Ковелер Ван - Путь в один конец

- Где именно вы родились? - спросил атташе с таким видом, будто страшно торопился, хотя наш самолет отлетал только завтра.

Я заглянул в паспорт и прочитал вверх ногами название города, который Плас-Вандому заблагорассудилось сделать местом моего рождения:

- В Иргизе.

- Знаю, - говорит он, - это я и сам прочитал, только не могу найти. Где это?

Тут я заметил, что на карте лежит лупа, и понял, почему у него красные глаза. Он изучил все названия, но нужного не нашел. Я чуть не посоветовал ему обратиться к Плас-Вандому, но никакого Плас-Вандома более не существовало, я вычеркнул его из памяти, осталась только сломанная вилка. Да и потом наверняка он этот "Иргиз" взял из головы, чтобы нельзя было проверить по метрическим книгам. Каждые десять секунд атташе смотрел на часы, как будто после нашего разговора у него было назначено свидание. И, судя по тому, как он поддергивал плечи пиджака, я понял, что это свидание с женщиной. Сам помню это лихорадочное напряжение всех мускулов перед встречей с Лилой на платформе в Ньолоне, неизвестно же, в каком настроении она приедет: то ли будет ворчать и дуться, то ли смеяться без причины - вот и пытаешься хоть как-нибудь успокоиться.

Атташе упрямо допытывался:

- Иргиз - это что: поселок, деревня?

Я подумал о женщине, которая где-то ждет его. Везет же! Даже если у них не все гладко - это было написано на его кислой физиономии, - все равно. Меня-то больше никто не ждал.

- Так где же это, я вас спрашиваю?

Я наугад ткнул в карту:

- Вот здесь.

- В Атласе? - в голосе его прозвучал ужас. - Вы уверены?

- Еще бы! - оскорбился я.

Смешно, но это вырвалось у меня само собой. Он произнес заветное слово "атлас", как будто прочитал его у меня в мозгу, для него оно имело совсем не тот смысл, а для меня стало той самой кувшинкой, которая затягивает на дно озера - так и меня засосало в его цветную карту. Много часов подряд я только о нем, о моем атласе "Легенды народов мира", и думал. Лила - конечно, ее я тоже потерял, но Лилу с таким же успехом будет обнимать в море под скалой кто-нибудь еще, а вот книжку мою загонят букинисту за двадцать франков, и никто никогда не будет относиться к ней так, как я.

- В какой области Атласа? - спросил гуманитарный атташе, еще раз нервно глянув на часы.

Его голос нарушил ход моих мыслей, и я ответил довольно резко: увидим на месте. Он не рассердился. А я только тут с удивлением сообразил, что как-никак, а он приставлен обслуживать меня.

- Видите ли, - принялся объяснять свою настойчивость атташе, - моя задача вполне определенна и в то же время не совсем ясна для меня. Я должен препроводить вас по месту первоначального жительства, помочь вам снова пустить корни в родную почву, оказать содействие в устройстве на работу, походатайствовать перед местными властями... Но дело в том, что вообще-то я служу в пресс-центре Министерства иностранных дел и меня оторвали от моих обычных обязанностей и назначили на эту, только что учрежденную, должность. Я, можно сказать, еще только осваиваю ее, и мне очень жаль, если вам придется от этого страдать.

- Мне тоже, - сказал я.

Просто из вежливости. Я мало что понял из его объяснений, но почувствовал к нему симпатию: он, вроде меня, говорил одно, а думал о другом. У него был какой-то странный выговор, совершенно не вязавшийся с его официальным видом, - такой глухой, рубленый, согласные так и отскакивали, а гласные как будто зависали в горле. Позднее я узнал, что это лотарингский акцент, от которого, по его собственному мнению, он давно избавился.

Я стоял перед ним, заложив руки за спину, и пытался представить его даму сердца, просто так, чтобы не думать о предательнице Лиле - даже не пришла навестить меня! Атташе спросил Пиньоля, можно ли от них позвонить в Париж. Пиньоль же ледяным тоном, какого я за ним и не знал, уведомил его, что в связи с ограниченным бюджетом вызывать абонентов за пределами департамента запрещено, но, если господин атташе напишет заявку с обоснованием, поставит дату и подпись и назовет нужный номер, он, Пиньоль, может заказать разговор. Атташе пробормотал, что это неважно и несрочно, хотя глаза его говорили об обратном, а пальцы нервно барабанили по столу. Он судорожно вздохнул, как будто захлопнул дверь, и снова склонился над картой Марокко:

- Так, значит, Атлас, но какой? Высокий, Средний или Сахарский?

Я выбрал наобум или, может, из гордости:

- Высокий.

