Болеслав Прус - Примирение

Пан Квецинский, пан Леськевич и пан Громадзкий построились в шеренгу.

- Лукаш явился! - крикнул Квецинский.

В ту же минуту все четверо запели:

- Да здравствует, - да здравствует!.. Да здравствует, - да здравствует на славу нам!.. Ура!..

По справедливости следует признать, что громче всех пропел здравицу в свою честь новоприбывший медик, сам пан Лукашевский.

- Ну, как поживаете? - сказал он, широко раскрывая объятия, в которых сразу же очутился тощий Громадзкий.

Квецинский и Леськевич кинулись на шею приятелю, причем первый поцеловал его в левое ухо, а второй - в правую лопатку.

После обмена приветствиями Лукашевский швырнул шапку на стол между стаканами, а шинель на кровать Леськевича и, подбоченясь, вскричал:

- Вы сошли с ума!.. Что это такое?..

И он толкнул ногой лилово-красное кресло.

- Кресло... - обиженно ответил Леськевич. - А это что?..

И он указал пальцем на переднюю, куда в этот момент вошла дворничиха с чемоданом, а следом за ней маленький мальчик с испуганным веснушчатым лицом; одет он был в кафтан, свисавший до самого пола, и с такими длинными рукавами, что совершенно не видно было рук.

- Это? - повторил Лукашевский, оглядываясь через плечо. - Ничего, это наш Валек...

- Какой наш Валек? - удивился Квецинский, которого звали также "Незабудкой".

Дворничиха Барбара, особа крепкого сложения, с прекрасно развитым бюстом, швырнула в угол чемодан и, засунув руки под фартук, обошла Лукашевского с правой стороны.

- Что же? - сказала она, склонив голову и щуря глаз. - Что же, может, он теперь будет прислуживать господам?..

- А вам что до этого, черт возьми!.. - дерзко ответил Лукашевский.

- Черт?.. - подхватила баба повышая голос. - Вы мне платите за услуги рубль в месяц, тринадцать дней вас нет дома, и еще вы будете приводить лакеев?.. Неужели вы думаете, что этакий сопляк прилично почистит вам башмаки или подметет комнаты?..

- Молчи, Барбария! - прикрикнул на нее Лукашевский.

- Подкинь уголь в самовар, раба!.. - добавил Квецинский.

- Отличный лакей!.. - вмешался Леськевич. - Да он же пошевелиться не может в своем кафтане.

- Зачем ты его привез, Лукаш?.. - спросил Громадзкий.

- А чтоб вас в анатомичку сволокли!.. - рассердился Лукашевский, хватаясь за голову своими огромными ручищами.

Потом он взял Барбару за локоть и сказал:

- Баба... бери самовар и марш на кухню...

Барбара стала покорной, как голубица, и в один миг исчезла с самоваром в передней.

- Ладно, но что это такое?.. - спросил неустрашимый Квецинский, постучав пальцем по голове мальчика.

- Валек, ступай на кухню... Скинь лапсердак и погляди, как ставят настоящий самовар... - распорядился Лукашевский.

- Зачем ты привез этого свинопаса?.. - недоумевал Леськевич.

- Для вашей же пользы, - ответил Лукашевский.

- Нам он не нужен, - возразил Ипохондрик, - а ни за тобой, ни за Громадзким не уследит...

- Ай, какой остряк, - проворчал Громадзкий. - В самый раз на колбасный фарш!

Лукашевский пожал плечами.

- Сейчас я вам все объясню. Но поскольку я привык знать, с кем разговариваю, так, может, вы мне скажете, что это за колокольчик и для чего?

Теперь на середину комнаты вышел Квецинский.

- Это, видишь ли, бронзовый колокольчик, купленный за четырнадцать грошей у торговца, чтобы звонить прислуге.

- Да ведь она не услышит его внизу.

- Ну, если Барбара не услышит, так ты услышишь или твой Валек, - не растерялся Квецинский.

- Ага! А эта гнусная мебель, которую выкинули из публичного...

При этих словах Леськевич помрачнел. Засунув руки в карманы и отвернувшись от коллеги, прозванного Лукашем, он заметил:

- Надо быть ослом, чтобы не различить стиль Людовика...

- Какой Людовик? - удивился Лукашевский.

- Маркер у Лурса, - быстро вставил Громадзкий.

Леськевич в знак презрения сложил губы трубочкой и невольно схватился за пульс, - ему показалось, что пульс бьется слишком часто, и он решил больше не принимать участия в разговоре.

- Расскажи же наконец про Валека, - сказал Громадзкий, которого очень забавлял расстроенный вид Леськевича.

Лукашевский задумался, как бы составляя план речи; потом сел на стул, опустил голову и начал:

- Вы знаете, что "Попель" служит гувернером в Ментушине.

("Попелем", в честь великого балетмейстера, прозвали одного кандидата математики, который на протяжении тридцати практических занятий не смог научиться контрадансу и в результате был вынужден отказаться от уроков танцев.)

