Все романы в одном томе - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– В вашей отрасли они все равно что фермеры, – доброжелательно отозвался Бриммер. – Выращивают зерно, которое достается другим. И злятся на продюсеров, как фермер злится на горожан.

Я то и дело вспоминала девушку Стара – интересно, не закончился ли их роман. Позже, когда Кэтлин рассказала мне всю историю, стоя под дождем на грязной дороге под названием Голдвин-авеню, я поняла, что Стар встречался с Бриммером примерно через неделю после той телеграммы. Телеграмма была единственным выходом. «Американец» приехал неожиданно и тут же повез Кэтлин в бюро бракосочетаний, ни секунды не сомневаясь, что она только этого и ждет. Было восемь утра; Кэтлин настолько растерялась, что думала лишь о том, как известить Стара. Конечно, теоретически можно встать и заявить «прости, забыла сказать, я встретила другого» – но колея была проторена так надежно и тщательно, с такими жертвами и с таким чувством освобождения, что когда все внезапно сбылось, Кэтлин почувствовала себя в западне – словно вагон загнали на тупиковый путь. Пока она писала телеграмму, «американец» смотрел на нее через стол, и Кэтлин оставалось надеяться, что он не разберет перевернутые буквы.

Когда я вернулась мыслями к происходящему в зале, с бедными сценаристами уже разделались: Бриммер даже признал их «нестойкими».

– Они не способны кого-то за собой вести, – говорил Стар. – Волю ничем не заменишь: если ее нет, приходится имитировать.

– По себе знаю.

– Надо просто решить: «будет так – и никак иначе», даже если не уверен. Десяток раз в неделю я сталкиваюсь с ситуациями, где нет оснований предпочесть одно другому. И тогда делаешь вид, будто для выбора есть причины.

– Вождям такое знакомо, – заметил Бриммер. – И профсоюзным, и тем более военным.

– Вот мне и пришлось выбрать позицию в этой истории с гильдией. Там налицо попытка взять власть, а я намерен давать сценаристам только деньги.

– Некоторым вы даете слишком мало. Тридцать долларов в неделю.

– Это кому же? – удивился Стар.

– Тем, кого вы считаете легко заменяемым товаром.

– У меня таких нет.

– Есть, и именно у вас, – настаивал Бриммер. – В отделе короткометражек двое получают по тридцать долларов в неделю.

– Кто?

– Некто Рэнсом и некто О’Брайан.

Мы со Старом улыбнулись.

– Это не сценаристы, – ответил он. – Это родня отца Сесилии.

– На других студиях тоже таких немало, – настаивал Бриммер.

Стар налил себе в чайную ложку какого-то лекарства из склянки.

– Что такое «шпик»?

– «Шпик»? Штрейкбрехер или тайный агент компании.

– Так я и думал, – кивнул Стар. – Здесь есть писатель с жалованьем в полторы тысячи, который в студийном кафе бормочет «шпик!» за стулом каждого из сценаристов. Жаль, они пугаются до смерти, а то было бы забавно.

– Посмотреть бы, – улыбнулся Бриммер.

– Хотите – приходите, проведете со мной день на студии, – предложил Стар.

Бриммер искренне рассмеялся.

– Нет, мистер Стар. Впрочем, не сомневаюсь, что получил бы массу впечатлений: говорят, во всех западных штатах не сыскать другого, кто работал бы так неутомимо и плодотворно, как вы. Жаль отказываться от такой чести, однако ничего не поделаешь.

Стар взглянул на меня.

– Мне нравится ваш друг. Он безумен, но мне нравится. – Он пристальнее вгляделся в Бриммера. – Вы коренной американец?

– Да, не в первом поколении.

– И все похожи на вас?

– Отец был священник-баптист.

– Нет, я об убеждениях – много ли среди вас красных. Хотел бы я посмотреть на того еврея, который думал сгубить завод Форда. Как его…

– Франкенстин?

– Он самый. Наверняка в эти идеалы кое-кто верит.

– И даже многие, – сухо отозвался Бриммер.

– Но не вы?

По лицу Бриммера скользнула тень раздражения.

– И я тоже.

– Ну уж нет. Может, вы в них и верили, но давно.

– Не исключено, что как раз наоборот, – пожал плечами Бриммер. – В глубине души вы знаете, что я прав.

– Нет, – возразил Стар. – Все это бред и вздор.

– …вы говорите себе «он прав», однако считаете, что система вас переживет.

– Неужто вы собираетесь свергнуть правительство?

– Нет, мистер Стар. Мы думаем, это сделаете вы.

Они задирали друг друга, обмениваясь мелкими колкостями, как порой свойственно мужчинам. У женщин такое выливается в беспощадную битву, но и за мужчинами наблюдать тревожно: никогда не знаешь, чем кончится. Приятных ассоциаций декорированному залу это не обещало, поэтому я вывела спорщиков в наш золотистожелтый калифорнийский сад.

Несмотря на август, омытая дождевателями лужайка сияла весенней свежестью – Бриммер воззрился на нее чуть ли не со стоном. За пределами комнаты он оказался широкоплечим и высоким – на несколько дюймов выше, чем я думала, – и напомнил мне Супермена, когда тот снимает очки. Привлекателен он был настолько, насколько это под силу мужчине, не заботящемуся об успехе у женщин.

Мы по очереди сыграли в пинг-понг – ракеткой Бриммер владел прилично. Я услышала, как в дом вошел отец с ненавистным «Малышка, ты устала за день» на устах и тут же замолк, вспомнив, что мы не разговариваем. Было полшестого, моя машина стояла у крыльца, и я предложила поужинать в «Трокадеро».

Глядя на Бриммера, я живо вспомнила священника, отца О’Ни – как в Нью-Йорке он перевернул воротничок задом наперед и отправился со мной и отцом смотреть русский балет. Коммунист явно чувствовал себя не в своей тарелке, и когда Берни – фотограф, по обыкновению, выжидающий дичь покрупнее, – подошел к нам, Бриммер взглянул совсем затравленно. Жаль, что Стар отправил Берни восвояси: от снимка я бы не отказалась.

К моему удивлению, Стар выпил три коктейля подряд.

– Теперь ясно, что в любви вам не повезло, – заметила я.

– С чего вы взяли, Сесилия?

– Коктейли.

– Я же не пью. Желудок слабый, я в жизни не напивался.

– …два, три, – пересчитала я.

– Не заметил. Даже вкуса не почувствовал. Так и знал, что-то не то.

Его взгляд остекленел, сделался чуть ли не безумным – но лишь на миг.

– А у меня первый глоток за неделю, – поддержал беседу Бриммер. – Отпьянствовал свое на флоте.

Стар вновь поглядел остекленело, по-дурацки мне подмигнул и заявил:

– Промывал мозги морякам, сукин сын.

Бриммер, сбитый с толку, по-видимому, решил принять выпад за часть вечерней программы и слабо улыбнулся. Стар тоже ответил улыбкой – и я, с облегчением рассудив, что все идет в согласии с великой американской традицией, попыталась взять беседу в свои руки, однако Стар вдруг пришел в себя.

– Вот вам типичный пример, – отчетливо сказал он Бриммеру. – Лучший голливудский режиссер, в работу которого я не вмешиваюсь, то и дело норовит вставить в картину то педераста, то еще что-нибудь