Данте Алигьери - Божественная комедия. Рай

481

Берег, на котором Европа сделалась таким приятным бременем – есть берег Финикии, где жида Европа, дочь Агенора, царя этой страны Европу похитил Юпитер, превращенный в быка (Метаморфозы Овидия кн. 11).

Т.е. солнце находилось приблизительно в 22 градусе Овна и, следовать л г но, оно было отдалено от Близнецов, где находился Дант, больше чем на один знак.

Знак Близнецов, откуда взгляд Беатриче переносит поэта на Первый Двигатель или девятую сферу. Близнецами в мифологии называются Кастор и Поллукс – дети Леды; в этом смысле Дант и называет это созвездие «гнездом Леды».

Здесь описывается девятая из небесных сфер, сфера Первого Движения или Кристальное Небо, о котором говорилось в I, 122 и II – 112–141, и которое называется так потому, что оно состоит все из чистого и однообразного блеска, а не из отдельных светил (100–102); от вето, как от primum mobile, исходит движение всей системы мира (106), которое оно получает непосредственно от вечно неподвижного средоточия его – в Эмпирее, распределяя его по другим сферам (107–108). Принадлежа само к области пространства, оно объято лишь бесконечностью (109) божественного разума, который возбуждает в нем любовь, побуждающую его постоянно прикасаться наибольшею своею частью к Эмпирею, производя в нем, таким образом, быстрейшее из всех прочих движение, – источник всякого другого движения в мире (110–111). Самый же Эмпирей, хотя и находится вне пространства, обнимает кругом Кристалинсе Небо, гак последнее все другие небеса, и является неподвижным центром всего (112–113), – чего, впрочем, вашему разуму не понять (114). Мера и время движения Кристального Неба недоступны нам, ибо само оно ставит эту меру, и время в зависящем от него движении остальных сфер (115–117). Таким образом, оно является «корнем времени», ветви которого в остальных сферах (118–120).

От идеи об этом круге, который будучи движим непосредственно Богом, сообщает всем остальным кругам правильность движения и меру, так естественен этот переход к нарушению этой меры в человеке, производимому слепою алчбой, этой матерью всех пороков, извратившей всю правильность и порядок в нравственном состоянии земного мира, которому недостает своего духовного и общественного primum mobile, богоустановленной императорской власти, – ибо нравственный строй мира параллелен его внешней правильности (De Monarchia, 1). После строгого приговора над папством в начале песни, в конце ее мы встречаем страстный призыв к монархии, именно империи, – и это почти у подножия Божьего трона! (139–141).

Человеческая воля добра по природе, но чувственность с алчбой извращают и портят ее, как ливень плоды.

Здесь Дант говорит с большею уверенностью, что Августин, который сказал: Что такое время, если меня спросят, я отвечу, что знаю; но если бы я захотел объяснить это кому-нибудь, то я скажу, что не знаю.

В предыдущих стихах Дант упрекает современников в избытке чувственности, а последующих – в недостатке любви

Человеческая природа, дочь того светила (солнца), которое, приходя, приносит день, а уходя, оставляет ночь, – из хорошей делается злою. «Виною вами небрегомой сотой», т. е. сотой части дня. Согласно воззрениям своего времени, Дант полагал, что разница между гражданским годом и годом солнечным составляет сотую часть дня. Известно, что в реформе календаря, совершенной Юлием Цезарем (юлианский календарь) для того, чтобы гражданский год соответствовал солнечному, было положено, что гражданский год будет иметь 365 дней, но так как солнечный год имеет 365 дней и 6 часов, без некоторой дроби (которая не в точности составляет сотую), было решено, что через каждые три года, четвертый год будет в 366 дней, при чем не было обращено внимания на дробь, которой не достает до полных шести часов. Эта неточность была впоследствии направлена папою Григорием ХШ (григорианский календарь).

Январь месяц может быть и весною, потому что гражданский год не соответствует солнечному.

Флот поплывет по прямому направлению, т. е. император Генрих VII появится в Италии, или, по мнению других комментаторов, Кань Гранде наймет императорский престол, будет покровительствовать Гиббелинам и возвратит Данта на родину, во Флоренцию.

Дант видит в глазах Беатриче, кик в зеркале точку, о которой идет речь, и оборачивается, чтобы ее увидеть непосредственно.

Эта точка – Бог, неделимое единство.

