Харуки Мураками - Слепая ива и спящая девушка

...Именно! Этой ручкой она что-то писала на обороте бумажной салфетки.

Точнее, рисовала. Бумажная салфетка оказалась слишком мягкой для рисования, за нее постоянно цеплялся шарик стержня. Но она все равно рисовала - холм. На холме стоит маленький дом. В доме одна-одинешенька спит девушка. Вокруг дома - заросли слепой ивы. Это слепая ива усыпила девушку.

- Слепая ива? - спросил приятель.

- Есть такое растение.

- Ни разу не слышал.

- Я сама придумала, - улыбнулась она. - У слепой ивы сильнодействующая пыльца. Маленькая муха, окунувшись в эту пыльцу, влетает девушке в ухо и... усыпляет ее.

И она нарисовала слепую иву на другой салфетке. Слепая ива была размером с азалию. Толстые зеленые листья плотно окружают распустившиеся цветки. Листва эта выглядит, как букет из хвостов сцинков. Слепая ива нисколько не походит на обычную.

- Есть еще сигареты? - спросил меня приятель. Я положил на край стола промокшую от пота пачку коротких "Хоуп" и спички и отправил щелчком в его сторону.

- С виду ива маленькая, но корни уходят очень глубоко, - пояснила подруга. - Вообще-то, достигнув определенного возраста, она перестает расти вверх, и начинает расти только вниз. Будто, питается темнотой.

- Ну? Эта муха влетает в ухо девушки и усыпляет ее пыльцой, - спросил приятель, пытаясь подкурить от влажных спичек. - А что она делает дальше... эта муха?

- Ест плоть... в ее теле... конечно же! - ответила подруга.

- Фу-у-у-у-у!

Оказывается, по заданию на летние каникулы подруга сочиняла стихи о слепой иве и просто пересказала нам сюжет. А сама история ей приснилась. И девчонка, валяясь целую неделю в больнице, написала нечто вроде поэмы. Товарищ хотел прочесть, но подруга отказалась под предлогом того, что нужно доработать кое-какие мелочи. Вместо этого нарисовала рисунок и пересказала фабулу.

На холм взбирался юноша - спасти уснувшую от пыльцы слепой ивы девушку.

- Это я, да? - прервал ее приятель.

Подруга покачала головой:

- Нет, не ты.

- А ты что, знаешь?

- Да, - гордо ответила она. - Правда, не знаю почему, но это так. Я тебя обидела?

- Еще как! - ответил он, шутливо скривившись.

Юноша медленно взбирался на холм, раздвигая заросли слепой ивы. Он оказался здесь первым человеком с тех пор, как слепая ива начала буйно разрастаться по холму. Натянув глубже шляпу и отмахиваясь от роя мух, юноша шел по тропе. На встречу со спящей девушкой - пробудить ее от долгого и глубокого сна.

- Но пока он добрался до вершины холма, тело девушки уже изъели мухи? - спросил приятель.

- В каком-то смысле, - ответила подруга.

- В каком-то смысле печальная история - быть в каком-то смысле съеденной мухами.

- Ну да, - сказала она, немного подумав. И мне: - А ты как думаешь?

- Грустная история.

Брат вернулся в двенадцать двадцать. С пакетом лекарств и таким выражением лица, словно ничего не различал вокруг. Ему потребовалось некоторое время, чтобы от дверей найти глазами мой столик. Брат шагал неуклюже, будто не в силах держать равновесие. Усевшись напротив, он глубоко вздохнул, будто до этого был так занят, что забывал дышать.

- Ну как? - поинтересовался я.

- Да, это... - начал было он.

Я ждал, надеясь, что он заговорит, но разговор все не начинался.

- Есть хочешь?

Брат кивнул.

- Здесь поедим или где-нибудь в городе?

Он подозрительно окинул взглядом помещение.

- Давай здесь.

Я купил талончики и заказал два комплекса. Пока несли еду, он молча разглядывал вид за окном: море, аллею дзелькв, поливалки, - все то же, что до этого видел я.

За соседним столом приличная на вид пара средних лет, поедая сэндвичи, беседовала о раке легких у лежащего в больнице знакомого. Он пять лет назад бросил курить, но было уже поздно: по утрам отхаркивал кровью. Вот такой разговор. Жена спрашивала, а муж пояснял, что рак в определенном смысле сконцентрировал все жизненные склонности этого человека.

В комплекс входили шницель и жареная белая рыба, а к ним - салат и булочка. Сидя друг напротив друга, мы молча ели. Соседи-супруги продолжали оживленно обсуждать происхождение рака: почему в последнее время увеличилось число раковых больных, почему до сих пор не могут создать лекарство от него.

- Везде почти одно и то же, - разглядывая руки, ровно произнес брат. Все спрашивают одно и то же, делают такие же анализы.

Мы сидели на лавке перед воротами больницы и ждали автобус. Ветер изредка шевелил листву над нашими головами.

- Что, иногда совсем не слышишь? - спросил я брата.

- Да, - ответил он. - Совсем ничего!

- И что ты при этом чувствуешь?

Он задумался, слегка наклонив голову.