- Так вот, Попель, - продолжал Лукашевский, - встретил там мальчика, а именно Валека, которого все нещадно били, поскольку он оказался непригоден для деревенских работ...

- Пасти скотину... - пробормотал Леськевич.

- Да... Но зато у него обнаружились большие способности к скульптуре и механике...

- Например, к открыванию чужих замков, - вполголоса вставил Леськевич.

- Тогда Попель, - рассказывал далее Лукашевский, - занялся мальчиком, научил его читать, писать и считать... И теперь вот, во время каникул, когда он при нас проэкзаменовал Валека, панна Мария Цехонская пришла в такой восторг от его успехов, что... я решил взять парнишку в Варшаву и продолжить его образование...

- Что еще за панна Мария?.. - удивленно спросил Квецинский.

- А нам-то что за дело до какой-то панны Цехонской? - добавил Леськевич.

Лукашевский некоторое время сидел опустив голову, явно смущенный. Вдруг он вскочил со стула и воскликнул громовым голосом:

- Эх!.. с какой стати я буду с вами говорить о предметах, в которых вы не разбираетесь...

- В паннах Мариях мы разбираемся, - перебил его Квецинский. У Лукашевского сверкнули глаза.

- Ну, ну... Незабудка, только без насмешек... Панну Марию можем не трогать...

- Даже, если хотели бы, не можем... - прошептал Громадзкий.

- А вопрос, подлежащий рассмотрению, ставится так, - продолжал Лукашевский. - Есть бедный, но способный паренек, который в деревне погибнет, а в городе может стать человеком. Так вот, мы должны позаботиться об этом пареньке.

- То есть... каким образом?.. - иронически спросил Квецинский. Пожалуй, не дожидаясь, пока его поймают на улице, сдадим его в Земледельческие колонии{206}, как только он нас обворует.

- Или в больницу при первых признаках сыпи... - добавил Леськевич.

- Ах, скоты! - заорал Лукашевский, срываясь с места и так отчаянно размахивая руками, словно он намеревался расколотить стены, а товарищей выбросить за окно. - Ах, скоты! - повторил он. - Я вам оказываю милость, а вы издеваетесь?.. Теперь я знаю, что вы собой представляете, и сейчас же, сегодня же, уезжаю отсюда вместе с Валеком, чтобы не дышать одним воздухом с такими подлецами...

- Ах, змеи подколодные!.. - бушевал он, бегая по комнате. - Три года я вожусь с таким сбродом, голову дал бы на отсечение, что вы порядочные ребята, и на тебе!.. Едва представился повод, и вот уже из этой благородной молодежи вылезают ростовщики, мошенники, торгаши и всякого рода эксплуататоры... Дайте мне раствор сулемы, я смою заразу с моих рук, пожимавших ваши грязные лапы!

- Ну, чего тебе надо, Лукаш?.. - прервал его удивленный таким взрывом Громадзкий.

- Ты у меня спрашиваешь, голодранец?.. - крикнул Лукаш, в ярости топнув ногой. - Ведь ты сам не раз мне говорил, что если бы не помощь добрых людей, то стал бы ты сапожником или органистом, а так... будешь врачом. Позволь же и более молодому голодранцу не пасти скот, раз у него к тому нет охоты, и тоже добиваться права выписывать рецепты.

Пристыженный Громадзкий отступил к столику и снова взялся за переписку неразборчивой рукописи, а Квецинский заметил:

- Ну, не каждый плохой пастух обязательно должен стать хорошим врачом...

- В таком случае он сможет стать хорошим адвокатом или химиком, возразил Лукашевский.

- Чтобы искусно подделывать водку или минеральные воды, - добавил Леськевич.

- Или стать подпольным юристом и сманивать у нас клиентов! - дополнил Квецинский.

- Не бойтесь! - раздраженно бросил Лукашевский, - прежде чем он начнет соперничать с вами в подделывании водки или подпольных консультациях, не только вас уже не будет на свете, но и кости ваши истлеют.

При упоминании о столь печальном финале Леськевич принялся растирать себе грудь, словно у него закололо в легких.

Квецинский пожал плечами и сказал примирительным тоном:

- Чего ты дуешься? Чего ты кипятишься?.. Лучше ясно скажи, чего ты хочешь?

- Я хочу, чтобы мы помогли парнишке получить образование.

- Стать врачом или юристом, - пробормотал Леськевич.

- Даже химиком по производству маргарина, мне все равно, - заявил Лукашевский.

- Значит, он сперва должен окончить гимназию, - рассудил Квецинский. А если он слишком велик и его не примут?

- Тогда пойдет в обучение к скульптору.

- Скульпторы сами ходят босые.

- Ну, так отдадим его столяру, - решил Лукашевский, которого нисколько не затрудняли внезапные переходы от университетских вершин к низинам ремесла.