- Но это же ни в какие ворота! - возмутился он, хлопнув ладонью по складке карты. - У меня билеты в Рабат, а это на другом конце страны!

- Это из-за макета, - сказал тип, который стоял рядом с ним. - Утром только один рейс - в Рабат, остальные слишком поздно, не успеешь дать в номер.

Сначала я не обратил внимания на этого рыжего в кепке, потому что он был с фотоаппаратом. А я каждый раз, как захожу к Пиньолю, натыкаюсь на фотографов из "Провансаль" и "Меридиональ", двух главных марсельских газет. У них разные политические направления, но общий хозяин, и драка идет, по большей части, из-за снимков: кто первый успеет на место происшествия, на задержание преступников. Но этот рыжий был явно не местным, он говорил на парижский манер, как по телевизору. Я смотрел на него с любопытством, и атташе представил мне его: Грег Тибодо из "Пари-Матч". Я этот журнал иногда листал в поликлинике, когда ждал очереди к зубному.

- Ему поручено осветить этот сюжет, - со вздохом прибавил атташе.

Ого, видно, мое дело приобретало размах, недаром легавые стали вдруг такими вежливыми. Толстый полицейский с усами даже предложил мне сигарету, и я, хоть не курю, взял ее и попускал дым, чтобы не нарушать теплую дружескую обстановку.

- Какой сюжет? - спросил я.

Прежде чем ответить, атташе сдвинул очки на темя, прижав ими свои светлые, слегка волнистые волосы, на секунду закрыл лицо ладонями, а потом набрал побольше воздуха и выпалил единым духом:

- Франция считает своим долгом защищать права переселенцев, но, разумеется, только работающих и проживающих на законных основаниях, в отношении же остальных, вроде вас, решено отказаться от таких недостойных демократического государства мер, как применение грубой силы и высылка за пределы страны. Я говорю все это, чтобы внести полную ясность, вы меня понимаете?

- Конечно, - кивнул я.

- Так вот, не вдаваясь в детали, скажу, что правительство установило порядок действий, не только не ущемляющий ничье достоинство, но и нацеленный на положительные результаты, поскольку цель его - не выгнать вас с территории нашей страны, куда мы рады будем вас пригласить, если в том будет надобность, а приложить все силы, чтобы помочь вам убедиться, что в настоящее время вы нужны вашей стране, ибо единственное средство остановить эмиграцию из стран Магриба - это обеспечить вам будущее на родине, проводя в жизнь политику стимулирования не только в экономическом, но и в общегуманитарном плане, и...

Он осекся на полуслове, как будто в нем что-то сломалось. Отвернулся, проглотил слюну, шумно вздохнул и первый раз посмотрел мне в глаза:

- И поскольку в субботу передача "Марсель, арабский город" собрала тридцать процентов телезрителей, именно отсюда решено начать акцию! - В голосе его был вызов, как будто это все я виноват. - Я даже не успел ознакомиться с вашим досье! Даже не знаю, какая у вас специальность!

- Автомагнитолы, - машинально сказал я.

Минуту он смотрел на меня, стараясь подавить свой порыв, потом сделал извиняющийся жест в сторону карты Марокко и наконец выдал длинную тираду: что-то про точное приборостроение, аудиовизуальную технику и новые предприятия "Рено" в районе Касабланки. Я важно кивал головой. Впечатление было такое, что он сдает мне экзамен.

- И вы хотели бы совершенствоваться в этой узкой области техники или получить другую профессию, более соответствующую вашим возможностям? Если так, говорите смело: я уполномочен Министерством иностранных дел ходатайствовать о вас перед вашим правительством, чтобы облегчить все формальности.

- Свет готов, - вмешался фотограф.

- Угу, - отозвался атташе и нехотя встал из-за стола, подошел ко мне и положил мне руку на плечо. Но тут же убрал - видно, счел, что это уж слишком, и просто остался стоять рядом, заложив руки за спину, с застывшей улыбкой на лице. Фотограф велел мне смотреть не на атташе, а в объектив и тоже улыбаться.

- Но не во весь же рот!

Я притушил улыбку.

- Нет, улыбайся, улыбайся, только чуть-чуть и, если можешь, как бы удивленно.

Пожалуйста - я принял удивленный вид.

- Теперь поменьше удивления, побольше улыбки. Посердечнее! Но все же с легким беспокойством. Здорово! Замри! Вот так в самый раз - нет, зубы убери, так... Да-да, руку оставь, так естественнее... хорошо... И карту, карту... о'кей, месье, отлично, берете карту и показываете ему какое-то место, а ты смотришь, что-то говоришь в ответ, классно, гениально! О'кей! Теперь еще разок на черно-белую, и все!