Соломон Нортап - 12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа

Я вышел во двор и собирался было переступить порог кухни, когда что-то ударило меня в спину. Тетушка Феба, выйдя из задней двери большого дома с котлом, полным картофелин, швырнула одной из них в меня с необыкновенной энергией, таким образом давая понять, что она хочет переговорить со мной наедине. Подбежав ко мне, она зашептала на ухо с величайшей серьезностью:

– Господь всемогущий, Платт. Подумать только! Так эти двое за тобой приехали. Я слышала, они массе говорили, мол, ты свободный – у тебя жена и трое детей там, откуда ты родом. С ними поедешь? Дурак будешь, если не поедешь! Ох, если бы только я могла… – Слова тетушки Фебы лились в том же духе неудержимым потоком.

Через некоторое время в кухню явилась госпожа Эппс. Она много всего мне наговорила и всё недоумевала, почему я не рассказал ей, кто я такой. Она выразила свое сожаление и даже сделала мне комплимент, сказав, что скорее предпочла бы лишиться любого другого слуги на плантации. Окажись в тот день на моем месте Пэтси, радость хозяйки была бы безмерной. Теперь же не осталось никого, кто смог бы починить кресло или другую мебель; никого, кто мог быть хоть чем-то полезен по дому; никого, кто сможет поиграть ей на скрипке – и госпожа Эппс растрогалась до слез.

Эппс позвал Боба и велел ему оседлать лошадь. Другие рабы тоже, преодолев страх перед наказанием, оставили свою работу и пришли на двор. Они столпились позади хижин, прячась от Эппса. Они подзывали меня к себе и с самым рьяным любопытством, взволнованные до крайности, беседовали со мной и расспрашивали меня. Если бы я мог точно повторить слова, которые они говорили, с теми же оборотами – если бы я только мог описать их чувства и выражения их лиц – воистину, то была бы интересная картина. В их глазах я внезапно поднялся на неизмеримую высоту – сделался существом чрезвычайной важности.

Когда все юридические бумаги были подписаны и заключена договоренность о встрече с Эппсом на следующий день в Марксвиле, Нортап и шериф сели в экипаж, чтобы двинуться в обратный путь. Я тоже уже был готов сесть на козлы, но шериф сказал, что я должен попрощаться с мистером и миссис Эппс. Я побежал обратно к веранде, где они стояли, и, сняв шляпу, проговорил:

– Прощайте, госпожа.

– Прощай, Платт, – мягко проговорила миссис Эппс.

– Прощайте, господин.

– Ах ты, чертов ниггер, – пробормотал Эппс мрачным, зловещим тоном, – нечего так радоваться. Ты еще не убрался отсюда – еще поглядим завтра в Марксвиле, как пойдет дело.

Я был всего лишь «ниггером» и знал свое место, но мне доставило бы огромное утешение, если бы я осмелился на прощание хорошенько его пнуть. Когда я шел обратно к экипажу, Пэтси выбежала из-за хижины и обвила мою шею руками.

– О, Платт! – воскликнула она, заливаясь слезами, – ты будешь свободен, ты уедешь далеко отсюда, и мы тебя больше никогда не увидим. Ты так часто избавлял меня от кнута, Платт; я рада, что ты будешь свободным – но, о Боже мой, Боже мой! Что со мною станется?

Высвободившись из ее объятий, я сел в экипаж. Возница щелкнул кнутом, и мы покатили прочь. Я оглядывался назад и видел Пэтси с поникшей головой, осевшую на землю; миссис Эппс на веранде; дядюшку Абрама, и Боба, и Уайли, и тетушку Фебу, которые стояли у ворот, глядя мне вслед. Я махал им рукой, но тут экипаж завернул за поворот байю, скрывая их от моих глаз навсегда.

Мы остановились ненадолго на сахарной мануфактуре Кэри, где трудилось огромное число рабов, поскольку такое предприятие было диковинкой для северянина. Мимо нас во весь опор проскакал верхом Эппс – направляясь, как мы узнали на следующий день, в «Сосновые Леса», чтобы повидаться с Уильямом Фордом, который привез меня в эти края.

Во вторник, 4 января, все мы – Нортап, Уоддилл, судья, шериф Авойеля, Эппс и его поверенный, преподобный Г. Тейлор, а также я сам – встретились в зале гостиницы в Марксвиле. Мистер Нортап изложил факты, касающиеся меня, и продемонстрировал свою письменную доверенность вместе с приложенными к ней аффидевитами. Шериф рассказал о сцене на хлопковом поле. Меня снова подвергли долгому допросу. Наконец мистер Тейлор заверил своего клиента, что он удовлетворен и что затягивание дела не только дорого обойдется, но и совершенно бесполезно. В соответствии с его советом были составлены и подписаны всеми сторонами бумаги, в которых Эппс заверял, что удовлетворен доказательствами моих прав на свободу и формально передавал меня властям штата Нью-Йорк. Кроме того, постановили, что запись об этом деле будет внесена в архив Авойеля[105].

