Шолом-Алейхем - Два мертвеца

Напрасно сапожничиха поглядывала, бедная, в окошко и прислушивалась к дверям. При каждом шорохе ей казалось, что это идет Хлавно. Но Хлавно не шел. Он в это время лежал в луже и объяснялся с Вашти. Гитл передумала все, что жена может передумать о своем муже. А когда стало очень поздно, она схватила накидку на плечи и пошла искать своего мужа. Она его не нашла. Сапожники, с которыми Хлавно выпивал в честь праздника, клялись, дожить бы им так до следующего пурима, что Хлавно прямо из синагоги отправился к себе домой и что никто из них даже капли воды не выпил. Разве что он, сказали сапожники, встретился где-нибудь с Шимен-Волфом.

Услышав это имя, Гитл даже вздрогнула. Этот Шимен-Волф отнял у нее немало здоровья.

Шимен-Волф тоже сапожник, как и ее муж Хлавно, и любит он то же самое, что и Хлавно. Но где Хлавно до него! Тот славится на весь мир, – его иначе и не называют, как Шимен-Волф-пьяница. Говорят, что отец его от этого умер: однажды в праздник напился, а внутри у него спирт загорелся, и он сгорел, как свеча. С Шимен-Волфом тоже однажды случилась такая история, но его погасили. Однако Гитл не верилось, чтобы ее муж снова сошелся с этим пьянчугой, после того как он дал ей руку и поклялся на паре филактерий, что никогда в жизни больше с ним не встретится. Из-за этого тогда и произошла большая ссора между женой Хлавно, Гитл, и женой Шимен-Волфа, Ханой-Зисл. Ссора началась с перебранки, а кончилась очень позорно: обе женщины вцепились друг другу в повойники, так что их еле разняли. С тех пор они не разговаривают, а когда встречаются, уступают одна другой дорогу и трижды сплевывают.

Гитл долго думала, что бы такое предпринять: пойти ли к этой мерзавке Хане-Зисл проведать, нет ли там мужа, или не ходить? Она боялась, как бы не вышло скандала, и – прямо-таки сам бог вмешался и пришел ей на помощь. Не успела она двинуться, как увидала какое-то существо в черном, шедшее ей навстречу. Присмотрелась и в темноте узнала Хану-Зисл. Обе женщины готовы были, как обычно, отпрянуть и трижды сплюнуть. Но какая-то неведомая сила удержала их, и обе заговорили. Разговор был короткий, но весьма понятный:

– Куда это так поздно?

– А вы куда?

– Мужика своего ищу.

– И я тоже.

– Где они могут быть?

– Знать бы мне так его самого.

– Мой был в синагоге, когда читали «Сказание».

– И мой там был.

– Что ж, они ушли оттуда вдвоем?

– Вероятно.

Обе женщины глубоко вздохнули и разошлись в разные стороны.

Пришибленная, убитая, вернулась Гитл домой, взглянула на пирог, и ей показалось, что он смотрит на нее и говорит: «Что случилось с Хлавно?» С горя она бросилась на кровать и лежала, пока не уснула. И приснилось ей, что стучат в окно и зовут ее по имени. Она хочет поднять голову, но не может. Она спрашивает, не вставая: «Кто там?» А ей отвечают, что это сапожничиха Хана-Зисл и шамес из погребального братства пришли к ней за саваном. Гитл не понимает, откуда у нее берутся силы говорить о таких вещах, но она спрашивает довольно спокойно, как если бы речь шла о деже теста или о четверти курицы на субботу: «Они сгорели?» – «Сгорели». – «Оба вместе?» – «Оба вместе». От ужаса она чуть не падает с кровати, садится и слышит, как несколько рук сразу шарят по двери… У нее волосы встают дыбом. Она еле произносит:

– Кто это?

– Мы.

– Кто это «мы»?

– Отвори дверь, будешь знать.

– Дверь открыта.

– Не можем клямку найти…

По голосу Гитл сразу узнала мужа. Она вскочила, отворила дверь и, увидев двух человек, измазанных, как черти, отпрянула.

– С праздником тебя, Гитл! – сказал Хлавно и ввалился в дом вместе с Ротшильдом. – Не будь я Хлавно, если ты знаешь, кто к тебе пришел! К тебе пожаловали в гости, в честь праздника пурим, два мертвеца… Бог с тобой, чего ты так испугалась? Мы действительно два мертвеца, но не с того света. Один – мертвецки пьян, а второй – мертвецки голоден… Кто пьян, а кто голоден – это ты сама сообразишь, если ты умна… Ну, что ты смотришь? Не узнала его? Ведь это Ротшильд! Провалиться бы богачу реб Иосе вместе с касриловской лужей! Ротшильд, бедняга, так измазался, что его узнать нельзя. Можно подумать, что он там валялся вместе со всеми хавроньями. Знаешь, Гитл, ты таки умная женщина! Вашти в сравнении с тобой ни черта не стоит! Вижу у тебя субботнюю бутылочку на столе. Сердце тебе, видно, подсказало, что у нас нынче праздник на всем свете, что надо освятить вино и закусить вот этим треугольным чертякой, прах его побери, как и папашу его, Амана!.. Лехаим, Ротшильд! Дай бог Аману дожить до будущего года, и чтобы мы снова его повесили в синагоге вместе с десятью его сыновьями на одной виселице высотой в пятьдесят локтей! Чего ты молчишь, Гитл? Говори: «Аминь!»