- Как бы спохватываешься... Словно перестаешь слышать музыку. Но обращаешь на это внимание не сразу. А когда замечаешь, уже ничего не слышно. Будто, заткнув уши, сидишь на морском дне. Это длится некоторое время. Ухо и правда ничего не слышит, но дело не только в ухе. Ухо только частично не слышит из-за этого.

- Наверное, неприятно?

Брат коротко, но с силой кивнул.

- Не знаю почему, но неприятного ощущения нет. Просто возникают всяческие неудобства - когда не слышно...

Я задумался, но представить себе это толком не смог.

- Ты видел фильм Джона Форда "Форт "Апач"* - неожиданно спросил он.

______________

* "Форт "Апач"" (1948) - классический вестерн американского режиссера Джона Форда (Шон Алоизиус О'Фирна, 1895-1973) с Джоном Уэйном (Мэрион Майкл Моррисон, 1907-1979) в главной роли.

- Да, только давно, - ответил я.

- А я смотрел недавно по телику. Классный фильм!

- Ну! - поддакнул я.

- Там в начале фильма в западный форт приезжает на службу новый генерал. Его встречает штабс-капитан, которого играет Джон Уэйн. Генерал толком не знает обстановки, а в это время индейцы поднимают восстание.

Брат достал из кармана белый платок и вытер рот.

- Въехав в форт, генерал говорит Джону Уэйну: "По пути сюда я видел нескольких индейцев". И Джон Уэйн невозмутимо отвечает ему: "Все в порядке, сэр. Вы заметили индейцев? Считайте, что их там нет!" Я точно не помню его слов, но примерно так. Ты не знаешь, что это значит?

Я не мог вспомнить, чтобы в "Форте "Апач"" были такие слова. Для фильма Джона Форда фраза слишком заумная. Правда, я смотрел его очень давно.

- Наверное, то, что видно обычным глазом, не так важно... Может, и не так.

Брат нахмурился:

- Я тоже не понимаю смысла, но когда мне сочувствуют из-за уха, почему-то постоянно вспоминается эта фраза: "Заметили индейцев? Считайте, что их там нет".

Я засмеялся.

- Что, странно?

- Ага, - ответил я. Брат тоже засмеялся - он давно уже этого не делал.

После паузы, он, как бы поверяя мне тайну, спросил:

- Ты не мог бы посмотреть мне ухо?

- Посмотреть? Ухо?

- Ну, хотя бы снаружи?

- Ладно, а что?

- Да так, - сказал брат и покраснел. - Просто, посмотри, что там.

- Хорошо, давай.

Он уселся спиной и повернул ко мне правое ухо - довольно симпатичное. Правда, маленькое, но мочка выглядела пухлой, как свежевыпеченное "мадлен". Я впервые так пристально изучал чье-либо ухо. Если присмотреться, в его форме по сравнению с другими органами тела есть нечто загадочное: оно беспричинно извивается, выгибается, выпирает. Видимо, такая удивительная форма образовалась естественно - в процессе эволюции, для восприятия звуков и защиты самого уха. Окруженное кривой стенкой ушное отверстие выглядит черной дырой, похожей на вход в потайную пещеру.

...Я задумался о маленьких мушках, гнездившихся в ее ухе. Они схватили сладкую пыльцу своими шестью лапками, проникли в ее теплую тьму, грызли ее мягкую нежно-розовую плоть, пили кровь, откладывали в мозгу маленькие яйца. Но их формы - не видно, зуда крыльев - не слышно...

- Ладно, хорош! - сказал я.

Брат развернулся и сел ко мне лицом:

- Ну, как - что-нибудь изменилось?

- Нет, с виду все по-прежнему.

- Ну... может, там тебе что показалось?

- Да нет, обычное ухо.

Похоже, он отчаялся. Может, я что-то не так сказал?

- Как процедура? Больно?

- Да нет, не очень. Как и прежде. Так же ковыряли теми же предметами. Но мне кажется, на этот раз там что-то перетерлось. Такое ощущение, что оно - это ухо - стало чужим.

- Двадцать восьмой, - сказал брат чуть позже. - Нам двадцать восьмой подойдет?

Я все это время о чем-то думал, но, услышав его, поднял голову и увидел, как на подъеме, сбросив скорость, поворачивает автобус. Не новый, как тот, а старый - привычной формы. Впереди виднелся номер 28. Я попытался встать со скамейки, но толком не смог. Руки-ноги не слушались, будто я стоял посреди стремительного потока.

В тот момент я вспомнил про коробку шоколада, которую вез в больницу тем летним днем. Когда подруга с нетерпением открыла крышку, дюжина маленьких шоколадок уже потеряла форму и слиплась между крышкой и бумажной прокладкой. По пути в больницу мы остановили мотоцикл на берегу моря и, валяясь на песке, болтали о всякой всячине. Все это время коробка лежала под жарким августовским солнцем. Вот так из-за нашего разгильдяйства и самоуверенности сладости совсем потеряли форму. Мы должны были хоть что-то понять. Кто-то из нас должен был сказать об этом хоть одно серьезное слово. Однако в тот день мы, так ничего и не осознав, обменялись парой глупых шуток и расстались, оставив холм во власти зарослей слепой ивы.