Фонтаны под дождем - Юкио Мисима

Он смотрел на центральный водяной столп.

На первый взгляд столп этот казался искусно выполненным неподвижным изваянием из воды. Но, присмотревшись, можно было заметить внутри скульптуры движение, сонм прозрачных призраков, снующих вверх-вниз. С ошеломительной скоростью они взлетали до самого верха, заполняли все внутреннее пространство водяного цилиндра; ежесекундно и без устали восполняли утерянное мгновение назад, поддерживая постоянное совершенство формы. Разумеется, взобравшись к небу, на самый верх, они неизбежно рухнут вниз, но та неослабевающая сила, что щедро питала этот будущий крах, была воистину великолепна.

Юноша смотрел и смотрел на фонтаны, которые хотел показать девушке – для того он и привел ее сюда; смотрел и думал, как же это на самом деле красиво. Взгляд его поднимался все выше вслед за струями, пока не уперся в извергающее дождь небо.

Капли дождя упали ему на ресницы.

Плотно обложенное облаками небо повисло прямо над головой, дождь лил не переставая. Все вокруг было наполнено им. Дождь, падавший юноше на лицо, был точно таким же, как тот, что проливался сейчас на здание из красного кирпича вдали и на крышу гостиницы. Выходило, что безбородое, с гладкой кожей лицо Акио, подобно любой безлюдной крыше или любой бетонной площадке, – просто еще одна поверхность, безропотно принимающая потоки дождевой воды. Для дождя нет никакой разницы – падать на юношескую щеку или на грязный бетон.

В ту же секунду образ бьющих у него перед глазами фонтанов поблек в сознании. Теперь фонтаны под дождем казались ему всего лишь повторяющимся, бессмысленным и скучным действием.

Акио позабыл о своей недавней шутке и о последующем раздражении – он лишь ощущал, как стремительно пустеет его сознание.

И в опустевшем сознании остается один только дождь.

Он бесцельно зашагал куда-то.

– Ты куда? – На этот раз Масако крепко держалась за ручку зонта, ее белые сапожки двигались в такт его шагам.

– Это мое дело, куда я иду. Я же тебе, кажется, все понятно объяснил.

– Что объяснил?

Услышав это, он с ужасом взглянул ей в лицо, но дождь уже смыл с влажных девичьих щек дорожки слез; покрасневшие глаза еще помнили о пролитых слезах, однако голос ее больше не дрожал и не прерывался.

– Что значит – «что объяснил»? Я же в кафе ясно тебе сказал: «Нам пора расстаться».

И тут краем глаза он заметил на лужайке, почти целиком скрытой от него плывущим на фоне дождя профилем Масако, редкие кусты рододендронов с ярко-красными цветами.

– Да? Ты так сказал? Извини, значит, я не расслышала, – как ни в чем не бывало произнесла она.

Это настолько потрясло Акио, что он едва устоял на ногах. Но через два-три шага все же нашелся и, запинаясь, спросил:

– Но… но почему же тогда… почему ты плакала? Странно как-то.

Она ответила не сразу. Ее мокрая ладонь крепко сжимала ручку зонта.

– Просто слезы взяли и полились сами. Без особой причины.

Разъяренный, он хотел закричать на нее, но вместо этого вдруг оглушительно чихнул.

«Так я еще, чего доброго, заболею», – подумал он.

Августовской ночью, в половине двенадцатого, неподалеку от гостиницы «Югихама» Джек сошел с шоссе и, оставив за спиной белозубое скрежетание прибоя, направился вверх по широкой песчаной дороге на дне небольшого ущелья.

Ему все-таки удалось добраться сюда на попутках. Правда, в итоге он опоздал на станцию, где должен был встретиться с Питером, Хайминарой и Кико, к тому же водитель грузовика высадил его не в том месте. Нет, дорогу-то он, конечно, найдет, просто идти придется гораздо дольше, потому что крюк получился порядочный.

Он был уверен, что Питер и компания не стали дожидаться его на станции; по идее, они должны были сразу отправиться на место сбора.

Джек, молодой человек двадцати двух лет, был средоточием некой прозрачной кристаллической субстанции. Его часто посещала мысль, что неплохо бы стать полностью проницаемым. Он прилично владел английским и подрабатывал переводами научной фантастики; какое-то время назад пытался покончить собой, был худощав. Его красивое лицо казалось выточенным из слоновой кости – по такому сколько ни бей, оно неизменно остается невозмутимым, поэтому Джека никто никогда не бил по лицу.

«Если разбежаться хорошенько и налететь на него, – сказал как-то про Джека один из завсегдатаев „Modern Jazz“[3], – сам не заметишь, как проскочишь насквозь и окажешься с той стороны».

По бокам от дороги высились каменные стены. На небе почти не было звезд. Чем выше он поднимался, тем тише становилось вокруг, и в какой-то момент плотная тишина окончательно поглотила далекие звуки, доносившиеся со стороны моря и платной автострады: урчание машин и плеск волн. Песок скользил по коже полубосых, обутых в резиновые шлепанцы ног.

«Темнота крепко завязана, – подумал Джек, – как большой мешок, вместивший множество маленьких мешочков. А крошечные, едва заметные отверстия – прорешки – это звезды, и никаких других лазеек для света нет».

Он шел, погружаясь в темноту, постепенно наполняясь ею. Звук собственных шагов казался ему бесконечно далеким. Его существование – ничто, лишь легкое сотрясение воздуха. Его существо сжалось настолько, что для продвижения вперед ему уже не требовалось перепахивать это поле темноты – он ловко проскальзывал между частицами, из которых она состояла.

Освободиться от материальности, стать полностью проницаемым – Джеку не требовались бесполезные для этого мышцы и жир, для этого ему нужны лишь безрассудное сердце и похожая на тающую во рту конфету идея «ангельского существования».

Очевидно, барбитураты уже подействовали – перед выходом из дома он принял пять таблеток, растворив их в стакане с пивом.

Дорога, поднявшись по расселине, вывела его на широкое плато, на другой стороне которого он увидел две машины, похожие отсюда на пару туфель, небрежно скинутых на песок.

Джек побежал. «Я бегу… бегу», – подумал он с отвращением, удивляясь сам себе.

Через плато к дальнему краю шла тропа, но там, на краю, все обрывалось, заканчиваясь глубокой впадиной, на дне которой стояла еще более густая темнота. Вдруг Джек увидел гладкие языки пламени и восходящее от них сияние. Как наводнение начинается с маленькой бреши в дамбе, распад тьмы, сопровождаемый шумом голосов, начинался с этого светлого пятна.

Продравшись сквозь сухую низкую поросль, Джек окончательно потерял тропу и, поскальзываясь, начал спускаться по песчаному склону на дно впадины. Он чувствовал себя мухой, сползающей в сахарницу.

Шум приблизился, однако, когда спустя мгновение он