Мы с мистером Нортапом сразу поспешили на пристань и сели на первый же прибывший пароход. И вскоре мы уже плыли по Ред-Ривер, по которой двенадцать лет назад меня везли сюда со столь мрачными мыслями.

Прибытие в Новый Орлеан – Мимолетная встреча с Фриманом – Архивариус Женуа – Его описание Соломона – Добрались до Чарлстона – Остановлены таможенниками – Проезжаем через Ричмонд – Прибытие в Вашингтон – Берч арестован – Шекелс и Торн – Их показания – Берч оправдан – Арест Соломона – Берч отзывает жалобу – Отъезд из Вашингтона – Прибытие в Сэнди-Хилл – Старые друзья и знакомые картины – Следуем в Гленс-Фоллс – Встреча с Энни, Маргарет и Элизабет – Соломон Нортап Стонтон – Происшествия – Заключение

Пока пароход скользил по воде к Новому Орлеану, возможно, я не был вне себя от счастья – возможно, мне совсем не трудно было удержаться от того, чтобы пуститься в пляс по палубе – возможно, я не чувствовал благодарности к человеку, который проделал столько сотен миль ради меня, возможно, я не подносил огня к его трубке, не ждал и не следил за каждым его словом, не бежал выполнять малейшее его желание… Если же все было не так – что ж, это неважно.

Мы задержались в Новом Орлеане на два дня. Здесь я указал местонахождение невольничьего загона Фримана и того помещения, где меня купил Форд. На улице мы случайно встретили самого Теофилуса Фримана, но я решил, что не стоит возобновлять наше с ним старое знакомство. От уважаемых граждан мы узнали, что он сделался низким, жалким неудачником – человеком без репутации, с которым все было кончено.

Мы также посетили архивариуса, г-на Женуа, которому было адресовано письмо сенатора Соула, и нашли, что этот человек в полной мере заслуживает своей почетной репутации. Он весьма великодушно снабдил нас своего рода законным пропуском за своей подписью и официальной печатью. В нем содержалось сделанное архивариусом описание моей наружности, и поэтому я приведу его здесь.

Вот его копия:

«Штат Луизиана – город Новый Орлеан

Контора архивариуса, второй округ

Всем, кому будет предъявлено нижеследующее:

Сим удостоверяется, что Генри Нортап, эсквайр, из графства Вашингтон, штат Нью-Йорк, предъявил мне надлежащие доказательства вольного положения Соломона, мулата, в возрасте около сорока двух лет, ростом пять футов, семь дюймов и шесть линий[106], с курчавыми волосами и каштановыми глазами, уроженца штата Нью-Йорк. Поскольку означенный Нортап собирается доставить означенного Соломона на его родину, двигаясь по южным дорогам, гражданские власти просят пропустить означенного цветного Соломона и не чинить ему препятствий, буде он станет вести себя смирно и подобающе.

Выдано под моею подписью и скреплено печатью города Новый Орлеан сего 7 января 1853 года.

Восьмого числа мы прибыли к озеру Поншартрен по железной дороге и в должное время, двигаясь обычным маршрутом, достигли Чарлстона. После того как мы в этом городе поднялись на борт парохода и оплатили проезд, мистера Нортапа подозвал к себе таможенный офицер, потребовав объяснить, почему тот не зарегистрировал своего слугу. Он ответил, что у него нет никаких слуг – что, будучи представителем штата Нью-Йорк, он сопровождает свободного гражданина этого штата из рабства на свободу и не желает и не намеревается никого регистрировать. Из речей и манеры Нортапа я заключил (хотя, может статься, и совершенно ошибочно), что мы сможем избежать любых препятствий, которые могут чинить нам власти Чарлстона. И действительно, через некоторое время нам было разрешено следовать дальше. Когда мы проплывали мимо Ричмонда (штат Виргиния), я мельком увидел невольничий загон Гудина. Наконец 17 января 1853 года мы прибыли в Вашингтон.

Мы удостоверились, что Берч и Рэдберн по-прежнему живут в этом городе. Немедленно была подана жалоба председателю полицейского суда Вашингтона против Джеймса Берча в связи с похищением и продажей меня в рабство. Он был арестован согласно ордеру, выписанному судьей Годдардом, и, представ перед судьей Мэнселом, был помещен под стражу с залогом в три тысячи долларов. Едва оказавшись под арестом, Берч весьма взволновался, демонстрируя крайний страх и тревогу. И еще прежде, чем добрался до кабинета судьи на Луизиана-авеню и узнал точное содержание жалобы, поданной на него, просил полицейских позволить ему посоветоваться с его бывшим партнером Бенджамином Шекелсом, занимавшимся работорговлей в течение 17 лет. Последний внес за него залог.