Роберт Батлер - Женщина подглядывает за неверным мужем с помощью стеклянного глаза

У меня тут время летит быстрее. Руки так и порхают. Женщина говорит, что она сыта по горло. Она хочет уйти. Она сидит на свидетельском месте, и у нее круглое как луна лицо и опухшие глаза, она так близко, что я могу до нее дотянуться рукой. У нее дети, и она хочет безраздельной опеки. У нас с Роем детей никогда не было, и мы никогда не выясняли почему. К тому времени, когда этот факт дошел до нашего сознания, нам уже было все равно.

В тот самый момент, как я об этом подумала, наступил перерыв на слезы, и я почувствовала, как мои руки строчат: печальная история, — и, скорее всего, я имела в виду себя. В зале суда никто не произнес этих слов. Я приказала рукам быть повнимательнее. Кровать сейчас пуста. Солнце из нее вылезло. Судья передает женщине салфетку, а я пока печатаю: Ты летаешь и выводишь восьмерки над присыпанным солнцем озером, а потом ты лежишь в темной комнате, и тебе плевать на то, что я рядом, тебе плевать на то, что от тебя не происходит никакой новой жизни.

Я поднимаю руки, сжимаю — разжимаю кисти, складываю ладони вместе. Я вас отучу отвлекаться. Рядом тихо шмыгают носом. Будь повнимательнее, говорю я себе. Опускаю руки на клавиши. Женщина говорит, что можно продолжать.

Тут на меня обрушиваются Рой и его баба. Они уже сплелись и кружатся по комнате. Я судорожно хватаю ртом воздух. Громко, я знаю. У судьи тоже круглое лицо. Оно поднимается над кафедрой, и я превращаю свой вздох в кашель и пригибаюсь к машинке. Мои руки боятся судьи, они слушают свидетельские показания, но остальная часть меня видит перед собой женщину, которой еще нет тридцати, с длинными, спутанными волосами, как будто она спала с мокрой головой и не расчесалась. И она обхватывает моего мужа руками, а теперь уже и ногами, и они с Роем валятся на кровать.

Я крепко зажмуриваю свой целый глаз. Но я хочу закрыть тот, стеклянный. Я видела достаточно. Он не оставит меня одну, пишут мои руки, это слова женщины на свидетельском месте. Но потом я продолжаю: они сдирают друг с друга одежду. Сегодня вечером в постели будет полным — полно пуговиц. Я открываю глаз, но больше не могу слышать руками, я заклинаю свои пальцы повиноваться. «Не надо, пожалуйста», — шепчу я еле слышно, обращаясь к своим рукам и к своему мужу, я чувствую гнев свидетельницы и снова шепчу: «Не надо, не надо».

Они оба голые, и живот у нее больше моего и какой — то откляченный. «Толстуха», — шепчу я. Но разве я могу ее критиковать? По крайней мере, эта толстуха сейчас там, с Роем, и, значит, он этого хочет, и она залезает на него, а он лежит на спине. И лежит на моей половине. На моей.

— Отодвинься, — говорю я вслух.

— В чем дело? — спрашивает судья.

— Можно повторить еще раз? — спрашиваю я.

Судья поворачивается к истице:

— Пожалуйста, повторите свой ответ для стенографистки.

Сосредоточься. Я снова закрываю свой здоровый глаз и прислушиваюсь к своим рукам, а они говорят что — то о муже, который не желает слушать, которому наплевать, и, может быть, я записываю показания этой женщины, а может, пишу, что придет в голову. Но честно говоря, мне тоже наплевать. И честно говоря, я уже не слушаю. Женщина разметала свои спутанные волосы, голова ее запрокинулась, лицо уставлено в потолок. Я смотрю на Роя. Из стакана с водой, стоящего возле кровати, я всматриваюсь в лицо своего мужа. Оно мне скажет все как есть.

— Ему наплевать, — я понимаю, что говорю вслух. Лицо Роя мне сразу все сказало. Рот крепко сжат. Глаза мертвы.

— Вы опять что — то пропустили? — спрашивает судья.

— Да, ваша честь. Кажется, было сказано: «Ему наплевать»?

— Вы правы, — говорит, поворачиваясь ко мне, женщина, сидящая на свидетельском месте. Судья — мужик. Адвокат этой женщины — мужик. И адвокат ее мужа — мужик. Она поворачивается ко мне, радуясь, что кто — то ее понимает. — Вы правы, — говорит она.

Судья обращается к ней:

— Повторите, что вы сейчас сказали. Нас не интересует, согласны ли вы с тем, что послышалось стенографистке.

Она снова говорит, повторяя свои слова, мои руки работают. Но потом они замирают. Женщина в моей постели опустила голову и посмотрела прямо на меня. Глаза ее расширились. Губы шевелятся. Лицо Роя тоже поворачивается ко мне.

И судья произносит мое имя. Он тоже смотрит на меня, привстав со стула.

— Что случилось? С вами все в порядке?

Женщина скатывается с моего мужа, вылезает из кровати, и я понимаю, что она идет ко мне. Я встаю с места. Как будто сейчас я могу с ней справиться, выбить из нее всю дрянь.

Судья говорит адвокатам:

— Лоретта, моя лучшая стенографистка.

Женщина наклоняется, ее космы свешиваются вперед, она приближает ко мне лицо, и ее нос сквозь выпуклые стенки стакана кажется расплывшимся.

— В чем дело, Лоретта? Вас беспокоит глаз?

— Да, — отвечаю я. Хорошо, что я выбрала этот пластырь.

У женщины большие глаза цвета грязного машинного масла. Я рычу оттого, что мне приходится в них смотреть, и прикрываю рукой глаз, но это только повязка.

— Вы можете продолжать? — спрашивает судья.

Я думаю о мертвом лице Роя. Он мог бы сбросить эту женщину. Может быть, он все еще хочет меня. Я говорю:

— Я не знаю, могу или нет.

— Но вы попробуете?

— Не знаю.

Но потом передо мной невесть откуда появляется рука женщины, вода покрывается рябью, я ничего не вижу, а потом я очутилась глаз к глазу с этой женщиной, комната завертелась, потом куда — то провалилась, и вновь я обрела равновесие, но теперь смотрю на Роя сбоку. Лицо его больше не безжизненно. Рот раскрылся, и глаза удивленно расширились, и я поняла, что эта женщина прицепила мой глаз к своему пупку, как украшение восточных танцовщиц.

— О нет! — кричу я.

— Что такое? — спрашивает судья.

Мой глаз приближается к застывшему лицу Роя.

— Мой глаз, — говорю я.

Рой не может ничего сделать, и мне кажется, он знает, что я смотрю на него, что я совсем рядом, и лицо его медленно опускается. Она стоит перед ним и толкает его на кровать.

— Стойте! — кричу я.

— Мы вас заменим, Лоретта, — говорит судья.

— Нет! — кричу.

— Так для вас будет лучше, — говорит судья. — У вас явно сильные боли. Не надо себя мучить.

Рой снова вскакивает, и они с судьей стоят передо мной бок о бок. Потом Рой поднимает на нее взгляд и улыбается ей тепло и гадко.

— Мне больно, — говорю я.

— Тогда достаточно, Лоретта, — говорит судья.

Рука Роя тянется ко мне, хватает мой глаз, и я лечу куда — то в постель и в темноту.

Теперь передо мною только судья. Моя рука поднимается и прикасается к повязке. Гладит меня по лицу. Очень — очень нежно.

— Я могу уйти? — говорю я.

— Да, — говорит он.

Что я и сделала.