниц, как вдруг, в самом начале истории, мой "Гомер" РС-386 отказал. Курсор исчез с экрана, словно мышь куда-то улетела, клавиатура перестала слушаться, и на экране светилась только картинка части текста, ложная картинка, потому что компьютер в это время был, в сущности, мертвым. До сих пор в моем опыте работы с компьютерной техникой не было ничего подобного чтобы отказало все, включая клавиши. Естественно, текст, написанный до того, не сохранился, и я поняла, что могу спасти только оставшуюся ложную картинку, имитирующую работу компьютера, пока она не канула в небытие за черной рамкой монитора. И я записала на магнитофон обрывки текста, опасаясь доверить его бумаге. Я подумала: лучше звукозапись, чем рукопись.

Тем не менее история о которском столе завершилась двойным эпилогом. В плане материальном и духовном.

***

Эпилог материального свойства относится к нашему многолетнему желанию заполучить сделанные в единственном экземпляре письменные столы архитектора Куцины, находящиеся во владении известного лица - г-на Радина. Мы видели их года три назад лишь однажды, в зале выставочного салона. Этого оказалось достаточно, чтобы в них влюбиться, - ну прямо Гауди с его постмодернизмом, только на балканской почве.