Аллегорически это обозначает: все, что приближается к Богу, делается великим и возвышенным, даже и то, что пространственно мало; ибо к Нему можно приблизиться лишь через веру и по закону того порядка, каким все уподобляется Богу (см. I, 103).

Опять для понимания смысла и последовательности следующего трудного места объясняю его заранее. Подходя к последнему из последовательно получаемых им поучений об ангелах, их иерархии и деятельности, их сотворении и падении – поэт предпосылает противопоставление девяти ангельских чинов девяти небесным сферам. Эта глубокомысленная параллель мира духовного и вещественного опирается на следующее сходство и различие: Птоломеева система мира с ее девятью небесами имеет свои первообраз в девяти ангельских чинах, от которых, как и от центра Божества, зависят как эти сферы, так и вся природа, ибо они суть интеллигенция или блаженные руководители их (II, 112–144, ѴIII, 34 и Ада VII, 74). Этот то первообраз, отражением которого является мир и видит Дант в стихах 25–39; а именно здесь, в Кристальном небе, как мы уже ранее знали, и именно отсюда развивается деятельность интеллигенции. Но Дант находит и противоречие между тем и другим: в одном случае духовный центр – Бог, и круги чем меньше и ближе к Нему тем быстрее и светлее; в другом – материальный центр – земля, и круги тем быстрее и светлее, чем они больше и отдаленнее от нее. Это видимое противоречие разрешает Беатриче в ст. 58–78. Оно основывается на необходимости мирового закона, по которому вещественный мир протяжен и действен в пространстве; поэтому и его невидимые силы связаны с пространственными отношениями (ст. 64–66) и благороднейшая сила, действующая к большему благу, должна соответственно расширяться в пространстве (ст. 67–69). Поэтому быстрейшее и обширнейшее девятое небо, в котором мы находимся, primum mobile, наиболее насыщено Божеством (ст. 70) и соответствует наималочисленнейшему и ближайшему к Богу ангельскому разряду (ст. 71–72); таким образом, вещественным миром управляет интенсивный, а духовным экстенсивный принцип, и между этим нет противоречия, но удивительное согласие, так как величайшее Кристальное небо, primum mobile, управляется немногочисленными, но могущественнейшими ангелами. Следующее небо, небо Неподвижных Звезд – более многочисленными и т. д. (ст. 76–78).

Радуга.

Любовь, стремление слиться в едино в Божестве, есть первоначальная причина всякого движенья. См. ст. 100–101 и XXVII, 106–120.

Подражание Энеиде XII, 365.

Сравн. I, 60.

Известен рассказ, что изобретатель шахматной доски попросил себе в награду, чтобы на первую шашечную клетку положено было зерно, на вторую – два и так далее в геометрической прогрессии. Шах рассмеялся ничтожности требования, но оказалось, что на последний клетку пришлось изложить целые обозы хлеба.

Об Иерархии ангелов говорится у апостола Павла (Ефес. I, 21 и Колос. 1 – 16), а также в книге Дионисия Арэопагата о небесной иерархии о которой см. прим. X – 115 Фома Аквинский, doctor angeliens, дает два длинных рассуждения в своей Summa Theologica о существе и названии ангелов. Цитируем его: «Имя Серафимов даровано не за одну лишь любовь, но я за излияние любви, подразумевающейся в названии «пламенника». Дионисий объясняет его свойствами огня, которые суть излияния жара: в огне; мы видим три качества, во-первых постоянное стремление вверх, означающее их постоянное рвение к Богу, во-вторых активную силу огня – жар, обозначающую влияние этого чина ангелов на все соприкасающееся с ним в смысле согревания последнего Божественной любовью и очищения его своим пламенем; в третьих яркость огня, обозначающую неистощимый свет, на просвещение всего другого. Таким же образом имя Херувимов, переводимое plaenitudo scientiae – полнота знания – дается им за излияние знания и объясняется четверояко: во-первых в смысле совершенного созерцания Бога, во-вторых – полного восприятия божественного света, в-третьих, что они в Боге созерцают красоту всего исходящего от Бога миропорядка, в-четвертых, что они, будучи полны знанием, изливают его на других.

Божественная любовь держит их на указанном их месте, как узы. Сравни Иова XXXVIII – 81: «Можешь ли ты связать узел Плеяд или разрешить узы Ориона»?